БЕЛЛЕТРИСТИКА

УДК

ББК 84Р7

Г 35

Георгиев П.В.

Новый Пигмалион. Сб. фантастических рассказов. – Казань: Изд-во КИЕМИ, 2023. – 237с.

В сборник Новый Пигмалион писателя-фантаста Павла Георгиева вошли фантастические повести и рассказы «Рай на два дня», «Чаша Сократа», «Клоны Александра», «Умные вещи», «Последний житель Земли» ранее публиковавшиеся в журналах «Идель» и «Татарстан». Большинство произведений в данном сборнике публикуется впервые. Для всех любителей фантастики.

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Мистер Кирли проснулся от какого-то нехорошего, неприятного чувства, и им завладела непонятная тревога. Он долго прислушивался к тишине осенней ночи, пытаясь услышать что-нибудь странное, но ничего особенного не происходило. За окнами была непроглядная темень, только тихонько шелестел осенний дождик. Кирли закрыл глаза и попытался снова заснуть, но сон уже пропал. Немного полежав, он не спеша встал, оделся и поставил на плиту чайник. Наслаждаясь тихим умиротворяющим урчанием, и предвкушая утреннее чаепитие, старик подошёл к окну и одёрнул старые тёмно-зелёные шторы. Начинало светать. День, судя по всему, собирался быть пасмурным и холодным. Кирли стало грустно. Он всю жизнь прожил один. Жениться он так и не решился, посчитав это затеей ненужной и затратной, людей он не любил, и когда вышел на пенсию, совсем уединился в своей скромной однокомнатной квартирке, считая, что наконец-то обрёл долгожданный покой. Почти ни с кем он не общался, иногда любил бродить по городу, заодно покупая себе что-нибудь перекусить, а вечером зажигал ночник и слушал радио или читал. Никому до мистера Кирли не было дела, как не было ни до кого дела самому мистеру Кирли. Вот и сегодня он собирался, позавтракав, побродить по городу, а вечером почитать, но случилось непредвиденное. В его дверь настойчиво постучали. На душе стало тревожно.

«Кого это ещё чёрт принес так рано», – подумал он и осторожно приоткрыл дверь. На пороге стояла целая делегация, состоявшая из двух женщин и полицейского. Одна из женщин была в расстегнутом сером пальто, надетом поверх белого халата, а другая, с пышной прической, в чёрном кожаном плаще. Лица у всех были напуганные и озабоченные.

– Мистер Кирли? – бодро проговорила женщина с пышной прической в кожаном плаще, протягивая ему какую-то бумажку, похожую на удостоверение.

– Да! – громко и тревожно проговорил Кирли, чувствуя, что произошла какая-то неприятность и он к ней как-то причастен. В затылке и в висках противно заныло.

– Миссис Галлек, глава нашего небольшого городка, – представилась женщина в кожаном плаще. – А это, – она указала на девушку в пальто и полицейского, – медсестра из нашей городской амбулатории и представитель правопорядка, так сказать на всякий случай… – женщина нервно кашлянула. – А вы я вижу, ещё ничего не знаете, – она тревожно посмотрела на пенсионера. – Вы ещё не слушали сегодня новости, не включали телевизор?

– Нет, а что? – немного успокаиваясь, проговорил Кирли, подумав, что произошло что-то в стране или в мире, и значит не связанное непосредственно с его личностью. Но волна беспокойства, словно противный ледяной ветерок, всё равно обдала его с ног до головы, и он почувствовал неприятный колючий холодок на кончиках пальцев.

– Тогда включите, пожалуйста, телевизор! – нетерпеливо попросила мэр города.

Кирли был заинтригован не менее, чем напуган. Он рванулся к маленькому телевизору, который он почти не смотрел, но тут же вспомнил о посетителях и, боязливо поглядывая на полицейского, пригласил компанию зайти в комнату.

– Сейчас вы всё поймёте, мистер Кирли, – быстро проговорила мэр и решительно подошла к телевизору. Остальные тоже прошли в комнату.

Кирли стало снова очень тревожно. На экране появилась физиономия растерянного и откровенно испуганного диктора. Это был экстренный выпуск новостей.

– И вот только что в главном штабе министерства обороны, – задыхаясь от драматизма происходящего начал ведущий, – нам подтвердили, что и другие крупнейшие государства Европы и мира подверглись вторжению инопланетных боевых кораблей. Напомню, что захватчики выдвинули странный ультиматум. Согласно ему один из жителей Земли, а именно, мистер Кирли… Далее было названо место жительства и точный домашний адрес мистера Кирли, с указанием года, месяца и дня рождения.

… может, но только если он добровольно на это согласится, в течение сегодняшнего дня, до полуночи, принести себя в жертву во имя спасения человечества. Иначе всё население Земли после двадцати четырёх часов по московскому времени будет уничтожено. При этом, – голос диктора стал совсем трагическим, – специалисты военных ведомств всех стран признают, что не смогут оказать отпор военной агрессии, ввиду явного превосходства технологий противника, который уже вывел из строя все боевые силы всех ведущих держав планеты Земля. Почему выдвинуто столь странное требование, представители агрессора не пояснили.

Далее начались бесконечные комментарии от военных и гражданских специалистов, подтверждающие новость о том, что все боевые силы планеты непонятным способом нейтрализованы и полностью выведены из строя.

Мистер Кирли ошалел.

«Это наверное сон», – подумал он и огляделся. Женщины и полицейский тревожно на него поглядывали, а телевизор продолжал тараторить.

– Это что же, почему я? – Кирли зачем-то посмотрел на полицейского. Но тот только пожал плечами и опустил голову.

– А вы не хотите да? – мэр города внимательно посмотрела в глаза мистера Кирли.

«Вон, оно что …» – Кирли вдруг почувствовал необъяснимое чувство неприязни к непрошеной компании. «Уговаривать пришли… По хорошему… А всё потому что сказано было, что “только если он добровольно на это согласиться”. Небось, если не это, так давно бы уже укокошили», – пожилой человек почувствовал, что в нём закипает вдруг какая-то непонятная решимость и злость.

– Нет, – вдруг совершенно неожиданно для себя твёрдым голосом произнёс Кирли.

Компания насторожилась.

– Почему я? Что, надавить хотите? Не получится! Сказано было, что только с добровольного согласия! И всё! Не имеете права!

Лицо женщины-мэра окаменело. Воцарилась тишина.

Но тут вдруг что-то противно забормотало, и полицейский схватил рацию, и вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал кому-то, «что он находится возле объекта и тот в курсе происходящего».

– Не имеете права! – снова повторил пенсионер сдавленным голосом, но тут все снова посмотрели на экран телевизора. Там появилась физиономия президента. Лицо мэра оттаяло.

– Уважаемый господин Кирли! – президент смотрел из телевизора прямо на несчастного пенсионера. – Так случилось, что вы можете спасти не только нашу страну, но и всё население планеты, всё человечество, весь мир. Вы можете это сделать только добровольно. Я понимаю, что это не простой шаг, хотя мы и знаем, что вы человек уже не молодой и не обременённый семьёй и детьми.

Президент сделал паузу, и чуть откинулся в кресле и продолжил.

– Но драматизм момента требует от вас жертвы, которая, несомненно, навсегда останется в памяти человечества. Господин Кирли, – голос президента стал требовательным, он снова выпрямился, – мы просим вас от лица всего нашего народа пойти на эту жертву. Мы со своей стороны обеспечим вас всем необходимым. После моего обращения последуют и другие выступления глав ведущих мировых держав. Господин Кирли, мы ждём от вас твёрдого решения, достойного истинного сына нашей страны и всей планеты Земля.

Миссис Галлек победоносно посмотрела на пенсионера.

– Нет, – твёрдо произнёс Кирли, – не имеете права, не согласен я!

– Но почему? – мэр, умоляюще смотрела в глаза мистера Кирли, – почему вы не хотите пожертвовать собой ради всего человечества? Ведь мы сделаем вам укольчик, вы просто заснёте, ничего не почувствуете, это будет так легко… – она посмотрела на женщину в белом халате, и та потянулась к небольшому чемоданчику.

– И чего это вам будет стоить-то а? – снова начала увещать старика Галлек , – ведь если все погибнут, то и вы погибнете, ну какая вам разница? А здесь хотя бы доброе дело сделаете, людей спасёте. Или вот останетесь завтра один, а зачем вам это нужно? Вы только представьте, завтра проснётесь, а людей нет! Ведь на ближайшей берёзе через пять минут повеситесь… Ну что вы заупрямились? Днём раньше, днём позже, какая в сущности разница-то? А здесь ведь людей спасёте…

– А зачем мне кого-то спасать? – буркнул Кирли и исподлобья посмотрел на женщину. – Днём раньше, днём позже и все когда-нибудь исчезнут, а потом и Солнце потухнет, и Земли не будет.

– Так ведь это когда будет, – миссис Галлек раздраженно дёрнула рукой, словно хотела постучать по нерадивой голове старика, – да вас же президент попросил, люди просят, трудовые коллективы, целые народы к вам обращаются!

– Неет, – протянул, упрямо покачав головой Кирли, – не имеете права! Не хочу из принципа! Что за ерунда? Почему я? Я, между прочим, пенсионер! Мне скидки полагаются, а вы мне что предлагаете? Пусть другие жертвуют собой, если хотят! Не хочу я умирать ради кого-то, мне никто никогда не помогал, я всегда был один! Я прошу засвидетельствовать полицейского, что я не согласен!

Миссис Галлек горестно застонала. – Да что вы за человек такой, в самом деле! Да если бы мне выпала такая честь, то я бы даже не задумываясь, пожертвовала собой. Слышите, не задумываясь!

– Не сомневаюсь, – язвительно усмехнулся пенсионер. – Вот в этом я не сомневаюсь. Такие как вы очень любят приносить себя в жертву.

Женщина-мэр с ненавистью посмотрела на пенсионера и хотела снова обрушиться на него с очередной порцией праведного гнева, но в этот момент в телевизоре появились президенты крупнейших мировых держав, призывающие мистера Кирли пожертвовать собой ради человечества.

Неожиданно рация полицейского снова «заговорила» и компания «гостей» вышла из квартиры и начала совещаться в коридоре. Кирли присел на диван. Чайник давно перекипел, стал пустым и сейчас предостерегающе потрескивал. С утра Кирли ещё ничего не ел, и у него кружилась голова. Он подошёл к плите, снял пустой чайник, налил воды и снова поставил на плиту. «Пригласить, что ли их попить чай», – подумал он, но «гости» его, только что громко совещавшиеся в коридоре подъезда, куда-то исчезли. Кирли подошёл к входной двери и закрыл её, а потом отключил телевизор. Стало тихо и хорошо. Старик достал сковороду, плеснул туда пару ложек постного масла и разбил два яйца, нарезал тонкими ломтиками хлеб. На сковородке приятно заурчало. Стало спокойно и уютно. «Может всё это только приснилось, или почудилось», – подумал старик, наливая кипяток в кружку с пакетиком чая и выгребая яичницу на тарелку.

«Нет, а как же телевизор, президент, полицейский, эти женщины? Нет, всё это реальность. Что же будет…» – Кирли с тоской подумал о том, что ничего ещё не кончилось и к нему снова придут. И не ошибся. В его дверь мягко, негромко постучали. «А что если просто больше не открывать», – подумал он, – «ведь сказано, что только с добровольного согласия», – пенсионер нерешительно постоял у двери, словно прислушиваясь к тому, что там происходит.

«Нет, они всё равно не оставят меня в покое», – Кирли глубоко вздохнул, и словно приготовляясь к прыжку, резко открыл дверь. На пороге стояла пожилая женщина с большими по-детски наивными глазами. В памяти старика возникла маленькая тесная комнатка в общежитии, общий обшарпанный коридор, натянутые верёвки с разноцветными полотенцами и широкое лицо милой молоденькой девушки с ямочками на щеках.

«Натали», – подумал мужчина, и сердце неприятно защемило от нахлынувших воспоминаний.

– Привет, Кири, – спокойно проговорила женщина, как будто они не расстались тридцать пять лет назад. Она смотрела на него своими большими наивными серыми глазами, бесхитростно и просто, так же как и раньше, когда они были молодыми.

«Уговаривать прислали», – подумал мистер Кирли и почувствовал, что не рад встрече с бывшей подругой молодости.

– Привет, – сухо отозвался Кирли, как будто они и впрямь не виделись всего пару дней, – проходи, вот и чай как раз вскипел, сейчас варенье достану, – он не глядя на Натали направился разливать кипяток.

Натали осторожно перешагнула порог и пошла за своим другом молодости на кухню, где тот отыскивал вторую чашку. Гости у него бывали не часто.

– Какими судьбами? Прислали уговаривать? – спросил не без ехидства Кирли, роясь в шкафу в поисках чашки.

– А ты всё такой же язвительный, Кири, – женщина с укоризной посмотрела на своего знакомого. – Да никто меня никуда не посылал, я сама к тебе приехала, сразу как узнала новости, рано утром села на автобус и сюда. Как раньше ездила к тебе… – она обиженно посмотрела на своего друга.

– С ума сойти, я глазам своим и ушам не поверила, – уже весело добавила она. – И почему именно ты? Помнишь, одно время ты интересовался внеземными цивилизациями? Может быть, поэтому они выбрали тебя? Я так и подумала, что ты ещё тогда стал для них своим. Вот ты и прославился! Я горжусь тобой, Кири! – Женщина улыбнулась, и на щеках её показались ямочки, которые мистер Кирли не видел уже тридцать пять долгих лет.

– Ну как ты, что решил? – Она осторожно взяла его за руку и заглянула в его глаза, – даже не обнимешь? Эх ты… А я ехала и думала, а вдруг ты уже…

Мистер Кирли недовольно поморщился.

– Вот чашка… – Он отыскал, наконец, старый запылённый бокал, с отколотым краешком и, протерев его, поставил на стол перед Натали.

– Ничего я не решил, – тихо проговорил он, разливая кипяток, – это они решили сделать из меня козла отпущения… Не получится! Всё это бред какой-то, уже и шприц принесли… Я уже давно старик. Пусть сами решают свои проблемы. Есть армия и полиция. За что они получают деньги? Я своё прожил и мне всё равно.

– Значит, ты не хочешь? – Натали разочарованно посмотрела на своего старого друга. – Но почему? Ведь ты же сам сказал, что ты своё прожил и тебе всё равно. Ты бы мог спасти…

– И ты туда же? – старик раздражённо прервал Натали. – Они прислали мне медсестру со смертельным уколом и уговаривают меня согласиться добровольно уйти из жизни. А где они были раньше, когда мне нужна была медицинская помощь? До меня никогда никому не было дела! Мне тоже нет дела ни до кого! Я не хочу этого из принципа!

Натали грустно посмотрела на чашку с отломанным краешком.

– Ты был всегда таким сложным человеком, – на глазах женщины появились слёзы. – Почему ты всегда был нелюдимым, необщительным отшельником. Почему ты предал меня тогда?

«Начинается», – подумал Кирли и тяжело вздохнул.

– Я любила тебя, правда, – Натали укоризненно посмотрела на старика, – я готова была тогда бросить ради тебя свой родной город, маму, работу, а ты выбрал спокойствие, свои дурацкие книги и прогулки в одиночестве.

­– Но ты же сама уехала, а потом нашла другого человека, – осторожно проговорил он, не поднимая головы.

– А что мне было делать? Что ты мне предлагал? Комнату в общежитии на всю оставшуюся жизнь? Нищенскую зарплату младшего научного сотрудника? Да если бы ты устроился дворником в двух местах, ты получал бы больше! Помню, что ты называл это раем в шалаше. Но это был ад, понимаешь? И ты ничего не захотел сделать, чтобы что-то изменить в лучшую сторону…

– Ты вышла замуж? У тебя дети? – перебил её Кирли.

– Да, – Натали отрешённо посмотрела на чашку с отломанным краешком, – двое, дочка и сын, они уже совсем взрослые люди… Да, у меня дети! – она неожиданно встрепенулась, – Что с ними будет? – она посмотрела на Кирли. – Что ты сделаешь для их спасения?

Кирли оторопел. Он вспомнил Натали молодой, в дешёвом летнем платьице, которое он подарил ей. Вспомнил их непроглядную нищету, вечную женскую обиду и чувство стыда и неловкости перед собой и Натали, оттого, что он не может ничего изменить. Он почувствовал, что сдаётся и согласится на укол. Кирли хотел сказать что-то, но Натали медленно, словно боясь спугнуть эту мысль своего друга, поднялась с табуретки.

– Так я позову эту женщину… Медсестру с уколом… – она тихо, на одних носочках, зашагала к коридору. – Они там, около подъезда…

«Это уже было где-то», – подумал Кирли. Он увидел себя лежащим на диване, слабым и беспомощным, с температурой под сорок. Натали с тоской в глазах, вот также, украдкой уходит от него, думая, что он спит. Ему неловко, страшно неловко оттого, что он болеет и ничего не может для неё сделать, оттого что ей скучно и тоскливо, оттого, что она обижается на него.

– Нет, – произнёс он сухо и равнодушно. – Прости, но это не мои дети, я никому ничего не должен.

– Как? – Натали растеряно обернулась и удивлённо посмотрела на Кирли. – Ведь это могли быть твои дети? – Она подошла к старику. – Да что ты за человек такой? Почему, почему ты всегда был эгоистом не слышащим никого кроме себя? Я верила в тебя, когда ехала сюда, к тебе, я думала, что вот, наконец, то о чём я мечтала, сбылось, что ты станешь героем, спасителем мира. А ты опять струсил…

– А что, для того чтобы стать героем или кого-то спасти, надо обязательно умереть? – Кирли зло усмехнулся.

– Да, представь себе, Кири, иногда надо жертвовать собой…

– А зачем, – зло перебил её мистер Кирли, – зачем жертвовать? Кто измерит ценность одной человеческой жизни по отношению к другой, даже если это не одна жизнь, а миллионы, миллиарды, триллионы? Чем ты будешь при этом руководствоваться? Простой арифметикой? Или возрастом или полом? Один должен спасти многих, потому что он только один. Мужчинами можно жертвовать ради женщин, взрослыми ради детей, молодыми ради стариков? Или, может быть, наоборот? А как тебе такое: убить кого-нибудь, а потом лицемерно провозгласить его священной жертвой, и поклоняться ему как спасителю мира? Смертельный укольчик ради спасения человечества? Это ваша логика? А если я не хочу?

– Кири, что ты говоришь? Ведь так устроено человечество… Только потому мы и люди. Ты хочешь, чтобы каждый был сам за себя в этой жизни. Да, большинство так и живёт. Но это не по-человечески, пойми!

– Вы требуете от меня умереть за вас, а я не хочу, потому что не чувствую в этом никакой необходимости.

– Да, потому что ты никогда никого не любил по-настоящему! Поэтому у тебя нет ни детей, ни внуков, ни любимого человека!

– Это был сознательный выбор. Потому что любить было некого и не за что. Мои родители ушли. А больше в этой жизни я никогда и никому не был нужен. Всю жизнь от меня все только что-то хотели, что-то требовали, мою жизнь оценивали только относительно той пользы, которую можно было извлечь из моих рук, ног, головы. Чем больше была эта польза, тем больше меня ценили. И так со всеми. Всё остальное было лицемерием. И все принимали эти правила игры. Все. Или почти все. И играли по ним. Кто-то удачно, кто-то нет, но играли. А я не захотел. Уже тогда мне всё это было противно. И я решил жить отшельником, затворником, одиночкой! – Кирли демонстративно повернулся и вышел из кухни.

Он остановился у окна и стал смотреть на улицу, чтобы не заметить, как будет уходить Натали. Ему это удалось. Он услышал только, как негромко закрылась входная дверь его квартиры. Кирли хотел было вернуться на кухню, чтобы, наконец, что-нибудь поесть, но в его дверь громко постучали. Он собрался с духом и открыл дверь. В квартиру влетел бодрый и румяный молодой человек с объёмистой папкой в руках.

«Это что еще такое», – подумал старик и насторожился.

– Здравствуйте, мистер Кирли! – бодро произнес молодой человек и протянул руку для приветствия. Кирли нехотя протянул свою руку в ответ и долго не мог освободить её из цепких объятий. Молодой человек тряс её, восхищённо глядя на пенсионера.

– Поразительно! Потрясающе! Какая слава! Какой шанс прославиться и стать спасителем мира! Да вы понимаете, что о вас будут сочинять книги, петь песни, снимать фильмы. Дети будут приходить к вашему памятнику и возлагать цветы, за то, что вы подарили им жизнь. Во всех странах мира, на всех континентах будут поклоняться вам и помнить о вашем подвиге. Господи, как я вам завидую, как завидую… Молодой человек продолжал восхищённо смотреть в глаза мистеру Кирли.

– А вы, извиняюсь, собственно говоря… – удивился Кирли.

– Ах, да я забыл представиться, извините, я мистер Вэст. Я будущий архитектор. И только я выиграл онлайн-конкурс на лучший музейный комплекс, посвящённый вам, который будет возведён после вашего подвига.

– Вот! – молодой человек преданно посмотрел в глаза Кирли и замахал перед самым носом пенсионера папкой с бумагами.

– Но извините, – Кирли ехидно усмехнулся, – я не собираюсь совершать никаких подвигов.

– Как, – непонимающе заморгал парень, – вы разве не жертвуете собой ради человечества?

– Нет, не жертвую, – безразлично отозвался пенсионер и лениво зевнул.

– Нет, конечно не обязательно спасать… – парень явно сменил тон и теперь смотрел на Кирли по-деловому. Словно предлагая выгодную сделку. – Но, разве вы не хотели бы тогда просто прославиться? Просто прославиться!? Я точно знаю, что в молодости вы мечтали о писательской славе, – молодой человек заискивающе и хитро улыбнулся.

«Ах вот оно что, решили сыграть на моих графоманских потугах молодости», – с удовольствием подумал мистер Кирли понимая, что раскусил так легко этого заслонного казачка. – «И кем же он интересно работает? Психолог спецслужбист? Или что-то в этом роде?»

– Прославиться я, может быть, и хотел, но это было очень давно, с тех пор я стал совсем другим. Мне не нужна слава. Знаете, однажды я понял одну простую истину, – если ты действительно умён, тебе нечего сказать человечеству, – пенсионер грустно посмотрел на молодого человека.

– Но ведь у вас есть шанс стать самым знаменитым человеком в мире. Вы понимаете? Самым знаменитым, – с ноткой раздражения прошептал Вэст. Да вы хоть понимаете, что это значит? Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Джон Леннон и Марадона никто по сравнению с вами!

– А зачем мне это? – Кирли презрительно фыркнул. – Я хочу спокойно прожить остаток жизни, предаваясь тихим радостям, как я их для себя понимаю.

– Но почему??? – взмолился Вэст.

– Потому что с годами понимаешь, что известность, почёт, слава, деньги, власть, – всего лишь никому не нужная мишура. Жить надо незаметно, как говорил один очень мудрый древнегреческий философ.

– Но люди?

– А что люди? – раздражённо отозвался Кирли. – Понимаете, я ничего никому не должен. Я вовремя оплачиваю все коммунальные услуги, кредитов и долгов у меня нет.

– А вам не станет просто скучно, когда погибнет всё человечество? Или что вы будете делать без людей, когда вам станет плохо, схватит зуб или живот, или просто захочется есть? – Молодой человек усмехнулся и вопросительно с насмешкой в глазах посмотрел на пенсионера.

– Очень просто. Я прожил свою жизнь. Смерти я не боюсь. Больше того, я даже давно устал от жизни. Только вот тихие радости… Вы будете смеяться, но я люблю шоколад или вкусные конфеты. Чего греха таить, люблю и поесть… Ну и почитать люблю, погулять на природе. А если завтра все исчезнут? Ну, войду в любой супермаркет и наберу себе консервов. На мой век хватит. Воды там тоже достаточно. Зимой буду греться дровами. А скучно мне точно не будет, потому что у меня есть книги.

Произнеся эту тираду, Кирли победоносно и свысока посмотрел на молодого человека, который заметно скис и даже как будто бы начал уменьшаться в размерах. Поразительно, но старик и вправду увидел, как «сдувается» его бывший собеседник. Наконец молодой человек стал настолько мал, что Кирли уже ничего не мог различить на том месте, где только что находился молодой человек. Пенсионер несколько раз протёр глаза, помотал головой, но юноша и вправду исчез. Просто исчез!

– Понятненько, – весело проговорил Кирли, – решили сыграть на моём честолюбии, на жажде славы и желании прославиться. – Пенсионер презрительно усмехнулся. – Вот уж что меня точно давно уже не волнует, так это жажда славы, – снова вслух проговорил для самого себя старик и устало вздохнул. – Опоздали лет на тридцать или даже сорок. Эх, – он качнул головой, и мечтательно посмотрел куда-то вдаль, – а ведь когда-то мечтал… Ну, да, ладно, – он безразлично махнул рукой, собираясь присесть на диван и отдохнуть, но тут заметил нового гостя.

На пороге стоял высокий худой мужчина средних лет в черном одеянии. Он быстрым цепким взглядом оглядел комнату пенсионера, будто что-то ища, потом на секунду задумался, но тут же кивнул и тихим заискивающим голоском поздоровался.

– Я местный пастор, – скромно представился он.

«Ага, – с ехидством подумал Кирли, едва не потерев руки от удовольствия, – вот и служители культа в ход пошли. Этого я точно сесть не приглашу. Пусть постоит, как на проповеди».

– Служу я в доме молитвы, которая возле вашего дома. Может быть, мы раньше с вами и встречались, живете то рядом, – проговорил пастор и задумчиво и потер подбородок. – Да я вот спросить хотел у вас мистер Кирли, вы веруете?

– Нет, не верую, – с деланным равнодушием ответил Кирли и лениво зевнул.

– И никогда не веровали?

– Никогда. Я всегда был атеистом и не принадлежал ни к какой церкви.

Пастор качнул головой и вдруг неожиданно оживился. – А вот не пришло ли время уверовать? – Он сложил руки на груди и упёрся взглядом в Кирли, словно хотел его загипнотизировать. – Ведь какая ответственность на вас вдруг легла: вы можете спасти человечество! Выбрали именно вас! Случайно ли это, сын мой? – Пастер сделал шаг к Кирли, продолжая его гипнотизировать.

Но старик только пожал плечами. – Всё это конечно странно. Я имею в виду, почему выбрали именно меня. Но возможно это просто случайная выборка. Но почему я должен вдруг уверовать, мне не понятно.

– Ну а на жертву-то вы готовы? – страшным голосом прошептал пастор.

«Ну вот, давно бы так. С этого и надо было начинать», – подумал Кирли с удовлетворением. Он спокойно улыбнулся и с расстановкой по слогам произнёс: – Не-го-тов!

Пастор на секунду застыл. Он открыл рот, потом закрыл его, постоял минуту, а потом воздел руки вверх и, задыхаясь, выпучив свои бесцветные глаза, высокопарно произнёс:

– Так ведь это же величайшая жертва! Слышите, сын мой? Жертва! Ох, – пастор закрыл лицо руками, а потом встрепенулся и подпрыгнул от избытка чувств, словно чёртик на пружинке, – даже страшно сказать, а сказать-то надо. Ведь кому вы, сын мой, уподобляетесь-то? Понимаете ли? Ведь произнести страшно!

– А кому? – насмешливо переспросил мистер Кирли.

– Так ведь Спасителю нашему, вот кому, – хрипло прошептал пастора, ещё больше расширяя глаза и наклоняясь к самому носу Кирли.

– Ну, это вы явно переоцениваете мои способности, – захихикал пенсионер, отстраняясь от пастора. – Жертвовать собой во имя человечества я не намерен. – Это в мою компетенцию не входит. Я ведь не Бог. Вот если он есть, то пусть он этим и занимается.

Пастор сразу обмяк и принял свою первоначальную позу смиренного гостя. – Он уже однажды принес себя в жертву для вас, – скорбно пробубнил он и поклонился. – Подумайте, мистер Кирли, подумайте, – он попятился к выходу.

– А я уже давно подумал, – равнодушно возразил Кирли и проводил незванного гостя ледяным взглядом.

Пенсионер облегчённо вздохнул. Но отдыхать ему пришлось недолго. В дверь очень вежливо и аккуратно, но настойчиво постучали.

На пороге стояла Мариночка. Это была молодая продавщица из соседнего супермаркета дешёвой еды, где мистер Кирли обычно делал свои скромные покупки. Уже давно между ними возникла трогательная дружба. Мариночка всегда улыбалась при виде пенсионера, и они перекидывались двумя-тремя словами. Девушка извещала Кирли о всех акциях, помогала упаковать покупки, желала ему здоровья. Кирли , в свою очередь, от чистого сердца в благодарность за неожиданное и приятное для него, одинокого старика, участие, раза два прямо на кассе даже дарил Мариночке шоколад и конфеты.

– Здравствуйте, мистер Кирли! – торжественно, но слегка напряжённо произнесла девушка и с надеждой посмотрела на пенсионера.

– А это вы Мариночка… – Кирли помрачнел и почувствовал, что сейчас ему предстоит очень неприятный разговор.

«Ах, негодяи», – подумал он и понял, что его ждёт серьёзное испытание.

– Мистер Кирли, миленький, – глазки Мариночки в одну секунду заблестели слезами, – я вот пришла вас просить подарить нам всем жизнь. Да! Вот так вот! Я ведь жить хочу. Детишки жить хотят. А вы всегда мне нравились, – такой интеллигентный, симпатичный, приветливый. Вот что хотите для вас сделаю. Ведь я, наверное, вам нравлюсь, да? Может, вы молодость вспоминаете в этот момент и вообще…

Мариночка замолчала и с вызовом посмотрела в глаза мистера Кирли.

«Негодяи, какие негодяи», – с гневом подумал старик и отвёл глаза от Мариночки.

– Вы дверь закройте, – прошептала она и ближе придвинулась к Кирли, обдавая его сладким запахом весны и молодости.

– Нет! Уходи отсюда!– закричал вдруг резко старик и начал выталкивать девушку, ощущая её тело, и отстраняясь от опьянивших его голубых глаз.

– Уходи отсюда! Уххходи, – он с остервенением выталкивал сопротивлявшуюся ему Мариночку, ощущая её тело и содрогаясь от её отчаянных попыток залезть ему под одежду.

– Уххходи, – заорал пенсионер и начал колотить Мариночку кулаками, не слыша, что кричит девушка.

Он боролся с ней долго, в каком-то забытье, и очнулся сидя на полу с разбитой губой и поцарапанными щеками. Ему было неприятно и плохо, но он не поддался, и это было для него самое главное. Кирли долго приходил в себя. Он медленно встал и доковылял до ванной, где осторожно умылся тёплой водой, а потом обработал губу и щёки. После этого старик устало опустился на диван, ещё не прибранный с утра и решил отдохнуть. Он чувствовал необыкновенную усталость и безразличие ко всему. «Вот бы уснуть», – подумал он – «и проснуться, когда всё уже кончится». Он уже как будто начал засыпать, но тут дверь его квартиры медленно приоткрылась. После борьбы с Мариночкой он даже не закрыл дверь, и теперь кто-то снова стоял на пороге его квартиры. Кирли с тоской открыл глаза и посмотрел на очередного гостя.

В коридоре стоял пожилой лысоватый мужчина. Он показался Кирли очень знакомым. «Где же я мог его видеть», – безразлично подумал он, вглядываясь в незнакомца.

– Привет, – бодро проговорил мужчина, подняв руку в приветствии. – Можно? – спросил, он, переступая с ноги на ногу.

– Ну, проходите. А вы кто? – безразлично спросил Кирли, приподнимаясь на диване, и что-то мелькнуло в его памяти.

– Не узнаёшь? – мужчина улыбнулся и вошел в комнату и, подождав, когда Кирли усядется, протянул ему руку.

– Ты не волнуйся, я ведь не уговаривать тебя пришёл, а наоборот хочу выразить тебе свою полную солидарность в твоём нежелании жертвовать жизнью. Да, да не удивляйся, именно, так. Просто они об этом не знают. Ну, эти, которые приехали за мной и к тебе послали уговаривать. Узнали, ведь откуда-то что мы в детстве дружили. Он весело посмотрел на старика.

– Ну что, узнал, что ли? Я же твой одноклассник, Бил Кэннот, ты, что не помнишь меня? – и гость неприятно осклабился, показывая большой рот с крупными жёлтыми зубами.

Что-то знакомое, но давно забытое снова мелькнуло в памяти мистера Кирли и он вспомнил одного своего школьного приятеля, с которым он одно время и вправду дружил.

– А, это ты, Бил, – проговорил безрадостно Кирлии подвинулся на диване, приглашая одноклассника сесть рядом.

– А я сижу себе дома и вдруг такое, – плюхнувшись на диван, весело заговорил Бил. – Своим глазам не поверил, когда по телевизору увидел экстренный выпуск новостей. А потом за мной эти приехали. Целый эскорт. – Новости, – говорят – видел? Я говорю, видел. Друга своего узнал? Я говорю, конечно, узнал.

– Дружили? – спрашивают. – Ну, я говорю, дружили.

– Жить хочешь?

– Хочу, – говорю.

– Тогда, – говорят, – поехали, будешь уговаривать своего бывшего друга, чтобы он, значит, жизнью своей пожертвовал ради человечества. Ну а мне чего. Поехал. Еду, а сам посмеиваюсь. Думаю, просчитались немного. Я его не уговаривать, буду, а наоборот, отговаривать. Ну, вот я и здесь, – он снова засмеялся.

– Дело-то в том, что я род людской точно так же как и ты ненавижу. Не за что людей любить, это точно, а уж тем более жертвовать ради них чем-то. Ты молодец, держишься. И не поддавайся. А насчёт своей жизни, я не беспокоюсь. А чего мне? Мне терять нечего и некого, а своей жизнью не дорожу. Да и что у меня за жизнь? Так, – мука одна.

Кирли стало жарко. «Неужели я такой?» – подумал он и внезапно почувствовал, что-то вроде раскаяния.

– А за что их любить-то? – продолжал рассуждать бывший приятель мистера Кирли, лениво зевая, – люди есть люди и ни что человеческое им не чуждо. А человеческое, это значит убивать, мучить, наносить всяческий вред своему ближнему. Ведь каждый в этом мире думает о себе. Вот говорят человечество. А где оно? Каждый народ за себя. И до остальных ему дела нет. Какое же это человечество? Да без людей Земля лучше станет. Чище. Свободнее. Зеленее. Ведь только люди исчезнут, а зверушки-то всякие останутся. Будут они себе жить поживать, как миллионы лет назад жили без человека. Скажешь, что это только звери, а не люди. А я на это вот что скажу: кто у нас самый страшный зверь? Правильно, – человек. Об этом в любом зоопарке скажут. Подведут к закрытой со всех сторон клетке с надписью «Здесь находится самый страшный в мире зверь», откроют занавеску, а там– зеркало…

Кирли стало не по себе. Он вспомнил глаза Мариночки, такие одурманивающие и возбуждающие. Перед его глазами пронеслась вся его жизнь, – бессмысленная, никчёмная, бесславная. Детей он после себя не оставил, никого не любил, никому не помог. Хотя мог бы и не раз. Ему стало противно от самого себя. В глазах помутнело. Кирли отшатнулся от своего бывшего приятеля и вскочил с дивана. Он подбежал к двери и высунув голову в коридор.

– Миссис Галлек, миссис Галлек, – жалобно позвал Кирли. – Я готов пожертвовать… – старик схватился за поцарапанные щёки. Голова у него закружилась, и он почувствовал, что теряет сознание…

Перед ним бережно склонилась Мариночка в белом летнем лёгком платьице. Девушка осторожно закатывала рукав его рубашки и смотрела на него внимательными, строгими серыми глазами.

«Нет, это не она», – подумал Кирли, и почему-то испугался этих строгих глаз. Они были слишком холодные.

Перед ним сверкнуло что-то тонкое, металлическое и опасное.

– Нет!!! – истошно завопил мистер Кирли и замахал руками на молоденькую медсестру, которая вместе с женщиной-мэром уже успели усадить пенсионера на стул, и готовили к уколу.

– Нет!!! Я передумал! Передумал я! – старик резко рванулся и свалился на пол вместе со стулом. Он посмотрел на женщин, словно ожидая, что те помогут ему подняться. Но они с ненавистью смотрели на поднимающегося с пола пенсионера.

– Не ушиблись? – ядовито выдавила из себя миссис Галлек.

– Нет, спасибо, могло быть и хуже, – через силу захихикал старик и победоносно посмотрел на женщин. Те, опустив головы, вышли из квартиры.

«Ага», – подумал Кирли, отряхиваясь,– «тонкая штучка. Ведь вот как провести хотели. И почти получилось. А я не поддался… И молодец, что не поддался». Он подумал о своем приятеле школьном Биле, но того уже не было в комнате.

Кирли тяжело опустился на диван и почувствовал, что страшно голоден. Он отправился на кухню, уселся за стол и сделал большой бутерброд с сыром, маслом и ветчиной, что позволял себе только в исключительно редких случаях душевного подъёма или волнения. Когда он жадно дожёвывал последний кусок, в комнате послышался резкий удар и звон разбитого стекла. Кирли, резко пригнувшись, вскочил с табуретки и осторожно заглянул в комнату. Зелёные шторы лениво колыхались, в комнате посвежело и запахло сырыми листьями, на полу лежали осколки разбитого оконного стекла и кусок грязного кирпича. С улицы доносились гулкие голоса толпы, кто-то громко кричал.

– Эй, ты, старый хрыч, пожил своё, дай другим пожить! – услышал он под самыми окнами грубый мужской голос.

– Вы что не понимаете, что у нас дети, – раздалось там же, но это был уже визгливый женский голос.

– Жертвуй, жертвуй! – сначала не стройно, а потом хором загудело под окнами. Встрепенулись зелёные занавески, принимая на себя обломки кирпичей, зазвенели остатки стекла, осыпаясь на подоконник.

Кирли заметался, потом бросился в ванную, задвинул защёлку и закрыл голову руками.

«Вот оно, началось», – подумал он, ощущая дрожащими пальцами биение пульса в висках. «А чего я хотел? И ради таких вот жертвовать собой?» – Он даже усмехнулся, хотя продолжал дрожать и почувствовал, что в нём ещё больше закипает давняя обида на людей.

«Что они могут сделать? Вломятся, убьют его? Нет, не могут, это будет против его воли… Тогда что? Будут мучать и издеваться над ним, чтобы он сам согласился на укол… Или что-нибудь еще похуже? Ослепят его, причинят ему невыносимые страдания?», – Кирли ещё больше задрожал.

«Но нет, они не посмеют, сказано же было, что только с добровольного согласия. Они ведь всё видят, Они ведь наблюдают!» – Эта мысль немного успокоила Кирли. Он перестал дрожать и почувствовал, как отступает паника и страх.

«Да, да, это грозная, неуловимая сила на его стороне. И эта сила – Они. Это эксперимент. Они наблюдают за нами, Они просто решили понаблюдать», – Кирли осторожно отнял руки от головы. «Но зачем? Почему именно он? Простая случайность? Лотерея? Случайная выборка? Они хотят посмотреть, насколько мы цивилизованы, как мы относимся друг к другу, насколько сильны наши социальные связи?» – старик не успел додумать. В дверь ванной комнаты постучали.

«Они ворвались в комнату», – подумал он и обречённо потянул руку к защёлке и, отдёрнув её, открыл дверь. Перед ним стояла всё та же женщина-мэр и медсестра с чемоданчиком. В комнате из-за разбитого окна было холодно, но с улицы уже не доносилось никаких голосов.

– Извините, но у вас дверь была не закрыта. Вы не пострадали? – сухо спросила мэр и пропустила вперёд себя медсестру. – Вам не нужна медицинская помощь?

Кирли с тоской посмотрел на чемоданчик в руках медсестры.

– Мы поставили оцепление около вашего дома, но долго сдерживать толпу мы не сможем, – миссис Галлек строго посмотрела на мужчину. – Люди идут и идут. Они требуют, чтобы вы…

– Я знаю, – перебил Кирли, и заметил, что часы на его стене показывают три часа дня.

«До полуночи ещё так долго», – с тоской подумал он. – «А может быть все-таки, согласиться? Всё равно они от меня не отстанут. Будут присылать каких-нибудь старых знакомых, или тех, кого я узнал недавно и кто был со мной добр или просто вежлив. И они все, даже самые хорошие, будут, как Мариночка, заискивать передо мной и, заглядывая мне в глаза, смотреть на меня с надеждой, стараясь уговорить меня спасти свои жизни или жизни их детей и родственников. А я должен буду со стыдом смотреть в их испуганные и полные надеждой глаза и говорить, что я не согласен жертвовать собой. И надежда в их глазах будет сменяться презрением и злобой на меня. Как это невыносимо». – Кирли уже хотел что-то сказать, но тут его взгляд невольно упал на чемоданчик, который по-прежнему был в руках у медсестры. – «Хоть бы положила его пока где-нибудь, а не таскала с собой», – с досадой подумал старик. – «А то ведь всё время наготове. Только и ждут, что я вот так размякну и дам слабину». – Ему стало противно. – «Ну, уж нет», – решительно подумал он. – «Не дождутся»! Неожиданно в голову Кирли пришла интересная мысль. Ему стало весело, и он чуть даже не улыбнулся. Беспокойство и раздражение в его глазах внезапно исчезли, зато появилась чуть заметная шальная искорка. Он озабоченно посмотрел на женщин, и очень вежливо и доброжелательно проговорил:

– Вы садись, пожалуйста, не стойте. А если хотите, я вас чаем напою с вареньем. Ведь день-то, какой тяжёлый выдался. Мы все устали. Хотите чаю?

– Спасибо, у нас мало времени, – женщина-мэр презрительно поглядела на пенсионера. – К тому же здесь холодно, – Миссис Галлек кивнула на разбитое окно. – Кстати, оденьтесь, вы весь дрожите, ещё простудитесь, – она брезгливо отодвинулась от Кирли, пропуская его к вешалке.

– А зря вы так, – примирительно проговорил Кирли, подходя к вешалке. – Вот посидели бы, попили чайку, поговорили обо всём спокойно. И я бы вам, наконец, рассказал, в чём тут дело. – Он загадочно посмотрел на миссис Галлек. Та удивлённо посмотрела на пенсионера. – И в чём же? – быстро проговорила она.

– Это эксперимент, – стараясь говорить как можно спокойнее, вдруг деловито произнёс Кирли, надевая куртку, потому что в квартире и вправду стало холодно из-за разбитого окна. – Они просто за нами наблюдают.

Миссис Галлек насторожилась.

– Вы что разговаривали с ними… – она недоверчиво посмотрела на него.

– Да, – Кирли уверенным движением задёрнул «молнию» на куртке до самого подбородка.

– Это точно? Чем вы можете это подтвердить? В новостях этого не было. Требования остаются без изменений.

– А вы думаете, Они случайно избрали меня? – Кирли гордо посмотрел на миссис Галлек и усмехнулся. – Впрочем, хотите, верьте, хотите, нет, это ваше дело.

– И что же Они говорят? – мэр переглянулась с полицейским.

– Это эксперимент, опыт… Они просто решили понаблюдать за нами, как мы будем вести себя в этой ситуации. Сохраним ли мы человеческий облик и сможем ли достойно выйти из такой ситуации. Да, и как у нас заботятся о людях. Если хотите, это экзамен. Да, жестокий, но экзамен. Я не должен был это говорить. Но говорю. Что бы все успокоились. Я давно контактирую с НИМИ.

– Что же вы раньше об этом не сказали? – миссис Галлек с упрёком посмотрела на мистера Кирли. – А как же их угрозы?

– Это просто инсценировка, спектакль. Да, Они могущественны и могли бы уничтожить Землю в считанные секунды. Но Они никогда этого не сделают. Это просто проверка… Проверка на вшивость, если хотите, – Кирли презрительно посмотрел на женщину-мэра. – Но, тем не менее, – он гордо вскинул голову, – от исхода этого эксперимента будет зависеть будущее Земли. Если мы не пройдём экзамена, нас могут подвергнуть процедуре «дециклолизации», – он строго посмотрел на женщин, соображая, что, наверное, немного переборщил с термином, который придумал сейчас экспромтом.

– А что это такое? – с опаской спросила миссис Галлек и вопросительно посмотрела на медсестру, но та только пожала плечами.

– Как бы вам это объяснить… – Кирли постарался придать своей физиономии как можно более серьёзное выражение. – Ну, скажем так, нас оставят на второй год, пользуясь школьной терминологией.

– Что? – растеряно переспросила женщина-мэр.

– Ну, в общем, мы должны будем повторить цикл нашего цивилизационного развития. Иначе говоря, повторить наш путь развития от дикарей до современного человека ещё раз. Короче говоря, нас вернут в прошлое, на перевоспитание.

Миссис Галлек некоторое время обдумывала сказанное мистером Кирли.

– И как же нам пройти эту, как её, децукло… децикли… – запуталась она.

– Этот экзамен, – подсказал Кирли.

– Да, этот экзамен, – послушно повторила женщина-мэр, преданно смотря в глаза мистера Кирли.

– Надо показать, что мы цивилизованные существа… В общем, – Кирли задумался, – я думаю, им приятно будет увидеть, что мы заботимся о ближнем даже в часы опасности.

– А ближний… Ведь это вы? – неуверенно произнесла женщина-мэр.

– Ну да, – скромно буркнул Кирли и всё ещё боязливо посмотрел на медицинский чемоданчик.

– И что же тогда будет, если мы, так сказать, позаботимся… – в голосе миссис Галлек появились нотки раскаяния.

– А ничего, – Кирли равнодушно зевнул. – Если позаботитесь, то завтра Они просто исчезнут, будто их и не было.

– Но почему Они ничего не объявили официально?

– Я же сказал, если не верите, это ваше дело, – Кирли демонстративно отвернулся к разбитому окну. Миссис Галлек недоумённо хлопала глазами.

– Мне нужно посовещаться с коллегами, – она кивнула медсестре, и они вышли из квартиры.

Кирли довольно усмехнулся, закрыл дверь и осторожно подошёл к окну, стараясь не наступить на осколки стекла и куски кирпича, влетевших в его комнату. Он боязливо отодвинул забрызганные грязью занавески и посмотрел в окно. Вокруг его дома ровной цепью стояло полицейское оцепление. Он сгрёб осколки оконного стекла и кирпичи в угол комнаты. Затем вытащил из кладовки старое ватное серое одеяло и как смог заткнул им большую дыру в разбитом окне, а потом включил телевизор. На экране вновь появился президент. Это было новое обращение. На этот раз глаза главы государства светились участием и выражали заботу.

– Дорогой мистер Кирли, – ласково начал президент, доверчиво смотря прямо в глаза своего собеседника, – мы все здесь понимаем как вам сейчас тяжело, особенно учитывая ваши трудовые заслуги, ваш возраст, да и просто ваши прожитые годы. Вдвойне тяжело принимать решения, да и просто жить, когда, – голос президента стал строгим, – когда, по чьему-то недосмотру, я имею в виду соответствующие органы социальной защиты, живёшь, прямо скажем, в очень непростых условиях, а если говорить откровенно, – в голосе президента появились металлические нотки, – в нечеловеческих условиях!

Президент строго посмотрел куда-то, словно отыскивая взглядом спрятавшегося провинившегося безобразника.

– Учитывая сложившуюся обстановку, я поручил соответственным ведомствам исправить эти досадные упущения. Дорогой мистер Кирли, потерпите, сейчас мы всё исправим, спасибо за внимание!

Только мистер Кирли успел присесть на диван, как дверь его квартиры широко распахнулась. На пороге стояла сияющая, словно начищенная чистящим средством десятирублёвая монетка, миссис Галлек. Она широко улыбалась.

– Мистер Кирли, вот почему вы всегда были таким скромным человеком? – она вздохнула и развела руками. – Ну как можно жить вот так плохо и ни к кому, я подчёркиваю, ни к кому не обратиться за помощью. Ну, вот хотя бы к нам, в мэрию нашего замечательного городка! Вам полагается помощь, а вы этого даже не знаете, – она властно махнула рукой и в его комнату влетела несколько рабочих и в считанные минуты убрали мусор и заменили разбитое окно. Бригада врачей поинтересовалась его здоровьем и предложила обследование в элитном стационаре в течение недели. Через минуту нагрянули соцработники и объявили, что через полчаса ему завезут новую мебель и заменят старую газовую плиту. Но оказалось, что ему в течение часа не только заменили старую плиту с неработающей конфоркой, но и сделали полный ремонт, включая пол с подогревом.

К вечеру, наконец, стало тихо, и Кирли позволил себе расслабиться, усевшись на новеньком диванчике. Мягкий свет с навесного потолка ровным светом освещал преобразившуюся комнату, на окнах красовались новые тёмно-зелёные шторы. Его план неожиданно сработал. Теперь Кирли сделалось даже как-то неловко. Естественно ни с какими инопланетянами он в контакты не вступал и ни о чём с ними не договаривался. Единственным его желанием было как-то оттянуть время до полуночи, чтобы его наконец оставили в покое. Но получилось то, что получилось… Кирли посмотрел на часы. Было около десяти вечера.

«Ну, хотя бы два часа поживу по человечески», – он усмехнулся, оглядывая комнату с новой мебелью и роскошным ремонтом. «Интересно, что же будет завтра», – подумал пенсионер лениво и сладко зевнул, ловя себя на мысли, что ему это совершенно безразлично. Перед его глазами промелькнуло его детство и юность, а затем зрелость и наступающая старость. Мистер Кирли никогда не любил людей и всегда стремился к одиночеству. Ему подумалось, что его недооценили, что он впустую прожил жизнь, так и не став тем, кем хотел стать. Где-то он и правду проявил нерешительность и даже струсил, где-то с ним действительно поступили несправедливо. Кирли вспомнил Натали. – «Может быть, надо было постараться сделать что-нибудь для неё?» – подумал он, – и в его памяти возникло широкое Наташино лицо с забавными ямочками, её серые большие детские глаза. Они смотрели на Кирли очень ласково и по-доброму. – «Может быть, надо было всё-таки …» – снова пронеслось в его голове, но тут же он подумал, что за столько лет она могла бы навестить его, но её не было. «Нет», – подумал он, – «может быть и хорошо, что я ничего тогда не сделал. Ведь она вышла замуж, у неё родились дети. А что было бы со мной? Да и не любила она меня вовсе». Лицо Натали стало медленно таять и скоро совсем исчезло. Кирли охватила сладкая истома усталости. Его словно укрыли мягким тёплым одеялом. Два чувства были в его душе: отчуждение и равнодушие. Он закрыл глаза и уснул.

Перед мистером Кирли стоял незнакомый мальчик лет семи. Он был в расстёгнутой синей куртке, из под которой виднелся красный свитер, в руках незваный гость теребил черную спортивную шапочку.

– Ты как сюда попал? – встрепенулся пенсионер, удивленно смотря на мальчика и протирая глаза.

– Дверь у вас открыта была, – уверенно и даже чуть нагловато проговорил мальчуган.

– А зачем ты зашёл в чужую квартиру? Ты кто? – всё еще протирая глаза, недовольно проворчал Кирли. – Я вот поспать хотел, так намаялся за этот сумасшедший день, а ты взял и разбудил меня. Да ещё ходишь тут по чужим квартирам.

– Я… – мальчик немного помедлил, – я ваш сын.

– Что? – Кирли подскочил на диване, окончательно проснувшись. – Какой… какой ещё сын? У меня нет, и никогда не было детей!

– Не было, но могли быть… – обидчиво проговорил мальчик. – Я мог родиться после того как вы поругались и расстались с Натали. Вскоре она узнала, что беременна от тебя, но ей было так плохо, что она решила не рожать. Срок был еще слишком маленьким, и она решила проблемы таблетками. Вот и всё…

Кирли задумался. – Вот оно как… – неуверенно произнёс он. Старик подложил руки под голову и снова лёг. С минуту он о чём-то размышлял.

– Слушай, – произнёс он, наконец, неуверенно, – а почему ты такой маленький? Тебе ведь должно быть лет тридцать пять… Ну, ведь именно столько лет прошло, как мы расстались с Натали, – пояснил он.

– Потому что ты таким всегда меня представлял, – ответил мальчик, всё также стоя с шапкой в руке и смотря на мистера Кирли.

– Хм, – пенсионер задумчиво покачал головой, – а ведь и правда, я как-то думал о детях. Было это как-то под Новый год, мы шли с Натали по парку, и я представил себе вот именно такого мальчугана. Просто какой-то мальчик проходил мимо и я подумал вдруг, что вот такой мог бы быть моим сыном. И даже синюю куртку я помню и красный свитер со спортивной черной шапочкой… Но потом сразу отказался от этой мысли, потому что дети это очень хлопотная вещь. – Старик снова задумался и посмотрел в потолок.

– Ну что ж, – тихо, под нос себе, проговорил Кирли, – значит вот ещё какая история… А Натали мне ничего не сказала…

Он почесал в затылке. – А ты может, того… чаю что ли… У меня конфеты есть, – спохватился пенсионер, вопросительно посмотрев на мальчугана.

– Нет, спасибо, – мальчик помотал головой, – я ведь не настоящий. Я не могу есть конфеты и пить чай. А вот если бы родился, то мог. – Он укоризненно смотрел на пенсионера.

– Так ведь дело-то в том, – усмехнулся Кирли, – что жизнь это не только конфеты…

– И много еще чего я бы мог увидеть, услышать и испытать, – нетерпеливо прервал его мальчуган. – Например, – первая любовь, музыка, красота природы… И много ещё чего. Того, что ты лишаешь, отказываясь принести себя в жертву, миллионы, миллиарды ещё не родившихся людей!

– Ах, вот оно что… – хрипло засмеялся старик. – И кто ж это интересно прислал тебя уговаривать меня принести себя в жертву, а?

– Твоя совесть, – зло проговорил мальчик.

– А, совесть… – Кирли ухмыльнулся, продолжая хихикать, – Да, люди любят говорить о совести, когда им это выгодно.

Пенсионер встрепенулся и стал серьёзным. – А я вот что тебе скажу: не родился, и радуйся этому. Жизнь, это тебе не конфеты есть. А насчёт всего остального… Всё это общие красивые слова, а вот правда-то жизни в том, что лучше и вообще не рождаться! Лучше не быть, чем быть. Вот в чём ответ! Так и передай этим… своим знакомым, там… – Кирли ткнул пальцем в потолок, – что, мол, нечего тут делать, и вы ничего не потеряли. А наоборот ещё, мистер Кирли вас, так сказать, от ненужных мучений избавил. Понял? Ты посмотри, сколько страданий вокруг! Что делается-то! Где ты видел счастье, радость или что-то хорошее? Жизнь это, брат, вечная маята, бесконечная суета и нервотрёпка. А если и выдаются иногда спокойные минуты, так это ненадолго бывает. Мы в эту жизнь приходим не за радостями и удовольствиями, а как будто отбываем повинность. И рад бы из жизни-то уйти, да раз живешь, то и деваться некуда. Не каждый ведь осмеливается с жизнью счёты свести, хотя, может, и хотели бы. Да и умирать страшно. Инстинкт такой в каждом живом существе заложен, чтобы смерти бояться. Инстинкт самосохранения называется. Вот и живешь по инерции, раз родился. А зачем всё это нужно?

Мальчуган прищурился. – А что ж ты тогда сам живёшь-то? Вот я смотрю, ты ни в чем себе не отказываешь: книжечки, конфетки, прогулочки…

Пенсионер недовольно поморщился. – Я брат такое в жизни прошёл, что никому бы и не пожелал. Ни тебе, ни другому, ни даже себе, если б только начинал жить. Может, страшного такого уж в моей жизни всё-таки и не было, – войны там или голода, но тем не слаще. Все было: и тоска и безысходность и болезни и нищета и разочарование во всём… Живу, конечно… по инерции. А те маленькие радости, которые у меня есть… Ну, так это лотерея жизни… Вот выигрыш мне такой достался. Скромненький, да какой уж есть. Ну а вам-то молодым, вряд ли бы такое понравилось. Вам ведь подавай счастье со всеми удобствами… Да и что я теряю? Мне уж всё равно. Вот только жизнью я своей жертвовать не намерен. Я уже говорил об этом. Не хо-чу. Из принципа.

И Кирли демонстративно отвернулся к стене. Он полежал так с минуту, а потом боязливо оглянулся. Мальчика не было. Вместо него стояла худая старая женщина с впалыми щеками в синей кружевной кофте и чёрной юбке. Кирли тяжело вздохнул и мучительно посмотрел на мать.

– Здравствуй, сынок, – немного смущённо сказала она, словно извиняясь за своё внезапное появление. – Ты извини меня, что я решила тебя потревожить, но я подумала, что тебе сейчас нужна моя поддержка.

– Здравствуй, мама, – тихо и как-то обречённо проговорил Кирли, и почувствовал, что в глазах его появились слёзы. – А тебя-то кто прислал? – Он попытался улыбнуться, но почувствовал, что сейчас заплачет.

– Нет, никто… – быстро проговорила женщина и заботливо посмотрела на сына. – Ты не думай, что меня кто-то послал сюда, я пришла сама, помочь тебе, поддержать… Просто захотелось навестить. Ведь сколько не виделись-то…

– Тридцать пять лет, – проговорил устало старик, – ровно столько, сколько мне было, когда ты ушла.

– Вот видишь, целых тридцать пять, – рассеянно сказала женщина и присела на краешек дивана рядом с Кирли, всё ещё заботливо и внимательно смотря на него.

– Как же ты изменился, похудел… И некому тебя подкормить и позаботиться о тебе. Бросила тебя… Знаю, что ты обижался на меня тогда. Ты уж извини, что так получилось…

– Да что ты, мама, – Кирли встрепенулся. – Ты ведь болела, ты уже не вставала, ты не могла ходить… Ты меня никогда не бросала…

– Бросила я тебя, сынок … – женщина заботливо провела рукой по его волосам. – Совсем седой стал … – она чуть улыбнулась. – Мы теперь ровесники, тебе семьдесят и мне семьдесят. Ты стал похож на меня. Очень похож. А раньше был похож на отца. – Она тяжело вздохнула. – Спасибо, что ухаживал тогда за мной, не бросил. Спасибо, что был со мной до конца.

– Да о чём ты говоришь… Хорошо, что ты пришла, мама! – Кирли быстро вытер набежавшие слёзы. – Я так хочу посоветоваться с тобой, что мне делать, понимаешь… Ведь ты всё знаешь, да? Ты знаешь про это дурацкое жертвоприношение? Вот как ты скажешь, так я и сделаю… – он с мольбой посмотрел на мать. Лицо женщины стало серьёзным.

– Знаешь, сынок, – женщина на секунду задумалась, – спасти людей это хорошо, но ребенок для матери всегда остаётся ребёнком. – Её добрые тёплые глаза смотрели на него просто и спокойно. – Я твоя мать и буду всегда тебя любить, какое бы решение ты не принял. Что мне человечество, когда речь идёт о твоей жизни. Помнишь, как нам было хорошо вдвоём? Да? Ты и я. Ты любил встречать новый год со мной. А потом появилась Наташа, и ты уже был с ней. Нет, я не ревновала. Я просто хотела, чтобы у вас всё было хорошо.

– У нас ничего не вышло…

– Так бывает, сынок, что поделать… Только мать, если это мать, всегда будет рядом, даже если все отвернутся. Так что ты решай сам как тебе поступить. И не переживай. Я в любом случае с тобой.

Женщина ещё раз посмотрела на сына глазами полными заботы и любви и исчезла.

Проснулся Кирли от резкой боли в сердце. В висках стучало, во рту пересохло, противно ныл затылок. «Давление подскочило», – подумал старики с тоской почувствовал, что умирает. Он судорожно потянулся к будильнику. Была половина двенадцатого. «Значит, они ещё смогут мне помочь», – решил он и слабо застонал.

– Миссис Галлек, миссис Галлек, – еле слышно жалобным голосом позвал Кирли, понимая, что его всё равно никто не слышит. Но внезапно рядом с ним, словно из ниоткуда, появилась медицинская сестра в белом халате.

– Вам плохо? – заботливо спросила она, и Кирли заметил, что перед ним какая-то незнакомая девушка, совсем не похожая, на ту, что днём держала в руках серый чемоданчик, которого он так боялся.

«Наверное, смена пришла», – подумал он.

– А вы кто? Я вас я раньше не видел, – спросил Кирли, опасливо посматривая на девушку.

– Не волнуйтесь, меня зовут Синди, Синди Пауэрс, я медсестра из поликлиники по вашему месту жительства, – улыбнулась девушка. – Теперь я всегда буду следить за вашим здоровьем.

– Даже по ночам? – удивился Кирли.

– Нет, вы не беспокойтесь, – снова улыбнулась Синди, – это только сегодня. У вас был очень трудный день, – она наклонилась над стариком и взяла его руку в запястье, отсчитывая пульс.

Медсестра тревожно покачала головой, но заметив волнение Кирли, поспешила его успокоить.

– Нет, нет, – сказала она ласково, – ничего страшного, просто надо померять давление, – девушка начала осторожно закатывать рукав его рубашки.

Только сейчас Кирли рассмотрел медсестру. Девушка была с большой рыжей косой, её совсем юное личико покрывали весёлые крупные веснушки. Измерив давление, Синди растерянно захлопала своими большими синими добрыми глазенками.

– Ну вот, давление-то и вправду не маленькое, – тревожно сообщила Синди, быстро освобождая руку старика от чёрного манжета. – И не удивительно. День-то, какой выдался у вас трудный. Переволновались вы. Вам надо срочно принять таблетку. Медсестра быстро прошла на кухню и вернулась со стаканом воды.

– Выпейте, пожалуйста. Это капатен. Это лекарство вам быстро поможет, – ласково сказала она, заботливо протягивая пенсионеру таблетку.

Кирли почувствовал, что на глазах его появились слёзы.

– Это как же понимать, – грустно улыбнулся он, стараясь незаметно смахнуть слезу, – тут меня все на тот свет старались отправить, а вы значит лечите?

– А я клятву давала, – гордо сказала Синди, – и как же я вас могу не лечить, если вы нуждаетесь в помощи.

– Но ведь если я останусь жить, – Кирли с тоской посмотрел на девушку, – если я останусь жить, то и вас не будет.

– А может быть это всё не правда, – Синди снова протянула таблетку мистеру Кирли. – Вы не думайте об этом, вам ведь нельзя волноваться, а просто выпейте лекарство.

– Нет, – слабо улыбнулся старик и посмотрел с невыразимой благодарностью в ясные и синие как летнее небо глаза девушки. Он вдруг медленно приподнялся на подушке, и, собрав последние силы, обхватил её руку и, прижавшись к ней, нежно поцеловал.

– Да вы что… – девушка испуганно отдёрнула руку и с укором посмотрела на старика. – Я ведь врач, понимаете, врач… Я клятву давала. Вы должны выпить лекарство, вы должны…

– Нет, – чуть слышно прошептал Кирли. – Я бы мог, но не буду пить… Это моё добровольное решение… – Он умоляюще посмотрел вверх, словно отчитываясь перед кем-то там, свыше.

– Ради вас не буду… – успел прошептать Кирли совсем слабеющим голосом. – Вы такая… Вы такая чистая… – Это были его последние слова. Он тихо лежал с блаженной улыбкой на устах. В его глазах застыли наивные стариковские слёзы.

Кирли добровольно ушел из жизни, отказавшись от лекарства. После того как старик затих, Синди резко выпрямилась и поставила на стол стакан с водой, положив рядом таблетку. Её лицо внезапно преобразилось и стало деловым и строгим. Она быстро приложила руку к шее старика и тут же посмотрела на часы. На циферблате было двадцать три пятьдесят пять. Агент федеральной службы безопасности, Синди Пауэрс, с облегчением вздохнула. Теперь можно было расслабиться… С заданием она справилась блестяще.

ВОСКРЕШЕНИЕ

Может быть, он просто о чем-то задумался и на мгновенье забылся, но всё внезапно вокруг показалось ему каким-то странным, чужим и непохожим на то, что он видел здесь секунду назад. И хотя снова потянулись знакомые однообразные серые стены унылых домов, заблестели под ногами мокрые от дождя дорожки, кругом замелькали привычные безразличные лица прохожих, все же что-то было не так. Что-то изменилось. То здесь, то там он замечал нечто новое. Где-то исчезли деревья и трава и выросли серо-зеленые бесформенные груды странных гор, неестественно правильных и от этого уродливых. Похоже, город активно строился. Строился так быстро, что он этого почти не замечал все это время. Даймон шел с работы и думал о том, что сейчас увидит жену, съест ужин, попьет чаю и ляжет спать. Ничего другого он не хотел. Все это было привычно и знакомо, а от того приятно успокаивало. Но мучало какое-то странное чувство. Он не понимал, что вдруг произошло. Да, он шел с работы, но потом, потом, вдруг произошло нечто странное и все изменилось. Вернее, не все, но что-то точно. Будто он внезапно проснулся, но не помнил, когда, где и как он заснул. Это произошло таким же теплым апрельским вечером, он тоже шел с работы, вот только потом… Что было, потом он не помнил.

«Да нет же, я просто немного устал, шел с работы, задумался, а потом очнулся, вот и все», – Даймон тряхнул головой, стараясь прогнать странное наваждение. Постепенно он пришел в себя. Но тут же поймал себя на мысли, что не помнит, когда появился новый магазин на месте старого рынка, где он всегда поворачивал к дому от большой дороги. Перед ним замаячил привычный серый остов его скромного жилища, бесформенная, уродливая многоэтажка.

«Хоть здесь без изменений», – с облегчением подумал Даймон, но тут же заметил, что небольшое озеро с песчаным пляжем перед его домом, превратилось в тоскливо-правильное парковое сооружение, похоронившее и желтый песок, и зеленую траву под слоем серой бесформенной плитки. «Нет, это очень странно», – мужчина потер лоб и минуту смотрел на новый парк, с правильными рядами дорожек, вместо привычных тропинок и навязчивыми скамейками, заменившими уютные старые пенёчки. «Наверное, я просто старый ворчун, как эти старые пни, которые я пожалел», - подумал он и направился домой. В подъезде его ждал новый сюрприз, - на стенах красовались новенькие, незнакомые ему «граффити», непристойного содержания. Мысль о том, что он никуда не может переехать отсюда, и вынужден мириться с соседством местных обитателей, таких же необеспеченных, как и он, неприятно засверлила в мозгу. «Сейчас я увижу её», – подумал Даймон про свою жену и ему стало как всегда стыдно, оттого, что он ничего не может изменить. Он медленно, словно нехотя, поднялся на четвертый этаж и постучал в дверь. Ему показалось, что жена вскрикнула, увидев его, но не вслух, а одними лишь глазами, ставшими огромными от изумления. Прошла целая минута, а она всё не двигалась с места. Тана, его жена, стояла на пороге в темно-синем халате и отрешенно, словно смирившись мгновенно с чем-то незнакомым и страшным, смотрела на него своими большими серыми глазами. Даймон нерешительно перешагнул порог и остановился. Женщина чуть отшатнулась от него и продолжала смотреть, но теперь изумление в её глазах сменилось на любопытство.

– Вернулся, значит, – произнесла Тана, наконец, и он почувствовал в её голосе обиду.

«Утром был скандал, а я ничего не помню», – подумал он и устало потер глаза. «Странно, почему я ничего не помню».

– Слушай, Тана, я очень устал, правда, очень… проговорил он, умаляюще, предчувствуя, что сейчас обида перерастет в скандал. Он инстинктивно съежился, потому что понял, что сказал не то. Жена не любила, когда он говорил слово «устал». Даймон знал, что жене казалось, что он не может, не имеет права, уставать на работе, где он так мало зарабатывает. Если бы ему платили больше, вот тогда он бы мог уставать. Он ждал «большого взрыва», но жена к его удивлению продолжала смотреть на него с опаской и любопытством.

– Вернулся, значит, – снова произнесла она как-то машинально, словно повторяя заученную фразу. – Бедненький ты, бедненький, – вздохнула Тана и неожиданно для Даймона смахнула слезу, – ты хоть присядь тогда или приляг… Только вот, Даймон, скажи мне, ты случайно не за мной пришёл? А то ведь я не готова пока. Пожить еще хочу. Вот и замуж собралась…

Она осторожно взглянула на него.

– Это при живом-то муже, – усмехнулся Даймон, поддерживая шутливый тон, для того чтобы избежать скандала. Он с улыбкой посмотрел на жену.

Она всё еще с испугом смотрела на него и сторонилась, словно боялась, что он может к ней прикоснуться.

– Ты не сердись, Даймон, я без злобы, просто узнать хочу. Может, заревновал к Вендесу? Ведь десять лет тебя не было. Десять лет. А одной мне тяжело было, Даймон. Ох, как тяжело. А он меня замуж берет. А о тебе я столько лет горевала. Да что толку… Вот и воскрес ты только, когда Вендес появился.

Даймон вздрогнул, услышав имя лучшего друга.

– Вендес? Вот так дела… Может, объяснишь мне… – Даймон неуверенно посмотрел в глаза Таны. – Я ничего не понимаю. Может я с ума сошёл или память у меня отбило… Сегодня пятница, я пришёл с работы, хотел отдохнуть, а ты такое говоришь…

Тана очень внимательно смотрела на него, словно не веря в его слова.

– Так ты что же, ничего не знаешь и думаешь, что … – Она всё ещё недоверчиво смотрела на него, но видимо в его глазах было что-то такое, что выдавало искреннее удивление.

– Так ты ведь десять лет как умер, – сказала Тана и быстро опустилась на корточки перед шкафом, распахнув нижнюю дверцу. Она долго перебирала там папки, измятые блокноты, старые книжки и наконец, торопливо вытащила оттуда серо-красную небольшую бумажонку.

– Вот, – Тана протянула мужу документ, – посмотри, свидетельство о твоей смерти.

– Какой сейчас год, – осторожно спросил Даймон, прежде чем заглянуть в бумагу.

Тана назвала число месяц и год.

Даймон почувствовал, как горечью обожгло его язык и пересохло во рту. Так бывало всегда, когда он узнавал что-то очень неожиданное и неприятное. Он посмотрел на бумагу. В свидетельстве значилось, что причиной его смерти стала острая сердечная недостаточность, а умер он ровно десять лет назад, тридцатого апреля 20.. года. Даймон медленно опустился на стул. Только сейчас он понял, что с ним произошло. Вот оно что… Так он воскрес… Эта мысль к его удивлению, не столько поразила его как озадачила. Что ему теперь делать?

Он вопросительно посмотрел на жену.

– Куда ты теперь пойдёшь…, – женщина сочувственно посмотрела на воскресшего мужа. – Твою квартиру я продала. У меня ты теперь жить не сможешь… А может тебе на работе попробовать восстановиться, – встрепенулась она, посмотрев на него уже без слёз с надеждой, – и там же похлопотать о служебной квартире, у вас ведь её давали, на первое время, а?

– Да, ты что издеваешься? – усмехнулся Даймон, – кто мне поверит, что я воскрес. Чем я докажу, что я это я? У меня нет никаких документов, кроме справки о смерти. О моей смерти, понимаешь?

Он с обидой и раздражением посмотрел на жену.

Она растерянно смотрела на него, и Дмитрию вдруг стало невыносимо грустно.

– Как я умер? – спросил Даймон, чтобы перевести разговор на другую тему.

– Это произошло неожиданно, – быстро ответила Тана. – Ты шёл с работы, и у тебя произошло кровоизлияние в мозг. В общем, инсульт.

– Кто-то вызвал скорую, тебя увезли… Потом узнали по документам, которые были у тебя в кармане, кто ты и сообщили мне утром… Вот и всё…

– Но как я мог воскреснуть? Почему? Для чего? – Даймон умоляюще посмотрел на свою жену, словно она могла ответить ему на эти вопросы, но она только беспомощно, как-то по-детски, пожала плечами.

Мужчина бессильно откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок.

– Сможешь приютить меня дня на три? – неуверенно произнёс он.

– Хорошо, – Тана вздохнула, – несколько дней можешь жить у меня. Пока нет Вендеса. Он уехал. Но когда приедет, то не обессудь…– она развела руками и виновато посмотрела на бывшего мужа.

– Хорошо. А я попробую восстановиться на работе. Наверное действительно стоит попробовать. По крайней мере, хоть что-то.

Они наскоро попили чаю и стали готовиться ко сну. Было уже поздно, и Тана постелила Даймону на полу, искоса посматривая на него, словно ища оправдания своим действиям. Но Даймон смотрел в одну точку и словно не замечал происходящего.

– Спокойной ночи, - неуверенно произнесла Тана.

– Да…, - если слышно отозвался Даймон и уснул тяжёлым неспокойным сном напрасно воскресшего человека.

Поднялись они рано. Даймон отправился на свою прежнюю работу в надежде разжалобить руководство и восстановиться, хотя отлично понимал, что у него вряд ли что-то получится. Однако небольшая надежда всё же была. Причиной его увольнения, по сути, была смерть, а он как выяснилось, не умер, что формально давало повод к его восстановлению на рабочем месте.

Но он зря надеялся. Директор смотрел на него безжизненно-равнодушными глазами опытного чиновника, словно он был мертвым человеком во плоти, и объяснял ему что ни о восстановлении на работе, а тем более ни о какой компенсации не может быть и речи, потому что он был уволен в связи со смертью, о чем имеются в архиве соответствующие документы. А то, что он воскрес, нужно доказать юридически. Правда, сделать это будет невозможно, потому директор посоветовал ему не зацикливаться на его учреждении, а попытаться устроиться на другую работу, допускающую при трудоустройстве отсутствие обязательного оформления по закону. Это хотя и исключает социальный пакет и официальное трудоустройство, но дает какой-то заработок и возможность снять жилье и как-то продолжать жить. Даймон поблагодарил за ценный совет и вышел из кабинета директора. Коллеги, правда, обрадовались и удивились, увидев его, и поинтересовались о причине его появления. Кто-то посоветовал сделать генетическую экспертизу, чтобы доказать, что он это он. Кто-то сказал, что нужно непременно попасть на передачу «Пусть себе п…т» , тогда он станет звездой и заработает много денег, потому что такой необычной истории еще не было. Еще бы! Оживший мертвец! А пока пусть действительно поработает где-нибудь на стройке вместе с гастарбайтерами, ведь иного выхода нет.

«Стоило воскресать», – с горечью и грустью подумал Даймон, выходя на улицу и вдыхая апрельский воздух. День был чудный. Было ясно и тепло. Во всем уже чувствовалась весна. Он присел на скамейку в парке и стал смотреть на голубое безоблачное небо. Даймон с тоской посмотрел на безоблачное небо, на небоскребы с сияющими на солнце окнами. Один из них был местом его бывшей работы. «Выхода нет», – подумал он и решительно направился к одному из небоскребов…

Вокруг безжизненного тела уже собралась порядочная толпа зевак. Какой-то старик, размахивая клюкой, эмоционально объяснял что-то приехавшим полицейским.

– Я всегда здесь гуляю, и вдруг такое. – Старик указал палкой на блистающие на солнце ослепительно-яркие стекла соседнего небоскреба. – Он бросился вниз с самого верхнего этажа, вот оттуда. Я даже видел, как он падал.

– Жаль, что я вовремя не успела нажать на видео, когда он падал, – послышался из толпы чей-то голос. – Это был бы хит сегодняшнего дня на моем канале.

Через пять минут на месте происшествия не осталось уже ни одного человека. Густая серая толпа людей продолжала двигаться в разных направлениях. Город жил своей обычной жизнью…

Из неопубликованных черновиков профессора Томаго.

Профессор Томаго нервно покрутил в пальцах карандаш и быстро начал выводить на бумаге что-то мелким неразборчивым почерком. Итак, мною была создана виртуальная модель развивающегося эволюционного процесса от человекообразных обезьян до человека современного типа. На первом этапе компьютерного моделирования процесс эволюции увенчался появлением примитивных форм, похожих на известный нам вид Homo erectus. Однако, в процессе дальнейшей эволюции все эти формы, похожие на известных нам эректусов вымерли не оставив и следа. Я вынужден был изменить программу проекта. И вот что из этого вышло … [далее неразборчиво] … Вторым направлением моего виртуального моделирования стала попытка воссоздания мыслящей обезьяны, путем увеличения некоторых участков ее головного мозга и обучения языку. Задачей было наделить это виртуальное существо разумом и спровоцировать ситуацию в которой мыслящая обезьяна задумалась о смысле своего существования. В результате этого эксперимента виртуальное существо погибло, не выдержав нервно-психической нагрузки … [неразборчиво] … Я хочу поделиться безумной идеей, которая возникла у меня в ходе работы над экспериментом «Эволюция». Поверьте, это очень искренне. В один момент, когда я увидел, что виртуальная модель человечества, созданная мной, уничтожила сама себя, мне показалось, что я заглянул в лицо самого Создателя. Уж не подобным ли целям служит вся наша Вселенная, созданная кем-то? А может быть это часть эксперимента, может быть это предупреждение?

Опыты с приматами по обучению их человеческому языку начались еще в далеком двадцатом веке. Научить обезьян разговаривать не удавалось. За исключением двух-трех слов, животные не могли воспроизводить человеческую речь. Однако успешным оказалось обучение приматов языку глухонемых, – амсленгу. Шимпанзе по имени Уошо вошла в историю, как первая обезьяна, почти свободно общающаяся с человеком, хоть и на языке глухонемых. Затем эти эксперименты были продолжены, но какого-то широкого отзвука не получили. Потом настала новая эра, – эра компьютерного моделирования. Вместо того чтобы проводить эксперименты на живых особях были созданы компьютерные модели животных. Все опыты отныне проводились виртуально, над компьютерными моделями, точно воспроизводящими живые организмы. Профессор Томаго занимался модерированием социальной организации высших приматов, а также проблемами эволюции. Собственно Томаго задумал два проекта. Один из них должен был повторить путь эволюции от высших приматов к человеку. Он был назван «Эволюция». Томаго загрузил в суперкомпьютер все данные, которые могли существовать на Земле около нескольких миллионов лет назад и смоделировать процесс превращения приматов в человека. Естественно этот процесс должен был происходить с огромной скоростью, но так чтобы можно было во всех деталях отследить все изменения приведшие к очеловечиванию.

Второй проект условно назывался «Гамлетопитек» (Обезьяна-Гамлет) и должен был наделить обезьяну способностью мыслить. Этот эксперимент Томаго еще не очень себе представлял во всех деталях, но сверхзадачей было посмотреть, как животное поведет себя, если оно задумается о смысле своего существования. Для начала Томаго создал модель шимпанзе очень похожую на легендарную Уошо. Учёный решил назвать ее Уошо 2. Это была спокойная молодая самка, способная к обучению, привыкшая с детства к человеку. Естественно, Томаго убыстрял обучение, и вместо того чтобы тратить месяцы и годы на обучение, как когда-то ученые 20-го века, сводил все это к дням, загружая в компьютерную модель все новые данные.

«Гамлетопитек»

Когда Уошо 2 начала объясняться простыми терминами, Томаго постепенно усложнил программу. Он все больше и больше старался дать определения различных предметов и их назначение. Затем он перешел к тому, чтобы Уошо 2 понимала смысл любого действия. Томаго постоянно переспрашивал Уошо 2, когда та хотела есть или пить, для чего Уошо должна есть и пить. Когда Уошо говорила что ей плохо, если она не поест или не выпьет воды, Томаго внушал шимпанзе, что без пищи и еды ей не просто будет плохо, но что она может умереть. Таким образом, любое действие, которое совершала Уошо 2, Томаго пытался объяснить ей с точки зрения целесообразности. Для чего Уошо 2 делает то, для чего это – все это было предметом постоянного обсуждения. Точно также Томаго пытался растолковать шимпанзе и действия других существ, окружавших обезьяну. Вокруг Уошо был смоделирован мир, который бы воспроизводил ее пребывание в обезьяньем заповеднике. Правда, её собратья не владели языком глухонемых. В виртуальном мире Уошо 2 были также и другие животные, например кошки. Уошо 2 очень полюбила котенка. Сам Томаго тоже присутствовал в виртуальном мире Уошо 2, как человек, и своим обликом повторял самого себя. Но вскоре Томаго понял, что данный эксперимент необходимо скорректировать…

«Эволюция»

На другом фронте Томаго отслеживал, что происходило с приматами в виртуальном процессе антропогенеза. Здесь неожиданностей пока не было. Все шло так, как и предполагали ученые. Появление саванны заставило обезьян выпрямляться, чтобы выжить. Однако, вдруг, все пошло не так, как предполагал Томаго. Численность приматов вдруг резко начала сокращаться. Проверив данные на будущее, Томаго понял, что гибель приматов, вставших было на две ноги неизбежна. Запросив электронный мозг о причинах гибели приматов, затронутых было процессом антропогенеза, Томаго получил ответ о том, что надо сократить численность хищников, улучшить рацион питания приматов и поменять соотношение самцов и самок в популяции приматов, живших в районе саванн. Было еще несколько важных рекомендаций, но это были самые основные. Выполнив указания, Томаго продолжил наблюдения. Постепенно он начал испытывать необъяснимое удовольствие от своего эксперимента, почувствовав себя кем-то вроде Создателя. Однако, вскоре Томаго вновь начал получать странные результаты. Популяция приматов развивалась крайне неравномерно. Томаго с удивлением заметил, что прогрессивные формы сосуществуют с примитивными, а эти последние явно доминируют. Странно, думал Томаго, очень странно, эволюция вовсе не идет по прямой. Но еще удивительней было то, что более прогрессивные формы, явно проигрывали примитивным. Грубая сила, то, что можно было назвать массивными австралопитеками, явно забивала грацильные формы. Томаго вновь и вновь приходилось корректировать параметры существования приматов для того чтобы вывести прогрессивную линию эволюции. Однако, приходилось действовать по правилам. Просто так ничего не делалось, поэтому время от времени падали метеориты, изменявшие климат, извергались вулканы, происходили землетрясения. И тем самым продолжал теплиться огонек эволюции, который без этих корректировок неизменно потухал. Томаго вспомнил знаменитый «череп 1470», найденный Ричардом Лики. В его виртуальном мире таких заготовок на роль предков Гомо сапиенса осталось тоже не мало. Но все они или погибали или заходили в тупик. Что-то вроде австралопитеков, пользующихся примитивными орудиями, вот, что появилось в мире Томаго. И мир этот уже не изменялся. Томаго прокручивал время все дальше и дальше, на десятки, сотни тысяч лет, несколько миллионов, но ничего не менялось. Та прогрессивная ветвь, которую Томаго всячески поддерживал, исчезла. Землю населяли примитивные существа, дошедшие лишь до грубых ручных рубил, которым вовсе не надо было меняться и прогрессировать, потому что они достигли предела своего развития. Популяция вполне обеспечивала себя пропитанием, и жизнь их продолжала развиваться без изменений. Томаго задумался. Томаго начал чувствовать, что эксперимент заходит в тупик. Природа как будто бы выталкивала существа, которые претендовали на прогрессивное развитие.

Однажды, это было в тихой семейной обстановке, Томаго разговорился со своим старым другом, профессором физики Смитом, который поинтересовался, чем же занимается его коллега. Томаго в самых простых выражениях попытался объяснить цель своих научных изысканий.

– Ты думаешь, в процессе эволюции разум неизменно должен побеждать? – Смит насмешливо посмотрел на ученого.

Томаго пожал плечами.

– А ты забыл, – продолжил свою речь Смит, – что все так называемые эпохи расцвета – будь то Венеция Медичи или Афины Перикла были чисто тепличными образованиями, паразитирующими за чужой счет? Все так называемые великие шедевры человеческого разума есть результат счастливого стечения обстоятельств, если бы их кто-нибудь не поддерживал, они никогда бы не возникли. Это результат теплицы, это культурные растения, которые в борьбе за существование неизменно бы погибли, потому что они в одно мгновение были бы уничтожены сорняками.

Томаго хоть и скептически улыбался, но все же внимательно слушал своего друга.

– Теперь порассуждай, если бы в твоем виртуальном мире разумные существа все-таки возникли, что произошло бы с ними очень скоро? Да, вот что. Они неизменно бы погибли. Или, – Смит улыбнулся, – вернулись бы в свое прежнее состояние. Проведи мысленно один эксперимент. Ты знаешь, что все породы собак ведут свое происхождение от волка и выведены искусственным путем. Их создал человек. А теперь представь, что никто больше не кормит болонок, такс и прочих нежизнеспособных представителей этого семейства, потому что на Земле исчезли все люди. Представь, что будет со всеми породами собак, выведенными искусственно. А вот, что – они или погибнут или снова превратятся в того, кем были изначально. Да, да, чтобы выжить, они снова станут волками. Человек есть искусственное образование, которое появилось по какой-то неведомой нам причине. Вот почему у тебя ничего не получается. Представь себе, что в первобытном лесу бы вдруг появились болонки, но вооруженные необыкновенным умом и хитростью. Те, кого мы называем кроманьонцами, возникли совершенно внезапно. Кто были их предками? Разум есть неестественное, чуждое природе образование. Скажешь, что он несет прогресс, что человек выжил, благодаря ему? Вспомни те войны, на которых были перебиты миллионы людей. А ведь те, кто затевал их, мыслили очень рационально. А современное оружие? Разве его не хватит на то чтобы уничтожить десяток таких планет как Земля? Что создал человеческий разум? По какому пути он идет? А вот по какому : он идет по пути совершенствования оружия уничтожения, по пути максимального достижения самых извращенных чувственных удовольствий. Ни одно животное не способно на то, что вытворяет человек. Вот почему я считаю, что природа должна уничтожать в зародыше то, что ты называешь, Гомо сапиенс. Думай, что хочешь. Природа, хотя бы и в твоем виртуальном мире, изначально выталкивает все то, что пахнет человеком, вот почему у тебя ничего не получается, вот почему гибнут твои прогрессивные формы, которые ты искусственно поддерживаешь. Грубо говоря, природа не может допустить существо, которое стремится к самоуничтожению. А развитие разума ведет к самоуничтожению.

– Но почему же человек все же появился и выжил в том мире, где живу я? – спросил, помолчав, Томаго.

– Потому что разумный человек является результатом искусственного вмешательства, – вот мой вывод. И для того, чтобы ты мог продолжить эксперимент, ты должен нарушить его правила и ввести в игру кого-то вроде кроманьонцев, которые появятся у тебя уже в готовом виде. Ты ведь уже заметил это?

– То есть я должен стать Богом? Или кем-то, кто создал их искусственно... – Пришельцы? – издевательски хихикнул Томаго.

– Не обязательно – строго сказал Смит. – Кстати, полностью отвергать мы их, как и Бога, конечно не такого, как предлагают нам старые религии, не можем. Но может быть и что-то такое, что не как не учитывает компьютерная программа. Не забывай, что Земля никогда не была изолирована от космоса, от Вселенной. А в компьютерный мозг просто невозможно заложить всю Вселенную. Кроманьонцы могли быть именно продуктом чего-то такого, что пока не укладывается в рамки современного понимания природных процессов. А в твоей компьютерной программе именно ты выполняешь эту роль. Я имею в виду роль Вселенной. Потому что ты не изолирован от нее, как компьютерный разум.

Вскоре случилось то, что и предсказывал профессор Смит. Результаты проекта «Эволюция» были следующие. Официальная, сухая формулировка компьютера гласила, что существа, имеющее параметры современного Гомо сапиенс, при заданных в компьютерах условиях при начале эксперимента, появиться в природе не могут. Томаго задумался. Через некоторое время он принял решение продолжить эксперимент. Но для этого он должен был снова стать Богом. Ему пришлось менять программу. Томаго просто ввел более прогрессивные существа подробные неандертальцам уже в готовом виде, с их умениями, умом и навыками в тот мир, где существовали примитивные существа подобные австралопитекам и питекантропам. Однако и здесь дело вскоре зашло в тупик. Неандертальцы начали стремительно вырождаться и погибать.

И тогда появились кроманьонцы…

Вернее профессор просто ввёл их в программу в готовом виде. Теперь компьютерная программа начала в точности копировать историю человечества. Томаго видел, как проносятся перед ним знакомые события мировой истории, – эпидемии, войны, революции. Наконец, он увидел как человеческое общество в компьютерной программе достигло того периода, когда жил сам Томаго. Он, наверное, мог бы найти в нем и самого себя и увидеть, что его ждет, но почему-то не решился. Вместо этого он продолжал прокручивать события истории виртуального мира, который точно копировал мир объективный. Все дальше и дальше углублялся Томаго в историю человечества, лишь изредка останавливаясь на тех моментах, которые вызывали его интерес. И вдруг произошло то, чего Томаго и опасался. Новая мировая война уничтожила человечество. Разум уничтожил сам себя. Эксперимент был закончен. Не уподобился ли Томаго самому Творцу в этом эксперименте? Эта мысль напугала и поразила учёного.

То, обстоятельство, что ему пришлось менять программу и искусственно вводить новые прогрессивные формы, снова навело его на размышления об экспериментаторе, но не естественном как природа, а активном и разумном. Не объясняются ли в этом случае те загадки в эволюционном развитии на Земле, которые не могут быть пока объяснены наукой? А таких загадок было немало. Взять хотя бы проблему эдиакарской фауны, существовавшей до кембрия. Почему она исчезла без следа? О ее предках ничего не известно, а связи с палеозойскими и более поздними потомками нет никакой. Среди эдиакарской фауны, которая хорошо известна нам по окаменелостям, нет предков знакомых нам моллюсков, брахиопод, иглокожих, археоциат и других групп беспозвоночных, появившихся в кембрии как бы вдруг. Словно кто-то экспериментировал с жизнью, и когда первая попытка развития жизни не дала нужных задуманных результатов, напрочь свернул те формы жизни и ввел совершенно иные. Так появились на Земле абсолютно новые формы жизни кембрийского периода. Словно это была уже другая планета. А может быть иная реальность?

А загадка появления рыб? Откуда в ордовикских морях появились опять же совершенно внезапно эти первые известные позвоночные животные, одетые в наружный костный панцирь. Об их предках ничего не известно и о том, откуда они взялись, можно только гадать.

А отчего исчезли динозавры? И почему в последнем, меловом, периоде мезозойской эры произошло что-то такое, отчего резко изменилась жизнь в воде и на суше, вымерли многие группы растений и животных. Словно кто-то опять же решил кое-что подкорректировать. Ведь вымирание динозавров сделало новыми хозяевами суши млекопитающих. И не зря же начало этой новой эры, кайнозоя, было названо учеными эоценом, что значит «новая жизнь». Как будто снова кто-то решил поменять зашедшие в тупик грубые формы жизни на новые, открывающие неведомые ранее горизонты осмысленной жизни. Жизни разумной, связанной с появлением млекопитающих.

А проблема появления самого человека? Не наблюдается ли и здесь беспардонное вмешательство чьей-то корректировки? Почему одна группа человекообразных приматов дала начало человеку (видоизменилась в более совершенные формы, например «человека умелого»), а другая продолжала сосуществовать с ним в неизменном виде и в конце концов вымерла? Как это произошло? Ведь тоже самое можно наблюдать и с неандертальцами и кроманьонцами, которые долго существовали одновременно. Вот только опять же откуда вдруг появились более совершенные кроманьонцы рядом с неандертальцами? Подобные видоизменения запрещают даже хорошо всем знакомые законы генетики. Для того чтобы появилось новая разновидность животного требуется громадный материал в виде десятков тысяч, как говорят генетики, инбредных линий. А для того, чтобы появилась одна линия, требуется смена сотен и тысяч поколений. Сколько же раз должны были смениться поколения для того чтобы у первых человекообразных приматов появились такие линии как «человек умелый», неандерталец, кроманьонец? Сотни и тысячи поколений! А это многие миллионы лет. Но хорошо известно, что кроманьонец, то есть «человек разумный», появился всего около 30 тысяч лет назад. Получается, что по данным генетики, при естественном ходе эволюции никак не должно было появиться такое существо, как современный человек. Так кто же убыстрил ход эволюции?

«Гамлетопитек» или

Томаго окончательно осознает себя Творцом.

Общение с Новой Уошо на языке глухонемых больше не устраивало профессора. И тогда он решил изменить условия эксперимента. Благо виртуальный мир позволял ему это сделать. Томаго нужна была говорящая обезьяна. Говорящая, не на языке глухонемых, а общающаяся подобно человеку, с помощью языка. Профессор увеличил лобные доли Уошо, изменил структуру ее мозга. Мыслящая, задумавшаяся о смысле своего существования обезьяна? Но может ли такое быть? И обезьяна ли это? Томаго уже предвидел вопросы, которые могли быть ему заданы его коллегами. Например такой:

– Но позвольте, коллега, это уже не обезьяна, это полноценный Homo sapiens, Человек разумный?

Однако Томаго знал, что именно этот вопрос ему и нужен будет после его научного доклада. И пусть он будет первым. Потому что он прекрасно знал, как будет на него отвечать.

После того, как Томаго наделил обезьяну способностью говорить, дела с Уошо 2 шли просто замечательно. Томаго все больше добивался того, чего хотел. Уошо начала понимать для чего существуют те или иные предметы, для чего совершаются те или иные действия. Томаго с нетерпение двигался к своей основной цели, для которой и затевался весь эксперимент – задать вопрос Уошо 2 о смысле ее собственного существования.

Новая Уошо уже без труда отвечала на подробные вопросы о предназначении вещей и действий.

И вдруг новый вопрос:

– Зачем ест Уошо?

Несмотря на новизну и необычность вопроса, ответ обезьяны, тем не менее, последовал незамедлительно.

– Уошо хотеть есть, Уошо любить есть.

– Да, но зачем? – вновь повторил свой вопрос Томаго.

– Без еды Уошо чувствовать плохо, болеть, умереть, – ответила обезьяна.

– А зачем Уошо жить? – выдержав паузу строго и спокойно спросил, наконец, Томаго, внимательно наблюдая за обезьянкой.

Этот вопрос заставил Уошо задуматься. Обезьянка уже знала, что такое умереть. У Уошо был любимый котенок, которого она очень любила. Томаго намеренно вывел его из дальнейшей программы. Уошо очень переживала и долго помнила живую игрушку. Она любила ласкать и кормить своего питомца. Уошо озадаченно молчала.

– Уошо, помнишь, котенка, зачем он жил? – еще больше усиливая трагизм ситуации и стараясь еще больше озадачить и напугать Уошо, спросил профессор.

Уошо встрепенулась.

– Уошо любить котенка, котенок жить для Уошо, – растерянно залепетала она.

– Нет, не правильно, Уошо,– профессор отрицательно покачал головой, – котенок жил для себя и его нет. Зачем жил котенок, зачем живет Уошо?

Уошо еще больше растерялась. На глазах ее появились слезы. Она беспомощно закачала руками и закружилась на одном месте, не зная, что ответить.

– Ты ведь любить, Уошо? Ты ведь не бросить Уошо? – заговорила она растерянно.

– Подумай над моим вопросом, – сухо сказал Томаго и ушел, оставив обезьяну в смятении.

Томаго на некоторое время оставил Уошо в покое но затем он решил изменить условия существования виртуального шимпанзе. До сих пор Уошо жила со своими сверстниками, и хотя посматривала на них свысока, и называла их «грязными», но все же общалась с ними и играла. Теперь Томаго решил изолировать Уошо. Она была помещена в бокс. Снова и снова Томаго задавал ей вопрос о смысле ее существования. Однажды он взглянул в ее глаза и увидел там обиду и ненависть.

– Зачем ты сделал меня? Зачем ты мучать меня? Уошо плохо, Уошо не знать, Уошо бояться.

И вдруг Томаго вздрогнул. Уошо отчетливо произнесла:

– Ты делать Уошо. Зачем?

Томаго был поражен. Он понял, что проиграл эту дуэль. Обезьяна каким-то образом почувствовала, что она не существует в объективной реальности, а является результатом компьютерной симуляции. Конечно, она не могла этого понять. Но интуитивно, даже тем примитивным разумом, которым наделил ее профессор, она определила, что ее существование лишь чья-то прихоть.

Через неделю, Уошо, давно уже отказывавшаяся есть, и угрюмо сидевшая в углу бокса, погибла, вернее компьютер сообщил, что данное биологическое образование в имеющихся условиях существовать больше не может.

На Томаго все это произвело глубокое впечатление. А что если мы тоже не суть объективно существуем? – подумал он. Он не раз ощущал это странное смутное чувство неопределенности своего бытия и невозможность понять то, что, быть может, лежит за рамками этого бытия. Но что является истинным бытием, по сравнению с его существованием. Что там? Не подобный ли эксперимент? И вдруг Томаго пришла очень странная, но, тем не менее, очень яркая мысль.

«Если Бог существует, то он непременно должен быть ЭКСПЕРЕМЕНТАТОРОМ, – подумал Томаго. – Да, да, именно экспериментатором. Все что окружает меня, вся Вселенная, это, скорее всего, чей-то грандиозный эксперимент. Нет, это не всеблагой Бог, каким представляют его некоторые, это лишь экспериментатор. И все что существует во Вселенной также должно быть для него лишь виртуальными образами. Вот почему так много страданий и насилия, свойственных именно высшим формам существования, которые не должны были бы появиться в естественных условиях, а вызваны чьим-то безжалостным, холодным экспериментом. И безжалостность эта проистекает именно от того, что все эти страдания не существуют на самом деле, а лишь чья-то виртуальная игра».

Вот почему для него эксперимент с Новой Уошо был всего лишь изощрённой постановкой в целях удовлетворить свое любопытство.

Если бы Уошо продолжала существовать, как он мог объяснить, зачем он создал ее? Зачем нужны все эти эксперименты, и какой в них смысл? Мог ли он объяснить все это обезьяне, когда сам не знает, зачем живет и зачем существует все, что его окружает. Вероятно, Уошо хотела, чтобы он не мучил ее подобными вопросами, а был ее добрым Богом. Не этого ли хотим мы сами? Томаго неожиданно поймал себя на мысли, что он просто пожалел Уошо, как жалеют близких живых существ? Видимо, Уошо, пусть даже виртуальная стала для него близким существом, он привязался к ней в ходе эксперимента, привык к ней. И она стала для него не просто подопытным существом, но чем-то более значимым. Может это и могло показаться наивным, но профессор действительно испытывал что-то подобное. Но как можно жалеть компьютерную симуляцию, которая объективно не существует? Была ли Уошо? И, да и нет. А является ли наше бытие объективной реальностью? Это ведь никто еще не доказал. Да и может ли это кто-то доказать? В конечном итоге, что такое это самое объективное? Не игра ли это словами: объективное, субъективное, существует, не существует. Да если даже наш мир это просто симуляция, которую кто-то создал, с какой стати Бог-Творец-Экспериментатор должен нас жалеть? Если мы всего лишь компьютерная симуляция, тогда достойны ли мы жалости?

Томаго все больше мучил этот вопрос. Его не оставляло странное, на первый взгляд показавшееся ему смешным чувство, о том что он жестоко обошелся с виртуальным существом, но за которым он должен был бы нести ответственность. Это существо нуждалась в его защите, потому что было вызвано к существованию, пусть даже виртуальному, его волей. И он не может оставить это так, как это произошло.

«Раз Уошо оставила впечатление в моем мозгу, который я воспринимал как определенную индивидуальность, вызвала во мне определенные чувства, могу ли я говорить о том, что это только лишь виртуальное существо, то есть, что оно не существует? Но ведь получается, что оно существует. Или быть может, это моя совесть говорит мне, что нельзя быть жестоким и равнодушным даже в виртуальной игре, поскольку равнодушие и жестокость, в конце концов, даже к виртуальному существу, есть равнодушие и жестокость, возникающая в этот момент реально в моем разуме».

«Я должен сделать это», – подумал Томаго и улыбнулся. Он подошел к компьютеру и оживил Уошо. Но при этом пришлось внести некоторые изменения в программу. Томаго решил стать добрым Богом, таким, каким хотела видеть его обезьянка. И он оживил ее в другом мире. Там был ее любимый котенок, он был живым и невредимым.

Уошо сияла. Она ласкала и целовала своего любимца и благодарила Томаго.

– Уоша знать, что ты вернешь мне котенка, Уошо знать, что ты добрый… – повторяла обезьяна. Но вдруг она встрепенулась.

– Он никогда больше не умрет? – Она тревожно прижала серый комочек к своей груди.

– Нет, – профессор улыбнулся. – Теперь он всегда будет вместе с тобой. И ты тоже никогда не умрешь. Потому что это другой мир. Здесь все происходит по другим законам.

Профессор и сам чувствовал себя счастливым.

«Все это конечно довольно глупо», – подумал Томаго, – «но почему я тогда чувствую такое чувство облегчения? Я создал нечто вроде загробного мира, где происходит то, что невозможно в мире потерь и перерождений и очень этим доволен».

Внезапно его осенила странная мысль. – «Но если так поступил я, мыслящее и разумное существо, если я, по началу, холодный экспериментатор пришел к этому, руководствуясь внезапным чувством морального долга, то, не так ли должен был поступить и тот, кто создал наш мир и всех нас, если Он конечно существует»? А если даже и не существует, то не он ли, профессор Томаго, сейчас выражает замысел самого Творца? Не в его ли сознании миллиарды лет Эволюции всего живого, становятся вдруг творческой силой, способной выйти из порочного круга бесполезного превращения и страдания живой плоти? И не в этом ли весь смысл Эволюции, которая здесь и сейчас в лице профессора Томаго «прозревает» и становится «зрячей», вдруг осознав, зачем и главное, куда она идет. Постепенно эта мысль всецело захватила профессора. Томаго вспомнил про русского ученого Николая Кардашёва, который еще в 1964 году предложил идею трех типов цивилизаций, – метод измерения уровня технологического развития цивилизации на основе используемой ею энергии: так называемая «шкала Кардашова». Цивилизация первого типа или планетарная цивилизация может использовать и хранить всю энергию и ресурсы, доступные на своей планете. Цивилизация второго типа или звездная цивилизация может использовать и хранить всю энергию своей звезды. Цивилизация третьего типа или галактическая цивилизация может контролировать энергию в масштабе всей своей галактики. Затем эта классификация была дополнена и были предложены еще три типа цивилизации. Цивилизацией четвертого типа смогла бы использовать энергию уже не только своей родной галактики, но и всю энергию своего галактического сверхскопления; пятый тип цивилизации мог бы использовать энергию всей Вселенной, а шестой тип цивилизации уже не только своей Вселенной, но и других Вселенных. Неожиданно в мозгу профессора блеснула, словно молния, идея о том, что в этой классификации, оканчивающейся шестым, самым мощным и, казалось бы, неподдающимся уже усовершенствованию типом цивилизации, все же не хватает еще одного. В этом, седьмом типе цивилизации, должен будет осуществлен принцип бытия, который, наконец, примирил бы требования разума по отношению к слепой силе Эволюции. Главным в этом типе цивилизации была бы способность управлять временем и пространством и возможность исправления всех когда-либо существовавших эпизодов развития живой материи во Вселенной. В этом главном принципе Томаго усмотрел, наконец, тот смысл Эволюции, который породил Разум, осознавший всю жестокость этой же самой эволюции, существовавшей до него как безжалостный и слепой процесс бесконечного страдания живой биомассы. Томаго бросился к компьютеру. В его руках теперь была возможность создания такого мира, где вся прежняя Вселенная, включая прошлое будущее и настоящее, могла бы быть построена на основе седьмого типа цивилизации. Профессор внес необходимые изменения в программу и с нетерпением начал наблюдать над трансформацией созданной им Вселенной. Он увидел, как вся прошлая история прежней Вселенной преобразуется. Не было больше страданий и жесткости, возведенной прежним эволюционным процессом как основа существования живой материи. По- иному возникали живые существа, по -иному развивались, по -иному исчезали. Исчезла вся прежняя история человечества с ее войнами, революциями, социальными катаклизмами. Все преступления, убийства, несправедливости и кошмары насилия были стерты. Они не только исчезли, как исчезают старые стертые записи, они были стерты с анналов Вселенной, пропали как некогда существовавшее время и пространство, их попросту не стало как прошлого и существовавшего.

***

– Да. Это большая трагедия, – произнес один из старых коллег профессора Томаго, профессор Смит, присутствующих на панихиде по трагически погибшему профессору. – Он был великим экспериментатором, но захотел стать Творцом новой Вселенной. Суперкомпьютер не выдержал такой нагрузки, потому что при введенных параметрах, мир созданной профессором Томаго не мог бы существовать… А потом… Потом произошло что-то странное. Что-то спровоцировало взрыв огромной мощности. Может быть, Кто-то не захотел иметь соперника? Кстати никаких следов самого профессора и его лабораторных исследований не нашли. Осталась лишь небольшая записка, которую он однажды забыл у меня…

Параллельная вселенная

На улице весна вступала в свои права. Голубели небеса, щебетали птицы, зеленела листва. Но Кэн бревном лежал на диване и с тоской смотрел в серый потолок. Ему было стыдно, очень стыдно от того, что он струсил тогда и не сделал Сали предложение. Она ведь даже сказала ему, что любит его и готова была переехать к нему в его старую холостяцкую квартиру, заваленную всяким хламом и обставленную полуразрушенной мебелью. А теперь она вышла замуж, а он остался совершенно один. Да и вообще, кому он нужен? Это было чудом, что такая девушка как Сали обратила на него внимание и даже больше того, полюбила его. Какой же он был дурак, что струсил тогда и не решился предложить ей выйти за него замуж. Вместо этого он морочил ей голову столько времени и боялся, как огня, чтобы она не забеременела. Конечно, терпение Сали однажды лопнуло, и она прямо спросила его, что он выбирает, – свою прежнюю одинокую жизнь или семью. И тогда он просто струсил… После этого они расстались, а он все хорохорился и убеждал себя, что они просто не были созданы друг для друга. Но потом он понял, что был трусом, и это было очень мучительно. Однако лежать так и испытывать муки совести было еще хуже. Нужно было действовать. Кэн вскочил с дивана и схватил телефон. Он набрал номер Сали и замер в ожидании.

– Да, привет, – услышал Кэн знакомый голос и с радостью подметил, что тон его был довольно доброжелательным.

– Привет, – чуть не закричал Кэн, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности и бравады.

– Знаешь, я был тогда не прав… В общем выходи за меня замуж!

Воцарилось напряженное молчание. Сали молчала.

– Но ведь я уже замужем, – произнесла, наконец, девушка удивленно.

– Да, но ведь это ничего не значит, – уверенно парировал Кэн, чувствуя, что берет ситуацию под свой контроль.

– Даже не знаю… Это так неожиданно… – Сали вздохнула.

– Мы сможем встретиться сегодня вечером? – еще уверенней произнес Кэн, почти не сомневаясь уже в успехе.

– Да… – чуть слышно ответила Сали.

***

Кэн бревном лежал на диване и с тоской смотрел в потолок. Вокруг Кэна бегала его маленькая дочка, тщетно пытаясь обратить на себя его внимание. На кухне, гремя кастрюлями, суетилась Сали.

– Мама, почему папа такой грустный, – дёргая Сали за халат, захныкала девочка.

– А вот мы сейчас его спросим, – швырнув что-то в раковину, решительно произнесла Сали, и поцеловав дочку в лобик, направилась в комнату, где «медитировал» её муж.

– Ну и что всё это значит? – тихо, но строго спросила Сали, стараясь сдерживать раздражение. – Ты не здоров? У тебя неприятности на работе? Ты не доволен своей жизнью?

Кэн чуть пошевелился и сменил безразличное выражение лица на выражение страдальческое.

– Нет, я не создан для семьи, не создан… – Еле слышно проговорил Кэн трагическим голосом и приподнялся с дивана, отрешенно посмотрев на жену и дочь.

– Сали, прости меня, прости ради Бога… Но я вправду устал от всего этого, – он взялся руками за голову и застонал. Вдруг, словно вспомнив что-то, он встрепенулся.

– Я должен заняться наукой! Моя диссертация… – Он резко вскочил с дивана и заходил по комнате, не замечая представителей своего семейства.

– Вот смысл моей жизни, – Кэн радостно улыбнулся, разговаривая скорее с самим собой, чем с женой. – Вот, что я должен сделать, вот чем должен заняться!

Кэн закрыл дверь своей комнаты и через минуту появился с большой сумкой в руках.

– Прости, Сали, но я ухожу… Да, я ухожу, семья это не моё, я должен заняться наукой, дописать свою диссертацию, но для этого мне нужно сосредоточиться, нужна тишина, уединение… – Он развёл руками и быстро прошел в коридор, не удостоив прощальным взглядом жену и дочь.

Выйдя на улицу, Кэн почувствовал облегчение. Он пойдет сейчас к себе, на свою старую холостяцкую квартиру, где спокойно, тихо и кругом его старые вещи и книги. И будет писать, писать, писать… С Сали он разведётся, это уже ясно, он не создан для семьи.

***

Кэн бревном лежал на диване и с тоской смотрел в серый потолок. Рядом валялись, разбросанные по всей комнате, словно осенние листья, помятые страницы осточертевшей диссертации… Он тяжело вздохнул и потянулся к телефону.

– Привет, – сказал он нерешительно.

– Привет, – голос Сали был доброжелательным и спокойным. Это приободрило Кэна.

– Привет, Сали, не хочешь посидеть где-нибудь сегодня вечером?

Через пару часов они уже сидели в уютной маленькой кафешке и разглядывали больших разноцветных рыб в большом аквариуме.

– Слушай, Сали, выходи за меня замуж, – сказал Кэн и как бы, между прочим, достал из нагрудного кармана небольшую коробочку, и, раскрыв её, осторожно положил на стол рядом с девушкой.

– Какая прелесть! – выдохнула Сали, разглядывая золотое колечко с драгоценным камешком.

– Это тебе… – тихо произнес Кэн и робко посмотрел на девушку.

Через два месяца они разошлись.

***

Кэн бревном лежал на диване и с тоской смотрел в серый потолок.

«Как несовершенен наш мир», – подумал он, разглядывая большую неровную кривую трещину, похожую на застывшую молнию, красовавшуюся на его потолке.

– «Вот взять бы хотя бы эту трещину», – продолжал размышлять он, – «я мог бы её заделать, но завтра её всё равно не будет, поэтому бесполезно что-то предпринимать. А может быть, её и вовсе не было. Что за чёртов мир! Нет ни будущего, ни прошлого… Только настоящее… Да и оно не стабильно… Физики говорят, что существуют вселенные, где время течёт в одном направлении, – там есть прошлое и будущее и если ты принял решение и что-то сделал, этого уже нельзя изменить. Как это верно, как правильно… »

На мгновенье его озарила странная мысль: он Кэн, в другой вселенной точно так же лежит на диване и страдает из-за Сали, но уже ничего нельзя исправить, потому что Сали давно уже замужем, а он лишь жалкий неудачник и одиночка.

Кэн тяжело вздохнул и потянулся к телефону…

Вечер на двоих

Том недавно похоронил свою жену и заказал в «Вечной жизни» ее «двойника». Стоило это дешево, а одному ему давно уже было не по себе и хотелось хоть с кем-нибудь поговорить. Особенно одиноко было зимними вечерами. Том экономил на электроэнергии, и его комнатка тускло освещалась одиноким голубоватым ночником. Тогда он с грустью начинал вспоминать свою жену. Да, ссоры с ней случались часто, но зато он не был так одинок. Фирма «Вечная жизнь» изготовляла голографические приложения к лайффонам, на основе точных биометрических данных умерших людей, которые на особых носителях отдавались ближайшим родственникам усопших. Биометрика, остающаяся после каждого человека, помогала сделать изображение таким, каков человек был на самом деле. Голос, интонация, а так же содержание сказанного двойником, воспроизводилось на основе все тех же биометрических данных. Многие заказывали двойников для того чтобы продолжать советоваться с ушедшими родственниками, ведь специальная компьютерная программа в точности воспроизводила все модели поведения ушедших людей. Том воспользовался этой услугой и заказал двойника своей Женни. Все что от него требовалось, был тот самый носитель с биометрией, ну а остальное, как говориться, было уже делом техники. Ждать пришлось совсем недолго. Через пару недель заказ был выполнен и Том мог уже пообщаться со своей женой. Вернее с ее виртуальным двойником. Когда Тому показали Женни, он был поражен. Она была как живая, только чуточку прозрачная, будто не она сама, а ее отражение в оконном стекле.

«Дома, в полумраке, – подумал он, – она вообще будет как настоящая Женни. Мы будем беседовать, обсуждать текущие новости и слушать музыку». Придя домой, Том решил подготовить Женни настоящий романтический вечер на двоих. Он купил вина, поставил два бокала, зажег свечи. Он взял лайффон и активировал нужное приложение. Стены комнаты, оборудованные сотрудниками «Вечной жизни», специальными гаджетами чуть засветились и о, чудо, появилась она …

– Привет, Джении, – тихо сказал Том и грустно посмотрел на призрак своей супруги. Она была молода и свежа, на ней было его любимое зеленое облегающее платье с пояском.

– Привет, привет, – Женни недовольно оглядела себя.

– Ты что нарочно выбрал ту фотографию, которую я терпеть не могла, – сказала она раздраженно.

– Почему же, – оторопел Том. – Это была моя любимая фотография. Там ты такая …

– Вот именно, – твоя! – перебила его Женни. – А почему ты не посоветовался со мной, когда заказывал «двойника»?

– Но, как я мог это сделать? – Том развел руками.

– Вот именно, Том, вот именно! Ты всегда был эгоистом!

– Но Женни, ты ведь …

– Эгоист! Ты купил вино и поставил бокалы, а ты не подумал, что наслаждаться вином будешь только ты один? Ты всегда был и остаешься эгоистом! А какое вино ты купил? Наверное, самое дешевое? Ты ведь всегда так и делал? А что у тебя там из закуски?

Том приуныл и начал поглядывать на кнопку отключения, опасаясь, что «вечер на двоих» перерастет в скандал. Наконец, он одним движением пальца прекратил эту безобразную сцену. Он с облегчение вздохнул и с сожалением поймал себя на мысли, что такой кнопки ему не хватало раньше, когда Женни была еще жива и здорова. Скольких скандалов удалось бы тогда избежать …

Тридцать лет спустя, Когда Берну, единственному сыну Тома и Дженни исполнилось пятьдесят, он затосковал о родителях. Конечно же, выход был. Эта была все та же «Вечная жизнь». За те годы, что прошли со времен создания первых приложений «двойника», те стали еще реалистичнее. Теперь это были не туманные тени, а почти живые объемные тела давно ушедших людей, состоящие, правда не из крови и плоти, а из игры света и многомерного искажения ограниченного пространственного объема. Хотя, что такое реальность? Не то же ли самое? Берн решил сделать встречу своих родителей и заодно посоветоваться с ними по некоторым важным делам. Он знал, что родители часто ругались и спорили, но все же надеялся, что хотя в таком состоянии наступит перемирие. Когда Берн активизировал приложение, его родители возникли такими, какими они были в молодости.

– Мама, папа, привет! – восторженно воскликнул Берн, увидев родителей. Они и вправду были как живые. Женни первым делом придирчиво оглядела себя.

– Господи, – воскликнула она, – я опять в этом дурацком зеленом платье с пояском! – А Том? Что это на нем? Грязная рубашка? Я что, не стирала ему рубашки? А как ты сам выглядишь Берн? Ты выглядишь хуже нас! Словно это ты покойник, а не мы! Почему у тебя так грязно? И ты что, до сих пор не женат?

Берн был явно озадачен. Его отец попытался вступиться за сына и вообще перевести разговор в другое русло, но Женни не унималась. Берн, растративший семейный капитал и хотевший попросить совета у родителей, начал понимать, что этот разговор вряд ли пойдет ему на пользу. Он уже слышал, как мать будет поносить его последними словами, и сравнивать с отцом. А тем временем Женни и Том снова начали ругаться. И Берн, погрустив, активировал отключение. Он снова оказался один на один со своими проблемами в абсолютной тишине. Но эта тишина теперь показалась ему раем …

***

Сто лет спустя над домом, где когда-то жил Берн с родителями, разыгралась настоящая буря. Ветер рвал и без того обветшалую крышу, завывал в пустых глазницах давно выбитых окон. Во всей округе не отыскалось бы сейчас ни одной живой души. Всё это были последствия теперь уже давно разыгравшейся техногенной катастрофы, заставившей людей покинуть эти места. И вдруг произошло странное. То ли ветер, а может быть шаровая молния или какое-то другое плохо изученное природное явление активировало давно заброшенную систему и включило «двойников». Это было странное зрелище. В пустой темной заброшенной комнате возникли две светящиеся человеческие фигуры – мужчина и женщина. Он был в домашней потрепанной клетчатой рубашке, а она в зеленом облегающем платье с коричневым пояском. Звуковая стереосистема давно вышла из строя и не работала. Поэтому фигуры лишь разевали рты и активно жестикулировали. Было видно, что они чем-то озабочены, а мимика и жесты выдавали в них активно спорящих людей. Понимали ли они друг друга теперь? Вряд ли. Но отключить систему сейчас не было никакой возможности, и беднягам приходилось надеяться лишь на то, что запас аккумулятора случайно «ожившего» и заработавшего лайффона долго не протянет …

Дополненная реальность

На выходные погода подвела: моросил мелкий дождик, небо было серое и неприветливое. Но Макс, едва открыл глаза и, взглянув на небеса, только беззаботно зевнул. Он незамедлительно подключил интернет к своему мозгу и активировал систему видеокамер в своих глазах. Теперь надо было всего лишь выбрать опцию «дополненная реальность» и подретушировать действительность. Макс быстро сделал небо ослепительно синим, и зажег яркий солнечный свет. Потом, подумав, пустил по небу замысловатые легкие облачка, вспомнив, что его девушка Лида, запрокинув голову, любит смотреть на проплывающие белые фигурки, превращая их в разных зверушек. Оставшись довольным своим творением, Макс тут же переправил в мозг Лиды эту картинку, и заодно пожелал ей доброго утра и послал ей смешной прыгающий смайлик. Лида оценила творение Макса и послала ответный смайлик.

– Привет, не забыла про сегодняшний пикник? – спросил Макс, лениво потягиваясь, и любуясь искусственной синевой неба в своем окне, а на самом деле подретушированной действительностью, созданной специальным приложением в камерах его глаз. Теперь он мысленно подсоединился к мозгу Лиды и мог разговаривать с ней, транслируя ей то, что видит он сам и, одновременно получая зрительную картину того, что видит его визави.

– Помню! – весело отозвалась Лида, увидев друга.

Макс, в свою очередь, увидел маленькую уютную спальню Лиды с живыми обоями, меняющимися от настроения хозяйки, и саму Лиду, улыбающуюся, свежую, розовую, словно маленький круглый витаминчик. Сейчас по светло-зеленым стенам Лидиной комнаты весело прыгали рыжие белки, а сама девушка посылала Максу воздушные поцелуи, которые слетая с её маленькой ладошки, превращались в желтые яркие шарики, украшенные ослепительно-белыми улыбками и синими хлопающими глазенками. Шарики, словно маленькие воздушные пузыри, разлетались по комнате Лиды, а потом словно по волшебству появились и около самого Макса, который картинно начал отбиваться от них, размахивая руками, а когда шарики заполнили всю его комнату, спрятался под одеяло. Вдоволь наигравшись с шариками, молодые люди договорились, что встретятся сегодня около озера.

– Только не забудь фудмейкер! – предупредила Лида, – сегодня твоя очередь показывать твои кулинарные способности.

– Ну ладно, пока! Я в ванную и одеваться! – она помахала Максу рукой и отключилась от мозга Макса.

«И как это люди раньше обходились без «дополненной реальности»», – подумал Макс, наслаждаясь чудной погодой в своих глазах, и мельком посматривая на проливной дождь и серое небо в уголке своего мозга, отвечающего за реальную картину мира. Он скрыл этот кусочек реальности и отдался тому, что сам нарисовал. Тем не менее, пришлось поднять капюшон и включить подогрев в термобелье. Но зато теперь все стало на свои места: это была полная иллюзия теплого летнего денька! Макс еще прибавил темно-изумрудного цвета жиденькой зелени улицы, и, вздохнув полной грудью сырой, пахнущий дождём воздух… понял, что нужно ещё отрегулировать соответствующие мозговые анализаторы, создав иллюзию летнего сухого воздуха. Он долго копался в настройках своего мозга и прямо таки вздрогнул, когда в нос ударил бодрящий запах летнего аромата цветущих полей и лугов. Теперь все было в полном порядке.

– Ах, да… – Макс озабоченно остановился. Все это надо было срочно переправить в мозг Лиды: девушка могла и не справиться со всем этими настройками. Он направил все свои ощущения подруге. Теперь они смотрели на мир одними глазами.

Парочка уселась на коротко-стриженную травку у небольшого загородного озерка покрытого серо-зеленым налетом цветущей воды с болтающимися на воде пластиковыми стаканчиками, следами былых пикников, и начала «хулиганить». Вначале появились пальмы. Сперва кокосовые и финиковые, а потом и совершенно фантастические и абсолютно неправдоподобные. Потом где-то на горизонте замаячил Ниагарский водопад, а озеро совсем нелогичным и возмутительным образом превратилось в огромный темно-синий океан, земля под ногами покрылась белым песком, а сами они стали двумя загорелыми красавцами. Он - мускулистым высоким белокурым атлетом, а она - смуглой мулаткой. Затем инициативу в свои руки взял уже Макс. Они катались на серфинге по огромной океанской волне, спускались в глубины океана, заарканили целую кучу акул и попутно нашли развалины Атлантиды. Со стороны они напоминали двух сумасшедших, резвящихся и прыгающих в грязной воде маленького озерка, но остальные отдыхающие выделывали еще и не такое, однако никто ни на кого не обращал никакого внимания, потому что все были поглощены собственными мирами, в которых они прибывали по случаю выходного дня. Наконец настало время подкрепиться.

– Надеюсь, ты не забыл фудмейкер? – вытирая полотенцем абсолютно сухие волосы, спросила Лида.

Макс снял некоторые фильтры дополненной реальности, оставив, правда яркое солнце и безоблачное небо, и снова увидел скромное озерцо и прежнюю Лиду в куртке и капюшоне. Он вытащил из рюкзака большой блестящий металлический цилиндр, похожий на термос и, улыбаясь, помахал им в воздухе.

– Ну, я жду от тебя кулинарных шедевров! – улыбнулась Лида и уютно устроилась на травке и, заложив руки за голову, устремилась взглядом в синее небо.

Макс открутил крышку фудмейкера и недолго думая, зачерпнул пригоршню грязной земли вместе с водорослями и мелким мусором, составлявшими берег загородного озерца и бросил его в цилиндр. Туда же полетели охапка желтых пожухлых листьев, несколько веток с ближайшего чахлого кустика и еще какая-то растительность, оказавшаяся у Макса под руками. Затем он начал колдовать над клавиатурой фудмейкера, задавая одному ему известные параметры для столь необходимого всем прибора. Минут через пятнадцать Макс торжественно раскладывал по пластиковым тарелочкам жаркое, приправленное аппетитным гарниром. Но это было еще не все. Макс залил в фудмейкер немного воды из озера, не заметив, правда маленького лягушонка, оказавшегося слишком любопытным, и сдобрил все это озёрным илом. По идее Макса из этого фудмейкер должен был изготовить теперь ароматный травяной чай и десерт.

– О, – воскликнула Лида, увидев жаркое, чай и рулет. – Ты и вправду не подвел, – она отведала аппетитно пахнущее жаркое.

Но вершиной кулинарного искусства Макса стал, несомненно, десерт, представлявший собой сочный рулет с аппетитной зеленоватой начинкой.

– Какая прелесть, – прошептала Лида, попробовав рулет. – Как ты догадался сделать такую начинку… Подожди, дай я догадаюсь что это… Да это же киви… Точно! Киви! Макс ты настоящий кулинар!

Макс улыбался, и сам не понимая, как ему это удалось. Лягушонка он просто не заметил. А фудмейкер сработал как всегда на славу, преобразовав то, что было под рукой пусть в искусственные, но аппетитные вещи.

Подкрепившись и насладившись десертом, Макс и Лида почувствовали усталость и потребность поспать. Макс первым закрыл глаза и забылся. Когда он проснулся, Лида мирно посапывая, лежала рядом. Небо по-прежнему сияло голубизной и все так же ярко светило солнце. Но теперь оно почему-то раздражало Макса. Он отключил услугу «дополненной реальности» в своих глазах и сразу увидел тяжёлое серое потускневшее вечернее небо. Отдыхающие уже почти все разошлись и Макс с Лидой остались одинокими гостями загородного озера. Молодой человек посмотрел на девушку. Она казалась теперь некрасивой полноватой блондинкой с жидкими волосами, выбившимися из-под мокрого капюшона. Макс хотел разбудить подругу, но остановился и огляделся вокруг. Он вдруг с удивлением заметил, что никогда раньше не замечал в уголке глаза крохотный квадратик с крестиком внутри и надписью «скрыть все фильтры дополненной реальности». Максу стало любопытно. Он мысленно нажал на квадратик. Потом еще раз подтвердил свое намерение «скрыть все фильтры дополненной реальности». Местность сразу осветилась неприятным резким искусственным электрическим светом, исходящим от протянутых наверху длинных изогнутых ламп. Исчезли все признаки жидкой растительности: трава, кусты, деревья. Вместо этого в свете электрического света белел безжизненный тонкий пластик, покрывавший все вокруг под ногами, насколько это было видно. На месте деревьев виднелись правильно посаженные странные образования в кадках с подведенными к ним трубками опрыскивателей, а вместо травы и кустов правильными рядками вились неопределенного цвета змейки неизвестной органики.

«Хлорелла и спирулина», – подумал Макс, вспомнив, что где-то слышал о том, что эти съедобные водоросли специально повсюду разводят, чтобы фудмейкеры перерабатывали эти неприхотливые «огородные культуры» в различную еду.

Озеро превратилось в большую аккуратную лужицу, наполнявшую специальное углубление в пластиковом настиле. Макс перевел взгляд на Лиду и вздрогнул: рядом с ним лежало на белом пластике незнакомое существо. Серое обтянутое кожей лицо незнакомки напоминало череп скелета, вместо глаз зловеще поблескивали встроенные в глазницы небольшие круглые камеры.

«А я»… – с ужасом подумал Макс. Он хотел было посмотреть на свое отражение и сделать селфи, но тут же отказался от этой безумной мысли и активировал свой мозговой интерфейс и вернул прежние настройки. В уголке глаза замаячил прежний маленький квадратик. Он чувствовал, как дрожат его руки и на лбу выступил холодный пот. В глазах вновь замаячил прежний серенький ландшафт. Он посмотрел на Лиду. Около него вновь мирно посапывала полноватая некрасивая девушка. Моросил противный мелкий дождик.

Девушка открыла глаза и медленно потянулась.

– Ого, уже полпятого! Надо собираться.

Лида села и потерев глаза, посмотрела на Макса. - Почему ты так странно смотришь? И где Солнце? Почему ты его убрал? И небо… – Она уныло огляделась и поежилась.

– Пойдем домой, я замерзла. Батарея в термобелье разрядилась. И включи Солнце, а то транслируешь мне это серое унылое небо с дождем…

Но Максом вдруг овладело странное любопытство. Он вспомнил, что когда он активировал опцию «скрыть все фильтры дополненной реальности», он заметил еще одно предупреждение, совсем маленькое поле, где было выведено черным по красному: «полное отключение реальности». Он, даже не посмотрев на свою подругу, быстро нажал в уголке глаза крохотный квадратик с надписью «скрыть все фильтры дополненной реальности». Появилась уже знакомая унылая картина с белым тонким пластиком, покрывавшим все вокруг под ногами, насколько это было видно. Теперь Макс ясно заметил маленький, едва виднеющийся квадратик, с надписью «полное отключение реальности». Цепенея от любопытства и сам не понимая, что делает, Макс медленно подвелся к квадратику и активировал его. Его охватила полная темнота, если это можно было назвать темнотой, ибо это было ничто. Он больше не ощущал своего тела и ничего не чувствовал. Он не чувствовал даже того, что он не чувствовал. Макс с ужасом понял, что не знает, как восстановить опции, потому что исчезло все. Он в невыразимой тоске попытался истошно закричать. Но голоса не было. Не было вообще ничего. «Да существую ли я вообще», – подумал Макс, но тут же понял, что он не может даже думать, потому что думать ему нечем, ведь его не существует в действительности. Да и никакой действительности больше не было.

«Боже, что это», – подумало нечто и поймало себя на мысли о невозможности поймать себя на мысли, потому что никакой мысли быть уже не могло.

Женский взгляд на телепортацию

Телефон как всегда затрещал в самый неподходящий момент. Приняв вызов, Сэм одновременно дожевывал бутерброд и допечатывал статью.

– Сэм, мне нужно поговорить с тобой, – услышал он тихий голос жены.

– Элен, это ты? Говори громче, я ничего не слышу, – продолжая печатать статью, закричал Сэм.

Он отпил кофе, откусил бутерброд, и снова начал печатать.

В телефоне снова раздался тихий голос, но Сэм плохо слышал, что говорит его жена.

– Я же сказал, я ничего не слышу, неужели нельзя говорить погромче? – Сэм раздраженно поморщился и кому-то громко крикнул: – Принеси еще бутерброды и кофе! Нет, нет, это я не тебе, извини, – пояснил он в телефонную трубку.

– Сейчас! – раздался откуда-то звонкий женский голос.

В трубке воцарилось молчание.

– Элен, Элен? Ну, говори же громче, я ничего не слышу. Мне сейчас некогда, может, перезвонишь?

Но в трубке снова заговорили.

– Сэм, я понимаю, что ты ученый с мировым именем, у тебя много дел и все такое, но так больше продолжаться не может.

Где-то громко зазвонил телефон.

– Элен, возьми трубку! Извини, это я не тебе. Так что ты говоришь? Что больше не может продолжаться? Перезвони потом, я сейчас очень занят.

– Сэм, ты три недели не был дома, ты даже не звонишь мне, у тебя там какие-то женщины. Скажи прямо, что я тебе больше не нужна, и мы расстанемся.

– Элен, говори же громче я ничего… – Но в трубке уже были короткие гудки.

Сэм нервно махнул рукой и углубился в статью.

Из другой комнаты вышла симпатичная невысокая блондинка с подносом, где были еще бутерброды и кофе.

– Кто это тебе все звонит? Ее, что также как и меня зовут Элен?

– Да… – рассеянно произнес Сэм, беря бутерброд с подноса, продолжая смотреть на экран монитора и печатать статью. – Потом я вас познакомлю. Ты ее хорошо знаешь.

– Хорошо знаю?

Блондинка удивленно посмотрела на Сэма. Но тот настолько углубился в работу, что, по-видимому, просто ничего вокруг себя не замечал.

– Знаешь, Сэм, мы уже три недели сидим в твоей лаборатории. Пора отдохнуть, потому что я устала быть твоей служанкой. Ты обещал сводить меня в ресторан.

– Все будет, Элен, все будет. Но только умоляю тебя подождать еще немного. Я сделал то, что станет сенсацией. Мне нужно доделать работу.

Девушка вздохнула и вышла.

Поздно вечером произошло то, чего Сэм больше всего опасался. Он все еще работал, как вдруг зазвонил телефон. Это была Элен.

– Привет, знаешь я еду к тебе, потому что мне надо знать, что ты делаешь там уже целых три недели. Я беспокоюсь о тебе. Я взяла отгула на работе и побуду с тобой. По крайней мере, я что-нибудь тебе приготовлю.

– Как, ты едешь сюда? – Сэм схватился за голову. – Сейчас же ночь! Элен, послушай, всего несколько дней и я вернусь. И перестань говорить чепуху. Нет, я, конечно, скажу охране, чтобы тебя пропустили. Но… Но я не ручаюсь за твое здоровье и самочувствие после того … словом… А, как мне все это надоело! – Сэм в отчаянии швырнул телефон об пол.

– Тогда пеняй на себя, и получи все сполна!

Он тяжело опустился в кресло и закрыл глаза.

– Придется их познакомить, – тихо и обреченно произнес Сэм.

В комнату зашла заспанная Элен, запахивая халатик.

– Ты всё ещё не спишь? Что здесь за шум? Кого познакомить? – Элен подсела к Сэму, и нежно поцеловав его в небритую щеку.

– О, какой колючий, завтра тебе нужно будет побриться. Так с кем я сейчас познакомлюсь? А? – Она снова поцеловала его.

– А! – Сэм обреченно махнул рукой. – Сейчас увидишь. Но ты сама этого хотела. Сейчас все узнаешь. Только… не падай в обморок.

– Вот как! – Элен отстранилась от Сэма. – Звучит интригующе! Это она названивала тебе в течение недели?

– Да, если хочешь, она, делая акцент на последнем слове, нервно сказал Сэм.

Раздался сигнал вызова и на мониторе появилось встревоженное лицо охранника.

– Профессор, там ваша жена, пустить?

– Конечно, Гинли. Впусти её. – Сэм обреченно вздохнул. – Ну вот, сейчас и познакомитесь.

– Что что, – удивленно проговорила Элен и ахнула, увидев своего двойника или вернее двойницу, входящую в комнату.

Это действительно была копия Элен, но только в другой одежде и с другой прической. Заспанная Элен с выпученными глазами уставилась на свою копию.

«А короткие волосы мне идут… и вот этот брючный костюмчик очень даже не плохо смотрится на мне… то есть на ней…» – успела подумать она, прежде чем удивилась.

Вошедшая Элен внезапно остановилась и остолбенела.

– Так вот чем ты здесь занимаешься … – начала было она, но лучше рассмотрев спутницу Сэма, удивленно замолчала.

«Господи, волосы растрепаны, хорошо, что я постриглась, глаза заспанные и какие-то опухшие, я, что такая старая? Я... я…» – пронеслось в её мозгу.

Сэм, выдержав паузу, встал и неторопливо прошелся по комнате.

– Ну, вот, раз уж теперь вы все знаете, – принимая деловой тон, произнес он, – то познакомьтесь!– он указал рукой женщинам друг на друга.

– Элен, это Элен, Элен это Элен, – сказал он весело и театрально откланялся.

– Прекрати паясничать, что все это значит? – первой очнулась Элен с короткой прической, ощущая внутреннее превосходство перед своей заспанной двойницей с растрепанными волосами. «Нет, это точно не я», – подумала она, – «видно же, что эта женщина меня старше».

– Это значит, что у меня теперь две жены, – Сэм развел руками и снова сел, отстраненно скрестив руки.

– Кстати, – он указал пальцем на женщину с короткой прической, – хорошо, что ты подстриглась, так мне вас будет легче различать.

«Но это свинство», – подумала Элен, сидящая рядом с Сэмом. «Я сидела тут с ним безвылазно три недели, а он указывает мне на мои неприбранные волосы. А я как раз собиралась сделать такую же прическу», – Элен без причёски обиженно отодвинулась от мужа.

– Так что все это значит? – хором произнесли две женщины.

Сэм снова встал и зашагал по комнате.

– Как вы знаете, я давно занимаюсь проблемами телепортации, вернее квантового копирования. Я научился сканировать информацию о любом материальном объекте, а затем строить заново его точную копию. Я стал подобен творцу! Ведь жизнь впервые появилась тогда, когда материя научилась делиться и копировать саму себя! То, что мне удалось, это поразительно! Вы – реальный результат моих открытий. Так получилось, что я еще не все могу делать, так как бы этого хотелось. Вы в какой-то степени результат этой непредусмотрительности, если хотите беспечности. Но без этого, я бы назвал это мальчишеством, не бывает великих открытий. А то, что удалось мне, не удавалось еще никому.

– Что? – вновь хором возмущенно воскликнули обе девушки.

Элен, которая сидела возле Сэма, возмущенно взмахнула руками.

– Так ты использовал нас как подопытных кроликов?

– А что делать? – Сэм развел руками. – Мне нужны были помощники. Элен 1 и Элен 2. Прекрасная идея!

Женщины переглянулись.

– Но как ты это сделал? – спросила Элен с прической.

– Я просто сканировал тебя. А здесь в лаборатории сделал твою копию.

«Он что не мог подождать, пока я сделаю причёску, а уже потом меня сканировать» – подумала сканированная Элен.

– Значит я не настоящая? – ахнула девушка без прически. – Значит, значит, я никто? – Она зарыдала.

Сэм бросился ее обнимать. – Ну что ты дорогая… успокойся… ты такая же, как и она, – он указал на стоящую в дверях Элен первую.

– Просто ты Элен номер два… Ну, ну… Ведь ничего страшного не произошло, – он нежно поцеловал её в мокрую щёку.

– Нет, – зарыдала снова блондинка, – я не хочу быть второй. Не хочу!

– Ну, или если хочешь, вы теперь близнецы! – догадался Сэм, вытирая слезы Элен без причёски.

– Значит нас теперь двое? – всхлипывая, спросила сканированная Элен.

– Эээ… – замялся Сэм, – если уж быть честным, то не двое, а пятеро.

– Что? – снова в один голос закричали женщины.

– Я сделал еще три экземпляра.

– Что, экземпляра? – возмутилась Элен с прической. Ты называешь нас экземплярами?

– Послушайте, успокойтесь, если что-нибудь хотите узнать, – взмолился Сэм. – Еще три ваших копии находятся в разных городах мира. Они там вместе со мной.

– С тобой? – опять разом вскрикнули блондинки.

– Ну, не со мной… А с моей сканированной копией, – он победоносно обвёл женщин взглядом. – Вот видите, я делал опыты и над самим собой.

– Нам от этого не легче, – в один голос сказали женщины. – А кстати, где они, то есть мы…

– Ещё три наших копии, то есть три Элен и три меня, на разных международных конференциях, в Берлине, Лондоне и Париже, – не без гордости проговорил учёный. – Представляете, как удобно? – Сэм улыбнулся и победоносно посмотрел на своих супруг.

– Да, но кто из нас теперь настоящий? – снова тревожным хором отозвались женщины. – А если они предъявят претензии на твой банковский счёт? Чем ты докажешь, что настоящий Сэм это ты? Ведь ты теперь не один.

Сэм развёл руками. – Это же я. Как я могу делить что-то с самим собой?

– Да, но ты забываешь, что там есть ещё и мы, – возразили блондинки. – Между прочим, законные твои жёны, которых у тебя, то есть у вас, теперь пять.

Сэм задумался.

– Кстати, – Элен без причёски хитро прищурилась, – а те остальные успели сделать причёску?

НОВЫЙ ПИГМАЛИОН

Здравствуй мама! Вот уже два года, как мы с тобой не виделись и даже не общались. Знаю, что ты не одобришь моего последнего решения. Но я все же решил написать тебе, потому что я хочу, чтобы ты меня поняла. Мысль о моем желании связать свою жизнь с Эльси привела тебя в ужас. Отчасти я ожидал такой реакции с твоей стороны. Но я не думал, что это послужит причиной полного разрыва наших отношений. Пойми, жизнь так стремительно меняется, что даже один год теперь приносит колоссальные изменения в сознании и жизни людей. А ты все живешь своими представлениями, которые когда-то были тобой усвоены как нечто незыблемое и вечное. Но ведь жизнь движется вперед и все меняется. Хорошо это, или плохо — я не знаю. Но я знаю, чего я хочу от жизни в данный момент, что мне сейчас нужно, что мне просто необходимо для той жизни, которая мне нравится. Я хочу быть самим собой. Я уверен, что Эльси будет мне лучшим другом. Ты должна учитывать мое состояние здоровья, мои вечные страхи и неуверенность. Я просто не мог поступить иначе. Я никому не навязываю свое мнение, но я хочу, чтобы и меня тоже понимали и не навязывали мне своих взглядов. Пускай те, кто хочет, создает традиционную семью и рожает детей. Для меня важен комфорт и спокойствие, никто кроме Эльси не создаст мне таких условий. Не скрою, прошлый год был для меня самым важным и счастливым, ведь правительство наконец-то узаконило гражданское состояние Эльси, – она теперь полноправный гражданин нашего государства. Мама, я был просто в восторге! Сожалею, что ты не смогла разделить мою радость, боюсь, что ты даже враждебно к этому отнесёшься. Очень жаль, если так, ведь я очень тяжело переживаю нашу разлуку. Это письмо, быть может, что-то изменит. Я на это очень надеюсь. Итак, Эльси полноправный гражданин сообщества. Мы с Эльси в числе многих других (sic!) таких же счастливых пар заключили брак сразу же после вступления Закона в силу. Не скрою, в тот день я был самым счастливым человеком на свете! Сбылась моя мечта, мечта заветная, зародившаяся еще во времена моей учебы в колледже. С того момента я твердо решил исполнить это свое желание. Все это я пишу тебе не для того, чтобы разбередить рану. Я просто хочу рассказать тебе, что Эльси оправдывает все мои надежды и желания. Помнишь, ты всегда говорила мне, что желаешь мне добра? Так вот, это добро и есть Эльси! Мне был нужен надежный друг, вернее подруга, и я нашел её. Но сначала я создал ее по тому образу и подобию, который был в моих грезах еще со времен детства. Прежде чем отнести проект и заключить договор на её изготовление, она уже была в моей голове. А когда я увидел ее в первый раз, я почувствовал себя новым Пигмалионом. Да, она обошлась мне не дешево, но она того стоит! Утром я направляю на нее пульт управления, и слегка касаясь его пальцем, пробуждаю её! И она оживает, словно сказочная принцесса. Пробуждение её прекрасно, потому что мгновенно. Потом она готовит мне завтрак, всегда с улыбкой и всегда отменно. У нее не бывает плохого настроения, и она никогда не капризничает и не хворает. Она всегда бодра и весела. Она выполняет все мои поручения с безупречной точностью, она заботится обо мне, носит тяжелые сумки и водит автомобиль. (Ты знаешь, как это важно для меня, учитывая мое слабое здоровье). Бывает, что вечерами, когда мы поздно возвращаемся домой, она становится моим единственным защитником. (В её программу заложены навыки приемов рукопашного боя). А на досуге мы беседуем об искусстве и литературе. Ни один искусствовед не сравнится с её познаниями. В её программе заложены все произведения мирового искусства. Порой, я открываю для себя совершенно новые вещи, о которых я даже не подозревал. Ее суждения точны и изящны, речь нетороплива, а голос мелодичен. Все, что ей нужно, — спящий режим на ночь, да раз в полгода — зарядка батареи. Ну и еще ежегодный техосмотр. Если с ней что-то случится, то она застрахована. Знаешь, я плачу немалую страховку, но зато я спокоен. Так, вот, если с ней что-нибудь случится, её копия будет восстановлена бесплатно. Да, она не человек, но … она лучше человека. Надежней, исполнительней, понятливей. Я часто думаю, что такое любовь. Знаешь, мне кажется это способность кого-либо полностью отдать себя тому, кого он любит. Полностью, без остатка и сожаления. Так вот, если это так, можно сказать, что Эльси по-настоящему любит меня. Это не бред, мама, это реальность. Согласись, ведь когда-то синтетика заменила натуральные материалы, а затем искусственные препараты начали спасать нашу жизнь. Так почему мы так боимся признаться, что любовь искусственного существа может заменить нам любовь человека, что, быть может, именно она-то и есть та самая любовь, которая нужна каждому из нас? Впрочем, как я уже писал, я никому не навязываю свое мнение, я лишь говорю о своих чувствах и мыслях. И хочу иметь право быть понятым.

С надеждой на восстановление наших отношений и понимание, твой сын, Грегори Паркинс.

P.S. Эльси передаёт тебе самый искренний и тёплый привет!

ЧИСЛО ПИ

Безоблачное летнее небо, раскинувшееся огромным светлым куполом, постепенно становилось все темнее и темнее, и на нем медленно загорались желтые одиночные звездочки. Сначала самые яркие, загадочно мерцая маленькими чистыми огоньками, а за ними и остальные, чуть заметные, раскрашивая темноту небосвода бесчисленным количеством светлых пятнышек. И вот уже можно было различить контуры некоторых созвездий. Молодой человек и девушка не спеша шли по аллеям загородного парка, плавно перерастающего в лес, и свет городских огней почти не мешал различать им вырисовавшуюся картину звездного неба.

– Ну, давай, рассказывай, про свои звезды, – девушка крепко обхватила руку молодого человека.

Тот, вдохнув побольше свежего летнего теплого воздуха, начал свой рассказ о звездах.

– Начну с самых заметных. Вот посмотри, видишь три самые яркие звезды? Это «летний треугольник»: Вега, Альтаир и Денеб. Вон та, самая яркая, – Вега. Она гораздо больше и горячее нашего Солнца. Если Солнце заменить Вегой, все моря и океаны выкипят, и наша Земля быстро превратится в безжизненную пустыню.

Девушка вздохнула и еще крепче прижималась к плечу молодого человека.

– Вега главная звезда в созвездии Лиры, – продолжал он – оно, правда, не очень выразительное и яркое, но зато с ним связана красивая легенда. Согласно мифу, оно названо в честь волшебной лиры Орфея. Звуки этой лиры заставляли двигаться деревья и скалы, с помощью нее можно было приручать диких животных. У Орфея была любимая жена Эвридика, но так случилось, что она умерла и тогда Орфей, решил спуститься в загробное царство и увести оттуда любимую Эвридику…

***

Орфа разбудил телефонный звонок.

– Только не это…

Он с тревогой потянулся к телефону.

– Только бы не она….

В любой другой день он вздрагивал от радости, когда она звонила ему, но сегодня он не ждал ее звонка. Больше того, он хотел, чтобы вчерашняя ссора как то загладилась сама собой, и она просто поняла его и поехала одна.

Но это была она.

– Привет. Ну что ты летишь со мной? – услышал он обиженный голос Эвры.

Он слышал, как она взволнованно дышит и не знал, что ей ответить.

– Ну мы же вчера это обсуждали, – тихо сказал Орф, понимая что он не сможет спасти ситуацию.

– Значит, ты не летишь? – в ее голосе послышались металлические нотки.

Он понял, что это тупик.

– Послушай, Эври, я ведь тебе вчера все объяснил, – начал он упавшим голосом, но понял, что на том конце бросили трубку.

Орф снова лег. Он закрыл глаза и немного поспал. Когда проснулся, было уже около десяти. Надо было вставать.

– А может быть сказаться больным и послать все к черту?

Он задумался. ­­­­­

– А что? Просто поехать с ней и все отложить.

Он чувствовал, что она ждет звонка. Он чувствовал, что она ждет, что он скажет ей, что послал все к черту и едет с ней. Он потянулся к телефону.

Нет. Он остановился.

– А как же пресс-конференция, как коллеги, как подготовка к эксперименту? И почему именно он всегда должен уступать. Неужели нельзя понять его, нельзя войти в его положение?

Он встал и принял душ. Почувствовал, что хочет кофе с молоком. Наливая молоко, почему-то вспомнил вчерашнего кота, который сидел и грустно смотрел на него около подъезда. Он тогда подумал о том, что сейчас придет домой, а кот все также будет скитаться по подъездам и мокнуть под дождем. Он хотел позвать кота, но передумал.

«И что бы я с ним делал»? – подумал Орф, медленно размешивая ложечкой сахар.

– Почему я о нем вспомнил? – Орф глотнул горячего кофе.

– Ах, да… Кошки ведь любят молоко.

Но наслаждаться кофе Орфу пришлось недолго. Его размышления прервал телефон.

– Так ты летишь или нет? Последний раз спрашиваю?

Орф сорвался. Он начал говорить, что нет ничего глупее, как вредничать и специально досаждать человеку, что он сыт ее капризами и у него дела.

И она улетела вечером. Одна.

А потом, на следующее утро он услышал сообщение …

***

Розен растолкал Орфа и похлопал его по плечу.

– Ну как ты?

– Да как видишь, кисну. Спасибо, что пришел сегодня. Не хочу быть один в такой день. Ровно год прошел. Поэтому я сплю. Хочу, чтобы этот день быстрее прошел.

– А как ты здесь оказался?

– Ты забыл закрыть дверь.

– Вот как … Да, действительно последнее время я стал рассеян. Знаешь, я не стал устраивать поминки. Не хочу этого. Позвал только тебя, но я думал ты не придешь.

– Ну, знаешь… – Розен посмотрел на Орфа исподлобья. – Как я мог не прийти. Знаешь, я думаю, когда пройдет сегодняшний день, и ты проводишь эту годовщину, тебе надо будет продолжить работу.

Орф помолчал.

– Я все время думаю о том, что это я во всем виноват. Надо было отговорить ее лететь. Я тогда грубо с ней говорил. Или надо было лететь вместе с ней.

– Чтобы вместе разбиться… – тихо проговорил Розен.

– Да, именно. Тогда бы я не испытывал этих мук. Все так глупо произошло. – Орф покачал головой и закрыл лицо руками.

Розен отошел к окну. Постоял. Потом отдернул шторы. День был пасмурный. Но в комнате стало светлее.

– Знаешь, с завтрашнего дня мы возвращаемся к проекту, – он внимательно посмотрел на Орфа.

– Если хочешь, мы ждем тебя. Будем продолжать работу. Но мне нужен определенный ответ. Я понимаю, что ты теперь постоянно будешь думать о том, что тогда ты не полетел с ней именно из-за работы. Но пойми, что ты бы не спас ее, если бы вы полетели вместе. Ты просто погиб вместе с ней. Вот и все. Работа могла спасти тогда вас обоих. Но спасла только тебя. И теперь только она может спасти тебя второй раз.

Орф встал с кровати и зашагал по комнате.

– Розен, пойми …

– Я знаю, что ты скажешь, – быстро перебил его Розен. – Но это уже ничего не изменит для Эвры. Зато для тебя это важно. Поэтому мне нужен определенный ответ.

Розен посмотрел на Орфа. Тот отошел вглубь комнаты к столу и взял в руки портрет Эрвы.

– Знаешь, – он неопределенно помолчал, смотря на фотографию, – я спрошу у нее разрешение, и завтра все тебе скажу. Он повернулся к Розену.

– Хорошо, – Розен чуть улыбнулся. – Завтра сообщишь.

– И еще… – Он неопределенно посмотрел куда-то в сторону.

– Я предчувствую что-то. Что даст мне ответ на мои вопросы. Знаешь, у меня ведь накопились вопросы, на которые я хочу получить ответ. Это из-за Эвры. И пожалуй …

Он снова задумался.

– Пожалуй, я сразу дам тебе ответ, я согласен.

Розен прищурился и кивнул в ответ.

Они помолчали.

– А теперь давай вспомним Эвру. Она любила вот это вино.

Орф достал из-под стола бутылку и поставил ее на стол.

– Я знаю, это безумие, – продолжил он, откупоривая бутылку и разливая вино в фужеры. – Но у меня есть один план, который я хочу реализовать. И наш эксперимент должен мне помочь. Только не спрашивай что это. – Он неопределенно махнул рукой.

Розен внимательно посмотрел на Орфа. – А я и не спрашиваю… Значит, ты согласен?

– Да! – твердо произнес Орф.

А теперь вспомним Эвру. Он протянул бокал с темно-красной густой жидкостью Розену.

***

– Мне кажется, именно ты должен будешь пообщаться с прессой и представить им наш новый проект, – серьезно посмотрев на Орфа, сказал Розен. – Ты молод, симпатичен и умеешь хорошо говорить.

Орф неопределенно пожал плечами. – Хорошо, скажу.

– Ну, вот и отлично. – Розен похлопал Орфа по плечу. – Завтра будешь звездой! Но говори немного и очень понятным языком. Нужно чтобы простой человек понял суть нашего эксперимента. И скажи что-нибудь о параллельных мирах, о множественности Вселенных. Наконец… о Творце.

– О Творце? – Орф прищурился.

– Да, чтобы заинтересовать простого обывателя. Но скажи так, чтобы это было между прочим, не акцентируй на этом внимание. Нам нужно заинтересовать максимальное количество людей. И сделать так, чтобы верующие надеялись найти в нашем эксперименте доказательства своей вере, а атеисты подтверждение творческих сил природы. Ну, или что-то в духе инопланетного или, лучше трансцендентного разума.

– Ты играешь на обе стороны? – Орф криво улыбнулся.

– А почему бы и нет, Орф. В конце концов, каждый видит свое, по-своему интерпретирует происходящее. А наша задача привлечь максимальное внимание. Не забывай, нам нужно финансирование.

Пресс-конференция транслировалась ведущими каналами и вызвала действительно большой интерес. Орф говорил вдохновенно.

– И вот в чем суть нашего эксперимента, – Орф сделал паузу и осмотрел зал. – Вы все прекрасно знаете, что недавно мы наконец-то поймали, казавшиеся неуловимыми частицы темной материи, которые мы называем вимпами. А сейчас мы хотим проделать с ними то, что делали ранее с элементарными частицами. Мы хотим разбить их, сталкивая друг с другом. Больше они ни с чем в нашем мире не взаимодействуют, только друг с другом. Первые эксперименты дали очень странные результаты. Не буду сейчас вдаваться в научные подробности. Объясню очень просто. Представьте, что у вас есть половина какой-либо вещи, вторая половина которой вам не видна, не ощущаема, но вы точно знаете, что она есть. И эта вторая половина вещи находится не в этом мире, а … ну назовем это зазеркальем. И в этом зазеркалье находится, возможно, то, что Платон называл миром идей, – подлинный объективный мир. А наш мир лишь иллюзия, порождаемая этим истинным миром. Так вот, сталкивая вимпы на высоких скоростях, мы увидели поле, которое уходит одной из своих констант во что-то неведомое, то, что мы пока назвали «Полем Творца».

На стене за его спиной возникло изображение многокилометрового туннеля, где должны будут столкнуться недавно открытые загадочные частицы черной материи.

– Здесь, он махнул рукой на изображение туннеля, – мы хотим повторить эксперимент, но уже в больших размерах. И здесь мы надеемся найти наконец-то ответы на вопросы, которые не дают покоя человеку много тысяч лет, – кто мы, откуда, как и зачем возник наш мир. Существует ли замысел в творении нашего мира, и сможем ли мы снова увидеть когда-нибудь ушедших от нас наших родных и близких.

Голос Орфа немного задрожал. В зале стояла тишина. Розен, внимательно и с волнением следивший за речью своего коллеги, тревожно оглядел зал. Но нигде не увидел насмешки или выражение сарказма. Орф поблагодарил собравшихся за внимание и под аплодисменты покинул кафедру.

– Не переборщил? – Орф нервно потягивал кофе из пластикового стаканчика.

Розен пожал плечами. – По моему, нет. Ты хорошо говорил, молодец. В конце концов, я понимаю тебя. Я думаю, они тоже тебя поняли. Ну, отдыхай, а завтра в бой. Готов?

– Я думаю, да – уже спокойно сказал Орф.

Это было совсем не похоже на старый добрый андронный коллайдер. Сооружение больше похожее на мегаполис, ушедшее одной частью под землю своими бесконечными туннелями, и взметнувшееся другой частью вверх огромной пирамидой, – вот, что теперь было местом грандиозных экспериментов. Это был Научный центр по исследованию элементарной материи, последняя гордость мировой науки. Розен метался среди огромного здания, и казалось, был вездесущ. Его видели то внизу, то наверху. Орф был внизу, там, где предстояло столкнуться в безумном вихре неведомым вимпам. Смогут ли они наблюдать то же самое поле, что было зафиксировано ими год с небольшим назад? Вот что тревожило всех.

Было ли это предчувствие у Орфа? Нет, скорее он чувствовал нечто другое. Должно произойти что-то, что, наконец, прекратит его душевные страдания. В глубине души Орф осозновал, что это что-то может быть просто аварией. Он знал про эти опасения, но не предавал этому значение. Давно томившее его чувство невысказанного вопроса, который он безуспешно задавал кому-то, заняло все его мысли и думы. Это чувство давно вытеснило научный интерес, и стало навязчивой идеей. Но теперь надо было сконцентрироваться на эксперименте. И Орф отдавал всего себя работе все эти дни. Теперь же он, как и тысячи других его коллег с нетерпением ждал сигнала о запуске вимпов. И вот, наконец, замигали традиционные красные лампы, и завыла сирена. Приоткроет ли на этот раз природа завесу над самой сокровенной своей тайной – тайной мироздания?

– Готовность номер один! – раздался глухой голос Розена, который переместился в командирский отсек где-то на самом верху здания. Все притихли.

– Готовность номер ноль, – Орф почувствовал, как повеял откуда-то слабый ветерок. – Что это? – успел подумать он.

– Пуск!

Неведомые частицы понеслись навстречу друг другу со скоростями близкими к скоростям света. Ученые, подобно детям, ломающим игрушку, чтобы посмотреть как она устроена, в который раз уже пытались разбить вещество, чтобы посмотреть из чего же оно состоит. Но на этот раз вещество было необычным. И на этот раз все произошло не так, как рассчитывали учёные.

Орф очнулся. Все что он помнил, было каким-то оглушающим валом, который поглотил все и вся. И еще эта белая вспышка, которая ослепила его. К своему удивлению, Орф обнаружил, что с ним все в порядке. Только немного ныл затылок. Он приподнялся и огляделся. Кругом были исковерканные куски металлических конструкций, а сверху зияла огромная дыра, выше которой простиралась странная серая мгла, которая не то клубилась, не то медленно спиралеобразно вращалась. Стояла невыносимая тишина. Орф даже подумал, что он оглох, но к его удивлению он вдруг услышал позади очень знакомый женский голос. Он обернулся. Около него стояла Эвра.

– Что это за дыра? – обиженно произнесла она. – Где это мы и что все это значит?

– Что ты тут делаешь, Эвра? – глухо произнес Орф, с изумлением оглядывая девушку.

– Что я тут делаю? – Эвра нервно засмеялась. – И ты еще спрашиваешь меня, что я тут делаю. Вероятно, это не ты притащил меня в свою дурацкую лабораторию посмотреть на грандиозный эксперимент. Я так полагаю, что это авария. Этот взрыв… Похоже, что у и тебя память отбило. Я уж не говорю про уши, которые просто заложило. Что теперь делать, Орф?

– Я ничего не понимаю… – Орф схватился за голову и отрешенно смотрел на Эвру.

– Тебя здесь не должно быть, ты же…

И вдруг он что-то понял. Именно этого он так ждал в своем предчувствии чего-то необычного, что должно было случиться. Вот оно … Неужели? – пронеслось в его голове.

Он взял в себя в руки и сделал вид, что все нормально.

– Ты не ранена? – Он уже спокойно посмотрел на Эвру.

– Как видишь… – холодно проговорила девушка. – Так мы будем что-то делать, как-то выбираться отсюда.

– Да, конечно. Прости, меня тоже оглушило и похоже я даже терял сознание. Надо попробовать выбраться отсюда. Мы сейчас на самом нижнем уровне. Я так понимаю, все коммуникации вышли из строя.

– Да… – Он хлопнул себя по лбу. – Запасной выход. Как я про него забыл. Нам надо попытаться до него добраться, пойдем.

Он резко встал и посмотрел на то, что когда-то представляло из себя помещение Научного центра. Но под обломками и грудами металлических конструкций он к своему удивлению заметил лабиринт из просветов, ведущий к запасному выходу. Он взял Эвру за руку и потянул за собой. Сквозь мглистую дымку они осторожно пробирались сквозь искореженные стены и панели.

– Странно, – проговорил Орф, оглядываясь и не находя взглядом никаких следов своих товарищей. – Куда все подевались? Ведь здесь была куча народа.

– Да они думать о тебе забыли. Мы потеряли сознание, а они ушли по этой самой запасной лестнице, – ворчливо проговорила Эвра, поминутно спотыкаясь на каблуках и дергая руку Орфа.

– Нет, этого не может быть, – улыбнулся Орф. – Осторожней! – Он в который раз поддержал споткнувшуюся Эвру.

– Тогда где все и где этот твой чертов запасной выход? – Эвра явно начинала нервничать, и это не предвещало ничего хорошего.

– Знаешь, – Орф пристально посмотрел на Эвру, – мне кажется, что все, что мы с тобой сейчас видим не настоящее. Да, еще вот что, – прибавил он шепотом, наклонившись к уху девушки, – ведь и выхода-то никакого нет, я сказал это просто, чтобы что-то сказать.

– Что за ерунду ты несешь? – Эвра оттолкнула руку Орфа. – Ты что издеваешься? Куда мы пробираемся уже целых полчаса? Мы выйдем отсюда?

– Слушай, Эвра, – Орф, прищурившись, посмотрел на серую клубящуюся пелену вверху, – у тебя есть телефон? Там в твоей сумочке?

– Ну, есть, – удивилась Евра, доставая телефон. Ты что хочешь кому-то позвонить? А раньше ты не мог это сделать?

– Вот именно. Кому-то… – Он усмехнулся и набрал телефон Розена.

К его изумлению он услышал тихий спокойный голос.

– Слушаю, говори.

– Что произошло, Розен? Авария? Мы тут с Эврой и нет ни души. Мы хотим выбраться отсюда.

На том конце помолчали. Наконец раздался все тот же голос Розена.

– Видишь лестницу впереди? Поднимайтесь по ней вверх. Но помни, только не оглядывайся.

Орф с изумлением увидел, что недалеко от них появилась вдруг, словно ниоткуда, уходящая в серую мглу длинная узкая винтовая лестница.

– Это что, действительно запасной выход? – Эвра с укоризной посмотрела на Орфа. – А ты сказал нет. Правда, откуда он тут взялся, еще минуту назад его не было. И что это за странный разговор. Он говорил как неживой. Они что там ничего не понимают?

Орф взял руку Эвру посмотрел ей в глаза.

– Эвра, нам надо подняться наверх. Это сейчас все, что я могу тебе сказать. Сейчас здесь все будет необычным. Приготовься к этому. Ты пойдешь за мной по этой лестнице.

Эвра изумленно смотрела на Орфа. Казалось, она что-то поняла. В ее глазах блеснули страх и слезы.

– Нам просто нужной идти вверх да? – нерешительно проговорила она, с испугом смотря на Орфа.

– Да, Эвра, именно так. Но только молчи, хорошо. Мне нельзя оглядываться на тебя. Я пойду первым, а ты за мной. Я буду идти медленно, чтобы ты поспевала за мной. Будь осторожна, держись за перила.

– Ты готова? – Орф посмотрел на испуганную Эвру.

– Да, кажется, да.

– Тогда пойдем. – Орф взял руку Эвры и посмотрел на нее, словно стараясь запомнить. Потом резко отвернулся и начал подниматься по лестнице. – Иди за мной. Просто иди за мной, – еще раз громко сказал он.

«Сколько же мы будем идти»? – подумал Орф. Он медленно, но твердо шагал по лестнице, держась за перила, слыша за собой стук каблучков Эвры.

– Надо было сказать ей, чтобы она шла босиком, – подумал он. Но потом, он решил, что так он бы не услышал стук ее каблучков и успокоился. Они поднимались все выше и выше. Серый плотный туман уже клубился вокруг них. Они ничего не видели и просто шли все дальше и дальше вверх по лестнице. Наконец Орф заметил, что туман стал понемногу рассеиваться. Странные незнакомые очертания начали вырисовываться из белой плотной пелены. Но потом Орф начал узнавать верхние этажи Научного центра. Стены, оборудование, интерьер – все вырастало словно из тумана, который рассеиваясь, принимал облик хорошо знакомого Орфу здания. Вокруг не было ни души. Сами очертания были еще нереальны и походили на мираж.

– Нужно подняться на самый верхний этаж, там конечная остановка – подумал Орф.

Все вокруг становилось более реальным и объемным. Рядом все также ясно слышался стук каблучков Эвры. Он уже начал довольно ясно различать облик самого последнего этажа Научного центра, как вдруг услышал отчаянный крик Эвры. С ужасом он увидел, как зашатались под его рукой перила, превращаясь в серую пыль, и одна из секций полетела в бездну пропасти, рассыпаясь в белый туман. Он инстинктивно обернулся и попытался схватить руку Эвры. – Ведь мы уже почти наверху! – пронеслось в его мозгу.

Но Эвры не было. Вместо нее он увидел, как посыпалась лестница под ним, и он стремительно полетел вниз, снова видя вокруг себя белый плотный туман, окутавший его со всех сторон.

Орф очнулся около двери лифта. Встал и осмотрелся. Вокруг по-прежнему стояла тишина, и не было ни души. Он нажал на кнопку вызова. К его удивлению двери лифта приветливо распахнулись. Он надавил кнопку последнего верхнего этажа, того, где располагался кабинет его шефа, Розена. Лифт быстро понесся вверх, сверкая зажигающимися кнопочками проносящихся этажей. Наконец тихим колокольчиком зазвенело оповещение об остановке на последнем этаже Научного центра. Двери мягко и бесшумно разошлись.

– Так непривычно, совсем пусто, – подумал он отрешенно, медленно подходя к кабинету шефа. Он тихо постучал, а потом приоткрыл дверь, как он это всегда делал. Розен, привычный Розен сидел за столом в своем строгом темном костюме и пил кофе.

– Привет, Орф! – Розен махнул рукой, приглашая Орфа к столу.

Орф нерешительно поклонился и сел напротив шефа.

– Кофе! – Он подвинул Орфу чашечку дымящегося ароматного напитка. – Сегодня был трудный денек!

– Почему Эвра сорвалась? – Орф исподлобья посмотрел на Розена.

Розен вздохнул. – Случилось то, что случилось, Орф. Я лишь автор проекта, но я не исполнитель. К тому же ты, наверное, уже понял, что твои представления о реальности не совсем правильны.

– Ты тот, с кем я хотел поговорить? Ты оттуда, из-за Зазеркалья? – Орф пригубил кофе и почувствовал, что вкус его превосходен. Раньше он не пил такого никогда.

– Как видишь, – Розен выпрямился, встал из-за стола и медленно прошелся по кабинету.

– Надо отдать вам должное, вы очень близко подобрались к черте. Открытие темной материи, темной энергии и квантовой запутанности помогло сделать вам правильные выводы. Вы подобрались к самому порогу того, что для вас называется неведомым… То поле что вы открыли, было почти, что проникновение в Зазеркалье. Некоторые из вас, правда, давно уже догадывались, что этот мир уходит своими корнями куда-то далеко, в бесконечность. Причем это произошло уже очень давно. Я имею в виду древних философов. В своей речи на пресс-конференции ты очень удачно упоминал Платона, который говорил, что есть мир идей и мир вещей. Вспомни Гераклита, который говорил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. А другой философ Кратил говорил, что нельзя не только два раза войти в одну и ту же реку, но даже и один раз, потому что пока ты входишь, река уже изменится. Реальности, той, как большинство из вас себе ее представляет, не существует, Орф. Она лишь бесчисленное количество вероятностей… Но все началось даже не с Платона, Гераклита и Кратила, а гораздо раньше.

– Раньше? – Орф вопросительно посмотрел на великого архитектора.

– Да, раньше. Еще задолго до греков. Все началось с древних египтян. Именно они впервые задумались о том, как же вычислить площадь круга. Так что все началось с квадратуры круга. Это было мое послание вам, если хочешь.

– Число Пи, – задумчиво произнес Орф и посмотрел на Розена. – Я так и думал…

– Да, Орф, число Пи. Потому что круг это символ вечности. И еще то число, которое идет после 3, 14 –ти сотых. Оно бесконечно. Вам это трудно было понять. Но я хотел, чтобы вы поняли, что есть число, которое ведет в бесконечность. Но не просто в бесконечность. В числе Пи заключена вся Вселенная. Но и это даже еще не все…. В числе Пи, вернее в той бесконечной последовательности цифр, что его составляет, я записал не только судьбы Всего, что есть во Вселенной, но и бесконечное число возможных вариантов этого Всего. И бесконечное число самих Вселенных с бесконечным множеством вариантов развития Всего, что их составляет.

– Это значит, что и моя жизнь имеет бесконечное количество возможных вариантов…– задумчиво произнес Орф.

– Именно, Орф, и не только твоя.

– Кто ты? – внезапно, словно очнувшись, произнес Орф. – Творец? Бог? Представитель высшей цивилизации?

– Это не доступно вашим чувствам, это нельзя выразить вашим языком. Но ты забыл, что существует язык, который поймешь и ты. Ведь ты математик. Я сейчас напишу формулу, и ты все поймешь. Ты увидишь, что такое Я. Потому что язык математики понятен и вам.

Творец взял фломастер и быстро написал формулу.

Орф встал из-за стола и подошел к доске. Он не отрываясь, как завороженный смотрел на формулу. Наконец, он изумленно покачал головой.

– Какая красота, гармония, совершенство. Как же никто из нас, даже самые умные гении не додумались до этого, а это так просто.

– Но зачем все это? Я имею в виду наш мир. Ведь он, как я понял, лишь иллюзия.

Он в той же мере иллюзия, как и не иллюзия, Орф. Все зависит от того, что понимать под этим. Есть, например, бесконечное число вариантов развития твоей жизни. И ни один из них, как ты понимаешь, не реальнее, чем другой. И что тут называть иллюзией или реальностью? Имеет ли смысл вообще противопоставлять их в данном случае? Не ведет ли это к противоречию?

– Но как понять, в каком из вариантов я живу сейчас по-настоящему?

– Не в одном из них и во всех сразу. Речь идет о потенциальной возможности, если хочешь. Ведь то, что вы называете материей, есть лишь некий материал для бесконечного числа реализаций. Само Бытие есть только Возможность. Не забывай об этом и конечно запомни формулу, Орф. Не забывай о вероятностном языке квантовой механики. Ты же математик. Реальность или не реальность. Это все игра словами.

– Я что, воскрес? – неожиданно спросил Орф.

– Ты и не умирал, Орф. Невозможно погибнуть, когда у тебя есть бесконечное количество других вариантов. Это был всего лишь один из них. Возможно бесконечное число других.

– А Эвра? Она тоже не погибла?

– Конечно, нет Орф. Да и вообще все, что было в вашем мире можешь рассматривать лишь как сон, который однажды тебе приснился.

***

Дождь не на шутку разошелся. Орф торопливо перепрыгивал через лужи, стараясь не промочить ноги.

– Вот скверно, – подумал он. – Если бы еще стояла хорошая погода, то можно было бы уговорить Эвру остаться в городе. Пойти на пляж. Да мало ли что… Но так… Нет, Эвра точно не согласиться остаться. А у меня завтра эксперимент. И что делать? Орф в очередной раз перескочил нескончаемый поток воды, несущийся из водосточных труб. Около самого подъезда на него смотрел серый промокший котенок. Он почему-то никуда не спрятался и как-то растеряно смотрел на человека, словно хотел о чем-то его спросить. Орф хотел пройти в подъезд, но нерешительно остановился. С минуту они смотрели друг на друга, стоя под дождем, но человек был под зонтом, и его ждало тепло дома, а кот оставался мокнуть под холодными потоками воды. Сердце Орфа, без того ноющее от безысходности ситуации с Эврой, сжалось еще сильнее. Он сделал первый шаг, и кот это сразу же почувствовав, прыгнув к его ногам. Орф погладил котенка и осторожно взял его на руки. Тот замурлыкал. Через несколько минут он уже жадно лакал молоко, которое было приготовлено для утреннего кофе. После молока кот приободрился и всем видом начал показывать, что он не против полакомиться чем-нибудь еще, но время было позднее и Орф решил побаловать приемыша на следующий день. Тем более что в холодильнике у Орфа было совсем пусто.

– А сейчас спать, – сказал человек, смотря на умывающегося кота. Кот видимо все понял и свернулся калачиком в ногах у Орфа, словно жил здесь давным-давно.

Орфа разбудил телефонный звонок.

– Это Эвра, – подумал он, протягивая руку к телефону. Он секунду помедлил, а затем принял вызов, подумав, что просто скажет ей про его вчерашнюю находку.

– Привет. Ну что ты летишь со мной? – услышал он обиженный голос Эвры.

– Привет. Знаешь, я подобрал вчера кота. С кем я его оставлю? Сегодня хочу немного его подкормить. А то он слишком тощий. В общем, такие дела…

– Какого еще кота? Что ты болтаешь ерунду. Скажи ты летишь сегодня со мной или нет?

– Эвра, я же говорю тебе, что я подобрал вчера вечером уличного, замершего, промокшего, голодного кота. Он сидел прямо под дождем и смотрел на меня. И что мне еще было делать? Бросить его там?

– А меня ты бросаешь?

– Почему ты так решила? Давай проведем время здесь, в городе. Обещаю, будет весело! И потом теперь у меня кот. Пусть хотя бы немного обживется.

– Ты специально это сделал, чтобы не лететь?

– Нет, я просто пожалел кота вот и все.

– Оставь его у кого-нибудь.

– Как ты себе это представляешь? – засмеялся Орф. – Кому он нужен.

– Понятно… – вздохнула Эвра. – И что он делает?

– Приезжай и посмотри на него.

– Значит, мы никуда не летим… Ладно, сейчас я приеду. – В ее голосе Орф прочитал недоверие.

Эвра поверила Орфу только когда увидела серого приемыша, который боднул ее и полез к ней на руки, словно знал ее сто лет.

– Из-за тебя я никуда не лечу, билеты пропали…– трепля за ухо кота, обиженно сказала Эвра.

– Ну и что, – весело отоозвался Орф, погода прояснилась, давай обсудим, как мы проведем твой отпуск. Завтра мы запускаем установку и разбиваем темную материю. Будет много работы, – надо будет обработать материалы, но я найду время и для нас с тобой.

– Так всегда, – вздохнула Эвра, – сначала твоя работа, а потом я. К тому же, по-моему, вы занимаетесь полной ерундой…

– Может быть и так… Но мне моя работа нравится и я не собираюсь ее менять, – Орф подмигнул котенку и как ни в чем не бывало уверенно посмотрел на примирившуюся поневоле Эвру. Что-то подсказывало ему, что он не зря подобрал вчерашним вечером этого несчастного промокшего серого бродягу.

– Эх, если бы все истории заканчивались так хорошо, – заметил Паулино.

– Знаешь, уже довольно поздно, но мы еще не послушали историю про Брайена и Агнесс. И я думаю без этой истории нам никак не обойтись в этот вечер.

– А кто эти Брайен и Агнесс, – спросил Паулино и тут же увидел красивую белокурую девушку в ночной пижамке.

Капсула памяти

***

Все мгновенья в жизни слишком кратки,

Чтоб не думать, что живешь во сне…

Так я не решил одной загадки:

Я ли в мире или мир во мне?

Засыпая, Агнесса подумала о том, что ее сны тоже реальны, потому что там все бывает как наяву. Во сне она часто видела странного мальчика, сутулого и больного, но почему-то такого родного ей. Иногда она испытывала странное чувство: ей казалось, что она это он. А он это она. С этим странным чувством она часто засыпала и просыпалась, и ей казалось, что однажды сон станет явью, а явь превратится в сон. Но что будет тогда более реальным, сказать она бы не смогла.

Агнессе было четырнадцать лет. У нее были два младших брата и сестра: маленький белокурый Бьерн, светловолосый Бенни и старшая сестра, рыжеволосая, Анна. Её родителями были рыжий бородатый великан Торальд и маленькая изящная брюнетка Бетти. Еще была бабушка, которая последнее время чувствовала себя неважно и почти все время проводила у себя в комнате, иногда спускаясь по вечерам вниз, в общую гостиную, чтобы побыть со своими внуками. Агнесса, хотя ей было всего четырнадцать, интересовалась философией, и была девочкой задумчивой и немного грустной, что делало ее некоторым образом изгоем в семье, где все любили радоваться жизни и ни о чем не задумываться. Ее увлечения также не всегда вызывали понимание. Агнесса обожала смотреть темными зимними вечерами на небо, отыскивая там свое любимое созвездие Ориона, словно огромные песочные часы раскинувшееся на зимнем небе, и сверкающее двумя непревзойденными сапфирами: красноватым Бетельгейзе и голубым Ригелем. Агнесса не хотела видеть в этом расположении звезд жестокого грубого охотника Ориона, но видела песочные часы, как напоминание каждому, кто посмотрит на звездное небо о том, сколько еще отмерено ему жизнью на этой Земле и что он сделал или собирается сделать. Еще одним увлечением юной Агнесс была палеонтология. Прямо около ее дома, на холмистых откосах, спускавшихся к лесному озеру, виднелись залежи древних известковых отложений. Когда-то, миллионы лет назад, здесь было море. Девочка любила отыскивать среди камней древние окаменелости и потом возиться с ними, перебирать и разглядывать застывшие следы жизни, существовавшие миллионы лет назад. Она бережно поглаживала найденные ей бесчисленные окаменелые остатки брахиопод, мшанок, криодей, губок и кораллов. Мысль о том, что эти организмы существовали сотни миллионов лет назад, приводили ее в восторг. А кем или чем в те времена была она? Где были те атомы, из которых построено её тело, её мозг, с бесчисленным количеством нейронов, при помощи которых она сейчас могла об этом думать? Вполне возможно, что она была брахиоподой, мшанкой или кораллом, которые плавно перемещались в теплых морских волнах миллионы лет назад, а сейчас окаменевшие лежали на ее ладонях. Сейчас она девочка Агнесса… А чем или кем она станет через миллионы лет? Не теми же ли морскими организмами, которые вновь покроют опустевшую планету, после того, как исчезнут люди. Ведь это когда-нибудь обязательно должно было случиться. Еще Агнесса любила размышлять и ей нравилась философия. Она пробовала читать Платона. Иногда ей совсем не хотелось общаться со сверстниками. В одиночестве она находила умиротворение и спокойствие. Грусть и меланхолия прочно поселились в ее детской душе. Возможно, меланхолия ее происходила от странного, непонятного пока ей самой недомогания, выражавшегося в ломоте ног и рук и общей слабости, которую она чувствовала с каждым разом все острее. Прежние детские шалости ее не радовали, а новая, взрослая жизнь, которая маячила у нее впереди, была для Агнессы чем-то нереальным и чуждым. Она понимала, что прекрасный мир грез, в котором она жила, должен будет скоро закончиться. Вот только иного мира для себя она не представляла… Неожиданно, совершенно случайно, Агнесс познакомилась со скандинавскими мифами и влюбилась в суровых белокурых богов и богинь. Ей нравились и греческие мифы, но скандинавские сказания очаровали её несравненно больше. Было что-то притягательное в странном, но звучном и завораживающем слове Рагнарёк. Что-то в глубине души Агнессы отзывалось на идею всеобщей гибели и великого возрождения Вселенной, которые пророчили древние скандинавские мифы. Она часто видела во сне страшную битву на равнине Вигрид. Но больше всего она грезила прекрасной богиней Фрейей, которая просто очаровала Агнессу своей добротой и была для юной девушки воплощением красоты и женственности. Любовь к скандинавской мифологии заставила Агнесс даже в шутку иногда называть свою любимую бабушку Эддой.

***

Брайен снял шлем и оглядел свою жалкую лачугу, заваленную старыми вещами и другим никому не нужным хламом. Здесь же были древние окаменелости, пылившиеся в картонных коробках и стопки пожелтевших от времени книг, лежавших пачками вдоль стен и занимавшими добрую часть его маленькой комнаты. Но был и один светлый уголок в этом убогом жилище: на стене светилась маленькая репродукция «Весны» Боттичелли. Брайен обожал «Весну». Он смотрел не неё как на икону, а прекрасная голубоглазая золотоволосая богиня Флора в цветочном наряде напоминала ему Агнессу. Вот и сейчас он снова взглянул на «Весну». В бесчисленный раз залюбовался Брайен прекрасным хороводом златовласых богинь.

В глаза сразу бросились оранжевые апельсины на деревьях и хоровод молодых женщин в прозрачных одеждах. Изображённые на картине фигуры античных богов и богинь казались удивительно телесными и объёмными, но что создавало этот эффект понять было трудно. Какая-то магия цвета и контраста делала тела на картине живыми, объемными и почти осязаемыми. Казалось, что сейчас они и вправду оживут и закрутился хоровод нежных богинь, отовсюду раздастся аромат апельсинов и благоухающих цветов. Всегда, когда он смотрел на эту картину, Брайен чувствовал какую-то неведомую и непостижимую тайну, заключённую в тех образах, которые создавали волшебный узор этого сказочного цветоносного хоровода. Вот, словно ниоткуда, возникает бог западного ветра Зефир, и оплодотворяет Хлориду, превратившуюся после этого в торжественно-прекрасную богиню цветов Флору, щедрой рукой рассыпающую на своем пути весенние цветы. Тут же подобно волшебным феям в медленном танце парит над цветочной поляной в апельсиновом саду в прозрачных одеяниях тройка харит: Аглая, Ефросина и Талия. Рядом с ними юноша в шлеме, крылатых сандалиях и кадуцеем. Он с помощью кадуцея разгоняет тучи. В этом волшебном саду небо всегда должно быть ясным. В гордом одиночестве, в ореоле из листьев мирта, словно в арке, в центре стоит Венера, богиня садов и любви. Всё в этом мире подчиняется богине любви Венере. Всем правит любовь. Оживает весной природа, и появляются цветы, вестники новой жизни, любви и света. Даже боги не могут избежать всепоглощающей силы любви. Вот и утончённые хариты, сплетая венки и гирлянды, «чтобы в небесные ввить кудри и косы свои», радуются самому прекрасному времени года, весне. И разум уступает всесильному чувству любви: амур уже направляет стрелу в среднюю Хариту, Ефросину. Даже она, чьё имя Ефросина, что значит благомыслящая, поддалась слепому инстинкту и зачарованно смотрит на красивого юношу в красном плаще. Жестом правой руки Венера снисходительно благословляет эту любовь: она здесь царица, она правит миром. Никто не в силах избежать её власти. Но власть эта не основана на насилии и принуждении, она подобна чудесному опьяняющему напитку. И если не злоупотреблять им, а сделать его вечным спутником своей жизни, обращаясь к нему, как к хорошему вину, в часы досуга и праздников, то жизнь станет подобна прекрасному цветущему саду. Вот такая любовь, не жертвенная, не оправдывающая зла и насилия, лишенная страстей и пороков ревности, должна быть путеводной звездой человека. Нет здесь места для меланхолии, а есть место для радости и любви. Может быть, поэтому дело всё-таки в людях? От нас зависит, как мы могли бы построить жизнь на нашей планете. Тогда и Творец, если он есть, не будет скорбеть и плакать о несовершенном мире. Да и нужен ли нам тогда этот самый Творец, если мы сами можем построить гармоничный мир, в котором царит любовь и взаимопонимание? Такой мир, где смерти не боятся, потому что понимают, что бессмертие невозможно, ибо оно неестественно. Где потеря родных и близких, это вовсе не трагедия, а просто прощание. Где каждый понимает, что его благополучие зависит от благополучия другого. Где любовь превращается в красоту, а красота в любовь…

Брайен взял в руки две старые потрепанные книги и открыл там, где были закладки. Это были фрагменты из поэмы Лукреция «О природе вещей»и из поэмы Овидия «Фасты.

Вот и Весна, и Венера идет, и Венеры крылатый

Вестник грядет впереди, и, Зефиру вослед, перед ними

Шествует Флора-мать и, цветы на путь рассыпая,

Красками все наполняет и запахом сладким…

Ветры, богиня, бегут пред тобою; с твоим приближеньем

Тучи уходят с небес, земля-искусница пышный

Стелет цветочный ковёр, улыбаются волны морские,

И небосвода лазурь сияет разлившимся светом…

"Флорой зовусь, а была я Хлоридой…

Как-то весной на глаза я Зефиру попалась; ушла я,

Он полетел за мной: был он сильнее меня…

Все же насилье Зефир оправдал, меня сделав супругой,

И на свой брачный союз я никогда не ропщу.

Вечной я нежусь весной, весна — это лучшее время:

В зелени все дерева, вся зеленеет земля.

Сад плодовитый цветет на полях, мне в приданое данных…

Сад мой украсил супруг прекрасным цветочным убором,

Так мне сказав: «Навсегда будь ты богиней цветов!»

Но перечесть все цвета на цветах, рассеянных всюду,

Я никогда не могла: нет и числа их числу…

Следом Хариты идут, венки и гирлянды сплетая,

Чтобы в небесные ввить кудри и косы свои.

Как был бы прекрасен мир, если бы миром управляла любовь… Нет, все было не так, и Брайен это знал. Смогут ли помочь суровые скандинавские боги изнеженным греческим богам? Возможно, ли очистить этот мир от скверны во всепоглощающем пожаре? Нужен ли Рагнарёк? Он вспомнил прекрасную скандинавскую богиню любви и весны Фрейю, сопровождаемую своими вечными спутницами, дикими кошками. Она так была похожа на Флору. Война и любовь. Что победит в конечном итоге? А может быть это единый неразрывный процесс? Нет, Брайен знал, что это не так.

Он подошел к стене и посмотрел на себя в зеркало. Теперь он снова был Брайеном, жалким безобразным, заросшим черной щетиной. Да это снова был он, Брайен, инвалид на нищенском пособии, а не прекрасная голубоглазая четырнадцатилетняя блондинка Агнесс. В его жизни, как и в жизни многих подобных ему бедняков, единственным развлечение был виртуальный мир, где подобные ему малоимущие люди проживали чужие жизни, где они были богаты, известны и успешны. Впрочем, все зависело от фантазии тех, кто выбирал свой виртуальный мир. Были и оригиналы, вроде Брайена, не ставшие популярными актерами или миллионерами, а выбравшие для своей второй жизни нестандартные, с общепринятой точки зрения, варианты для иных воплощений. Брайен и сам не мог понять, почему он захотел стать четырнадцатилетней девочкой Агнессой из хорошей семьи, увлекающейся философией, палеонтологией, астрономией и живущей в чудесном мире своих грез. Но именно эта жизнь казалась ему подлинной и настоящей. Он снимал шлем только тогда, когда нужно было выйти за продуктами или поесть. Да и это он делал не часто. Благо, что виртуальная жизнь была доступна даже самым бедным гражданам. Правительство всячески обеспечивало эту доступность, понимая, что это снимает социальное напряжение. Люди проживали чужие жизни, почти уже не замечая своей. Все, что для этого требовалось, можно было приобрести за ничтожно малые деньги. Многие переставали даже питаться, погибая от истощения прямо в вирт-шлемах. Если этот человек был одинок, его находили через некоторое время, когда соседи или знакомые начинали бить тревогу. Или же если человек совсем ни с кем не общался, квартиру часто взламывали, по требованию коммунальщиков, когда долги за жилье начинали превышать допустимые нормы. Тогда чаще всего находили крайне истощенное тело человека в шлеме. Таких погибших шутливо называли «мумиями», потому что их крайне истощённые тела просто высыхали. Их тела запаковывали в черные полиэтиленовые пакеты и отправляли в крематорий, а квартира, если не находилось наследников, отходила государству, с последующей сдачей в наем. Брайен знал, что его, скорее всего, ждет такая же судьба, но это его мало волновало. Он страдал заболеванием костей, и все его тело неимоверно ныло и болело. Передвигался он с трудом, но мог еще пока совершать небольшие прогулки и покупать продукты в ближайшем супермаркете. Виртуальная реальность была помесью сна и наркотика, но не была ни тем ни другим. В принципе для здоровья она была безопасна, поэтому и никакого запрета на нее не существовало. Но это не было похоже и на прежние компьютерные игры. Теперь человек, уходя в виртуальный мир, полностью растворялся в новой реальности, и только специальные сигналы напоминали ему о «времени конца сеанса». Эти сигналы можно было отключить или проигнорировать, что и вызывало много смертей от «передозировки виртуалом», как это часто называли. Но Брайен пока не игнорировал сигналы и всегда делал положенный перерыв. Он понимал, что если он погибнет от «передозировки», то не станет и Агнессы, а этим существованием он очень дорожил. Брайен давно решил, что будет в ее теле до семнадцати лет, а потом уйдет из жизни. Потому что потом Агнесса должна будет превратиться в женщину, а Брайену этого было не нужно. Он будет в ее теле, пока она мечтает, пока она ребенок, пока она девственница. Ему нравились ее наивные цветные детские сны, ее маленький добрый волшебный мир. До ее совершеннолетия оставалось всего три года…

Брайен вышел на улицу. Все кругом тонуло в тумане монотонности и безразличия: люди с одинаковыми лицами, безликие остовы серых многоэтажек, бесконечный муравьиный поток машин, бесчисленное количество однообразных супермаркетов с одинаковыми товарами и одинаковыми ценами, но с разными названиями. Брайен мгновенно почувствовал себя обреченным. Это происходило с ним всегда, когда он выходил из своей лачуги. Чувство обреченности наступало как медленный, но неизбежный приступ тошноты. Что эта была за обреченность, он не понимал, но чувствовал ее всеми фибрами своей души, каждой клеточкой мозга. Может быть, это был просто ужас самого бытия, называемой жизнью, –жестокой, безысходной, бессмысленной, как все вокруг, как лица и души окружавших его людей, как он сам, как его мысли и его отчаяние? Кругом была только ложь и лицемерие и ничего больше.

«Как они не сходят с ума», – думал Брайен, всматриваясь в сумрачные лица прохожих. – «Как они не сходят с ума от этой обреченности на смерть и бессмысленности своего существования», – ему хотелось закрыть глаза, остановиться, лечь на асфальт, но он шел, словно отбывал необходимую ему повинность. «На что они надеются? На то чтобы получить больше удовольствий, потребить как можно больше товаров и услуг, потратить как можно больше денег? Брайен вспомнил одну из надписей на древнем надгробии.

«Кто мы? О чем говорить? Да и жизнь наша что же такое?

С нами вот жил человек, а вот и нет человека.

Камень стоит, и на нем только имя. Следов не осталось.

Что же, не призрак ли жизнь? Выведывать, право не стоит.

Я не была. Я была. Нет меня».

«Наверное, в этом мире ничего не изменилось со времен древнего Рима», – размышлял Брайен на пути в супермаркет. – «Мы такие же. Просто стали потреблять еще больше. Это однажды кто-то и где-то сказал, что он мыслит, следовательно, существует. Но это был только случайный поворот по дороге в общество потребителей. Нет мыслить не надо, надо потреблять: «я потребляю, следовательно, я существую», – вот что стало лозунгом нашего времени. И дан ответ на извечный вопрос человечества о смысле существования: мы живем только потребляя. В потреблении смысл всего нашего существования. Нет потребления, нет и жизни. Вся наша жизнь – потребление. Гомо сапиенса сменил «Человек потребляющий». Хотя и был ли он когда-нибудь, этот гомо сапиенс? Так что потребляй. Нет денег, возьми кредит. Нечем выплачивать? Возьми второй, чтобы выплатить первый. Потом третий и четвертый. Больше нет идей? Тогда застрелись, но перед уходом устрой крутую вечеринку. Ради этого и стоило жить. Но только не думай, что ты кого-то обманул. Те, кто давал кредит в накладе не останется. Заберут все, что от тебя осталось или оберут родственников или поручителей. Да, таков закон свободной экономики. А за свободу надо платить. Правда, только тебе. Но это никого не волнует, потому что все заняты. Заняты потреблением. Все остальное разговоры в пользу нищебродов. Хотя может быть он и неправ. Возможно, как и он, многие отбывают жизнь как тяжелую повинность, мечтая вечером уединиться и пожить чей-то другой жизнью, протестуя, таким образом, против этого мира. Но можно ли считать это протестом? Но не является ли и это потреблением?»

Брайен зашел в супермаркет. Как всегда, товаров здесь было гораздо больше чем покупателей. Неужели все это будет потреблено и съедено? Брайену вновь пришла мысль, которая каждый раз мучала его, когда он приходил за покупками: куда исчезают товары, которые никто не купил? Он представлял себе тонны просроченных приторно- сладких шоколадок в ярких обертках, тушки несчастных куриц, упаковки бесчисленных тортов. Однако в последнее время он стал замечать, что все товары стали вытеснять небольшие ярко-оранжевые пакетики с неограниченным сроком годности, так называемые «наборы для нищебродов». Они были очень дешевыми и представляли собой искусственно изготовленные напитки и продукты питания. Никто толком не знал, как и из чего они сделаны. Но неизменно в их составе оказывалась куча витаминов, тонизирующие добавки и, как поговаривали многие, средства усиливающие половой инстинкт. Почему? Да потому что государству нужны были новые граждане, а если точнее, налогоплательщики и солдаты. Ведь рождаемость в последнее время неуклонно снижалась, несмотря на все стимулирующие контракты на рождение «государственного ребенка». В оранжевых пакетах были напитки и еда. Напитки напоминали нечто среднее между старыми, и давно уже забытыми кофе, чаем и различными «колами». Но еда была еще экзотичнее: что-то вроде чипсов с сотней оттенков различных вкусов. Внутри супермаркета как всегда было много пенсионеров. Они бодро передвигались мимо стеллажей с товарами, выискивая ценники с желтыми флажками, означавшими скидки. И хотя это были грошовые скидки, этими пустяками держалась «демократия пенсионеров», очень выгодная для власти. Знали бы древние греки, во что может превратиться идея демократии, – подумал Брайен и усмехнулся, посмотрев на бодро суетящихся старичков. Это началось еще очень давно, когда люди в общей массе стали жить лучше и дольше. Появилось много пожилых людей. Среди них было много таких, которым было девяносто и больше. После ста пятидесяти, люди переставали платить коммунальные платежи и получали небольшие выплаты «за стольник с полтиной». И таких долгожителей теперь становилось все больше. И это радовало общество, потому что наконец-то начала исполняться давняя мечта человечества о долголетии. Люди издавна мечтали о победе над смертью, или хотя бы о максимальном продлении жизни. Но при этом, как это часто бывает, любое исполнение мечты оборачивается иногда неожиданными последствиями. Ослабление социальных связей и атомизация общества привели к разрушению традиционных видов общежития, снижению рождаемости. А пожилых людей становилось все больше. Их ценили за опыт и поэтому охотнее брали на работу, им охотнее выдавали кредиты, потому что у них были высокие пенсии и стабильный доход. Постепенно огромная армия пенсионеров стала тем самым капризным «демосом», которого так старательно обхаживала власть. Пенсионеры исправно голосовали за действующую власть, а та грошовыми повышениями и преференциями, всё же казавшимися чем-то значительным, поддерживали своего избирателя в тонусе. Так старики стали основным избирателем власти, для которой сиюминутная выгода всегда является единственной целью. К сожалению, такова любая власть. Брайен иногда задумывался, а на что же надеются политики, и что будет с государством, когда не останется молодежи, а последние пенсионеры умрут. Но, наверное, девиз каждой власти всегда один: «после нас хоть потоп». К своему большому огорчению, потому что Брайен уважал пожилых людей, у него ведь тоже были мать и отец, правда, давно умершие, тем не менее, замечал, что продление жизни выродилось в эгоистическое желание вечного потребления. Все чаще он замечал капризных, своевольных стариков, уверенных в том, что всё в мире направлено на то, чтобы максимально продлить их существование, не считаясь ни с природной закономерностью, ни со здравым смыслом. При этом свою ненависть к молодежи они уже почти не скрывали. Продленная жизнь, без жажды познания, вне мудрости и любви, вне понимания чувства меры и природной гармонии, выродилась в простое желание бесконечного потребления, стала его гротескным символом. Своевольный капризный старик, трясущийся за свое здоровье и желающий как можно дольше продлить век своего потребления, вот что стало символом века. Хотя Брайену было неловко от этих мыслей, они все чаще посещали его и пугали своей откровенной правдивостью. По новым законам теперь голосовать могли только люди старше семидесяти лет. Да, это оттого что молодежь пробовала бунтовать. Сами виноваты. Молокососам нельзя доверять право голоса. Но вот налоги, правда, они должны платить исправно. Хотя дорогих машин на улицах города было хоть отбавляй. Ведь где-то люди берут деньги. Нет денег, возьми кредит. Нечем выплачивать? Возьми второй, чтобы выплатить первый. Потом третий и четвертый. Больше нет идей? Ах да, об этом он уже думал. Замкнутый круг. А может быть, это у него нет идей? Нужно уметь делать деньги из воздуха. Ты бедный, значит, сам во всем виноват. Неудачник. Нищеброд. Виртуал. А раньше бы сказали мечтатель и фантазер. Ну и ладно. Все эти разговоры в пользу богатых. Брайн вспомнил, что он пришел за продуктами.

На нижних полках приютились самые дешевые товары. Это был простой и дешевый способ обмануть покупателя, спрятав недорогие товары, чтобы на глазах были только такие же второсортные продукты, но вдвое, втрое дороже. Но Брайен знал это. Здесь, на нижних полках было то, что он всегда приобретал. В плане еды Брайен был «консервативен». Весь его скудный рацион составляли макароны, приправленные майонезом. Хотя на большее все равно не хватало. Может быть, поэтому он и не считал себя потребителем? Хотя что-то ему подсказывало, что он поступал также, будь он миллионером. Поэтому с его стороны это был просто «осознанный аскетизм», как в шутку называл его сам Брайен для самого себя, потому что он почти ни с кем не общался. Он взял десять пачек макарон и майонез. Этого ему хватит на неделю. Расплачиваться как раньше, во времена его юности, давно уже перестали. Не было ни кассы, ни кассиров, просто на выходе каждого сканировали невидимые лучи, и со счета списывалось ровно столько, сколько было нужно. Чип был у каждого на правом плече, под кожей. Он заменял все документы и карты оплаты. Если у кого-то не было средств на счету, он мог не сомневаться: с его счета все равно спишут нужные средства, и тогда придется заплатить за всё и ещё оплатить штраф. Так же всё оплачивалось и во всех видах транспорта: на выходе невидимые лучи неотвратимо опустошали виртуальные кошельки граждан. Теперь невозможно было что-то украсть или проехать «зайцем». После каждого сканирования в ушных раковинах приятный голос сообщал, сколько наличности снято и сколько ещё осталось. Это был голос из микрочипа, вмонтированного в уши каждого потребителя. Но кроме информации о счете, в уши граждан постоянно «лилась» реклама, а иногда срочные обращения Верховного. Всё это, реклама, сообщения о списаниях и обращения Верховного, причудливым образом сливалось в один монотонный поток в ушах «человека потребляющего» и становилось фоновым шумом современной жизни. Отключить это теперь было невозможно. Соответствующие законы давно уже были приняты Большим Советом Геронтов и подписаны Верховным. Но люди давно привыкли к этому. «На вашем счету… с вашего счета…» Так начинался день и так день заканчивался. Брайен вышел из дешевого супермаркета. Где-то далеко, за глухими заборами с лазерными лучами поверху, вместо старой колючей проволоки с током, была какая-то неизвестная жизнь и совсем другие магазины. Там продавались натуральные продукты и свежее молоко. Но всё это было для избранных. Они почти не появлялись в мире нищебродов. Избранные решали судьбы всей планеты. И, похоже, у них это неплохо получалось.

Поев спагетти с майонезом, выпив обезболивающие, и переведя часть своего жалкого пособия по инвалидности в счет оплаты своей лачуги, Брайен снова одел шлем.

***

Наступали новогодние праздники. Дом Саймонов украсился разноцветными гирляндами, в окнах замелькали разноцветные огоньки. Но на душе у Агнессы было не весело: последнее время все больше тревожила бабушка. Девочка заметила, что и родители забили тревогу. И как-то она услышала роковое: «оцифровка». Агнесса не захотела этому верить. «Просто ослышалась или они говорили о ком-то другом», – успокаивала она себя. Но однажды ей пришлось поговорить с отцом. Уже по тому, что он говорил с ней, опустив голову и стараясь не смотреть ей в глаза, девочка поняла, что бабушка скоро умрет. Ей захотелось плакать и она начала тереть глаза, чтобы спрятать горячие слезы, покатившиеся из глаз. Но отец взял ее за руку.

– Не надо плакать, – его голос зазвучал торжественно и как-то таинственно, – ведь завтра утром будет «встреча». Нет, нет, ­– он схватил дочку за руку, увидев, что она снова готовится зарыдать, – послушай меня. – Он посмотрел ей в глаза, вытер набежавшие слезинки. – Послушай меня. Это только раньше считалось, что смерть это прекращение жизнедеятельности организма и гибель индивидуума как обособленной живой системы. Нет, сейчас все совсем не так. Смерти уже давно нет. Потому что индивидуумы сохраняются посредством копирования. Ты ведь читаешь только своих древних философов и ничего не знаешь о жизни. Смерти нет, потому что есть оцифровка. Завтра утром мы назначили процедуру «встречи». Ты знаешь, что это такое. Это прижизненное свидание оригинала со своей цифровой копией. Очень торжественный момент. Пару недель назад мы отправили все необходимые данные о нашей бабуле в компанию «Перпетум мобиле», где на заказ изготавливают цифровые копии живых существ. И завтра в восемь утра наша бабушка увидит своего близнеца. Ты увидишь нашу бабулю бодрой и здоровой. Ведь скоро Новый год и наша дорогая бабушка непременно будет рядом с нами! Ну, ты успокоилась? Пойми, это жизнь! Жизнь! Слышишь? Жизнь, а не смерть. Привыкай! А теперь умойся, а завтра мы все встречаемся в гостиной, не проспи и не опаздывай.

Отец поцеловал Агнессу в сырую щеку, потрепал ее белокурые волосы и быстро отошел.

– Бабушка скоро умрет, – прошептала Агнесса и закрыла лицо руками, ощущая тепло крупных, как капли проливного дождя, жгучих слез.

Утром Агнесса все же была в гостиной. Здесь были все члены семьи, за исключением маленького Борна, который еще спал, и все спокойно пили кофе. Бабушка должна была спуститься с минуты на минуту. Сейчас наверху, в ее комнате, свершалось «таинство встречи», – свидание человека со своей цифровой копией. Это действо так и называлось, – «встреча», и она всегда происходила один на один. Никто старался не нарушать этой почти мистической и священной встречи.

Бабушка появилась внезапно. Все думали, что она соберет последние силы для того, чтобы попрощаться. Все ожидали увидеть старую изможденную долгой болезнью женщину, чуть поддержанную и приободрённую сильными лекарствами, тяжело дышащую и с трудом открывающую дверь. Но все оказалось по-другому. Правда, бабушка была исхудавшей, с непривычно валившимися щеками, слабая, но необыкновенно торжественная и одухотворённая.

Все бросились к ней и едва не повалили её на пол. Бабушка улыбалась, и казалось, была счастлива, по крайней мере, была очень бодра и как-то умиротворенно спокойна. Она обняла и поцеловала всех по очереди, а последней была Агнесса. Девочка крепко-крепко прижалась к уютной шерстяной кофте, пахнущей лекарствами и старыми книгами. Слёз уже не было. Агнесса почувствовала, что слабые худые руки в ответ также обхватили ее шею и плечи.

– Будь счастлива, Агнесс, – услышала девочка слабый шёпот и чуть тёплые сухие губы коснулись её щеки.

– И прощай…

Но, почувствовав, что внучка встрепенулась, бабушка поспешно добавила: – Нет, пока! Я вернусь совсем скоро…

Слабые руки отпустили девочку, и Агнесса одиноко осталась стоять, всё ещё мысленно обнимая родную бабулю.

Старая женщина стояла уже у двери, но остановилась и помахала всем рукой.

– Через полчаса я вернусь к завтраку!

И она действительно вернулась. Это была бодрая, здоровая и веселая прежняя бабушка. Все что выдавало в ней цифровую голограмму, было лишь то обстоятельство, что голографический двойник подносил к губам еду и напитки, но они никогда не уменьшались. Призрак не мог есть. Но на это старались не обращать внимания. Агнесса не понимала всех технических подробностей обслуживания цифровой копии, но «цифровая бабушка» каким-то образом теперь появлялась в гостиной почти каждое утро и вечер. Ну и конечно на Новый год, вся семья, включая и бабушку, собрались за праздничным столом. Где находится теперь настоящая бабушка, Агнесса не решалась спросить. Она отгоняла от себя страшные мысли, вспоминая, что отец недавно говорил про старый отживший себя обычай похорон, когда и смерть воспринималась по-другому и о том, что эти времена давно прошли. Когда зажигались свечи и уютно потрескивал камин, а горячий шоколад согревал тело и душу, Агнесса и вправду забывала, что рядом с ней была теперь какая-то другая бабушка. Нет, это и вправду была она, и даже пахло от нее книгами и лекарствами. Кажется, это был запах корвалола, хотя зачем он был нужен призраку, разве призраки нервничают? Хотя в глубине души Агнесса хорошо понимала, что всего лишь продвинутые технологии по воссозданию виртуальной реальности. И все же… И все же она хотела верить что общается не с призраком.

– Нет, – Агнесса решительно отгоняла от себя подобные мысли, – это просто бабушка, моя родная, любимая бабуля, даже тепло от нее идет, как и раньше, к ней так же можно прижаться и ощутить мягкий ворох ее теплой кофты. И смеётся она также, и шутит, и такая же добрая. Каждый получил от неё на Новый год подарок как всегда, такой, какой хотел. Ведь не зря же бабуля целый год незаметно расспрашивала всех нас, как бы невзначай, о наших желаниях. А все для того чтобы на свой любимый праздник подарить нам то, что нас больше всего порадует. И все же где-то в глубине души Агнесса смирилась с потерей любимого человека. Хотя умерла ли бабушка? Ведь жизни и смерть приобретали сейчас совсем иной смысл. Да и что такое, в самом деле, смерть. Разве мы остаемся такими же, как были на протяжении своей жизни? Разве тот карапуз в пеленках и симпатичная девушка в мини юбке в семейном альбоме это одно и то же? А ведь получается что так. А разве мы не становимся каждый день не такими как были вчера, разве не изменяемся? Где та грань, что отделяет наше я от какого-то нового я, уже не такого как прежде? Так почему же мы так боимся смерти, если мы умираем каждую минуту, секунду, каждую триллионную долю секунды, когда рой элементарных частиц, составляющих наше тело, успевает обновиться снова и снова, делая нас не менее реальными, чем они сами. Так, где же мы? И были ли мы когда-нибудь чем-то?

Цифровизация совпала с юностью Агнессы и была открытием и новшеством века. Когда-то, похожий на какого-то странного киборга, гениальный физик Стивен Хокинг проиграл пари другому не менее гениальному физику, бывшему слесарю Кипу Торну. Спор касался очень странной темы: пропадают ли бесследно в черной дыре материальные предметы или каким-то образом информация о них сохраняется. А если сохраняется то, в каком виде, и нельзя ли её превратить в оригинал, используя голографию. А потом понеслись потрясающие открытия: где-то во Вселенной на огромном носителе находится гигантский «проектор», а вся наша реальность лишь потрясающих размеров вселенская голограмма. Не понимая до конца, что же все это значит, человечество начало осваивать создание голографических двойников умерших сородичей, ведь это был очень прибыльный бизнес. Усложнились и приобрели иной вид и многие виртуальные забавы. Вот только голограммы голограмм оказались наделены совсем иными качествами. Они были бессмертны и могли передвигаться со скоростью света. Хотя жизнь шла по-прежнему своим чередом, цифровые копии людей появлялись все в большем количестве. Они гуляли по улицам, заполняли парки и магазины, ездили в общественном транспорте. Сквозь них можно было пройти как сквозь привидение. Но, тем не менее, они говорили, смеялись, даже иногда скандалили и ругались. Все больше людей оцифровывали своих умерших родственников. Все больше появлялось на улицах городов говорящих призраков.

***

Брайен очнулся от сигнала «конец сеанса» и неохотно снял шлем. Он лежал на кровати в своей бедной лачуге. С возвращением в реальность вернулась и его давнишняя хворь. Даже обезболивающие уже почти не помогали. Ныли кости рук и ног. Всё тело будто бы принадлежало не ему, оно было лишь жалкой прогнившей оболочкой. Ему давно уже не хотелось жить. Держала только Агнесса…

«Не будет меня, не будет Агнесс», – в который раз подумал Брайен и нехотя встал с постели. В комнате было темно: осенний вечер вступал в свои права. Он с отвращением подумал, что пора ужинать, и нужно что-нибудь съесть. Ему вспомнился вкус чудесного шоколадного пудинга, который только что ела на Рождество Агнесса. «Какой он был вкусный», – с грустью подумал Брайен, смешивая макароны с майонезом. Он быстро расправился со своим скудным ужином и выпил стакан искусственного чая. Надевая шлем, Брайен подумал о том, что сейчас он станет Агнессой и его ждет уютный вечер в большой гостиной со всей семьёй. А потом – уютная спаленка Агнессы, где она перед сном послушает несколько ноктюрнов Шопена. Правда, утром он снова станет Брайеном, чтобы позавтракать и для этого его разбудит сигнал «конца сеанса». Пока он его еще не отключил. Хотя… Брайен помедлил перед тем, как надеть шлем.

Когда-нибудь это должно было случиться, – его рука решительно потянулась к клавиатуре.

***

Агнесса всё чаще стала замечать странное недомогание. Ныло всё тело, болели кости рук и ног, ломило затылок и виски. Однажды она пожаловалась родителям, и ей пришлось полежать в «саркофаге». Так назывался домашний больничный комплекс, серебристая медкапсула с окошечком, где можно было пройти медицинское обследование, не выходя из дома. Такие «саркофаги» теперь были почти в каждой уважающей себя семье. Капсула была подключена к общемировой медицинской сети, и можно было руками роботов-манипуляторов делать необходимые анализы даже производить небольшие операции, где не требовался большой объем послеоперационной терапии. Агнесса долго лежала в медкапсуле, пока заботливые руки манипуляторов производили необходимые манипуляции с ее телом. Она видела в окошечко улыбающихся родителей, но ей почему-то хотелось плакать. Когда все необходимые анализы были взяты, крышка плавно поднялась вверх. Теперь нужно было немного подождать. Агнесса все сразу же поняла, когда увидела озабоченные лица родителей на следующее утро, когда все собрались в гостиной. Анна смотрела на сестру с сожалением, а старший брат Бенни старался не смотреть ей в глаза. И только бабушка теперь стала ей еще ближе. В ее взгляде Агнесса ощущала какую-то странную заговорщицкую искорку, словно та хотела намекнуть ей на что-то тайное, скрытое, что скоро станет явным, но только исключительно для них двоих. Однажды они с бабушкой засиделись допоздна.

– Знаешь, где я бываю иногда по вечерам? – спросила неожиданно бабушка, и ее глаза стали очень серьёзными.

– Конечно, нет, Эдда, – встрепенулась удивленная Агнесс. – Я даже не представляю, что ты делаешь, когда бываешь одна. И вообще я иногда не понимаю, с кем я разговариваю… – она осеклась и с тревогой посмотрела на бабушку.

– Нет, я не обиделась, я прекрасно тебя понимаю, – улыбнулась бабушка. – Я и сама думала бы также, если бы… Но я хотела рассказать тебе о своих путешествиях. Многие мои голографические сверстники продолжают вести прежний образ жизни, хотя мы можем передвигаться со скоростью света, можем летать! Но вместо этого, они ходят по магазинам, хотя им уже ничего не надо, сплетничают, скандалят, нудят и ворчат. Они ничего не хотят менять, представляешь!? Им бы всю оставшуюся вечность жить так, как они жили прежде. Вот только я никогда не любила этого делать, не делаю этого и сейчас. Я всегда, как и ты, любила смотреть на звезды. И всегда хотела добраться до них. Иногда мне кажется, что мы всегда, даже при жизни, можем летать к звездам. Только не хотим этого. Просто не хотим. Хотя звезды по ночам бывают прямо перед нами. Совсем близко. И стоит только посмотреть ясной ночью на небо, чтобы понять, что они совсем рядом… Звезды! А теперь я и вправду могу полететь к ним! И что ты думаешь? Я побывала уже на Луне и Марсе! Ты не представляешь, моя дорогая Агнесс, что это такое!

– Конечно, не представляю! – засмеялась Агнесс, обнимая бабушку.

– Расскажи, расскажи, что ты там видела!

– Да, Агнесс, расскажу, конечно, – бабушка вдруг стала грустной и задумалась. – Только вот одной мне там немного грустно. Иногда я представляю, как мы, взявшись за руки, облетев все планеты нашего Солнца, мчимся к холодному ледяному Плутону, затем к загадочной Макемаке с ее красноватыми туманами и густыми пушистыми хлопьями метанового снега, а потом к причудливой темной Седне. А после, покинув пояс Койпера, целую вечность добираемся до ближайших звезд… На одной из них мы должны побывать обязательно. Но она очень далеко, очень…

– А что это за планета? – Агнесса внимательно посмотрела на бабушку.

– Ты узнаешь… потом, немного позже, – бабушка слегка коснулась пальцев Агнесс и исчезла.

***

Вечером перед сном Агнесса вздрогнула. «Ты скоро станешь такой же, как я», – вот что хотела сказать ей бабушка. Девочка почувствовала дрожь. Едва сдерживая себя, она бросилась в спальню к матери. Когда Бетти, испуганная внезапным появлением дочери, приподнялась в кровати, чтобы зажечь ночник, Агнесс бросилась к ней в объятья. Как когда-то давно, в детстве, она захотела прижаться к матери, чтобы почувствовать себя в безопасности, после страшного сна.

– Мама, я ведь не стану… не стану такой как бабушка, – спросила она, нетерпеливо ожидая что мать сейчас просто приветливо улыбнется или засмеется и нежно погладит ее светлые волосы.

Но Бетти схватила дочку и зарыдала от бессилия. Что было потом агнесс уже не помнила. Она очнулась уже в своей спальне. Рядом сидел отец и смотрел на нее отрешенно и безразлично. Было видно, что он чем-то опечален или недоволен. Его лицо как будто постарело и осунулось. Светло-русая борода была чуть светлее обычного, горящие озорные серые глаза потухли, а уголки губ бессильно опустились вниз.

«Ему совсем не идут морщины. Странно, почему он так постарел», – подумала девочка и беспечно зевнула. Было спокойно и уютно. «Почему мне так хорошо?», – промелькнуло у Агнесс в голове, и она вдруг вспомнила, что ее тело впервые за несколько месяцев совсем не болит.

Отец, увидев, что девочка проснулась, тихонько вышел за дверь.

– Ну как она? – Бетти сквозь слезы посмотрела на мужа.

– Ей ввели большую дозу успокоительного.

– Предцифровую? – губы Бетти мелко задрожали.

– Ты же знаешь Бетти…

– Да, да, ­– нетерпеливо перебила его жена и поспешно спросила:

– Теперь ведь уже не долго, да?

– Оцифровка через два дня, в среду утром, – быстро проговорил Торальд, и его морщины обозначились еще резче.

Агнесса сидела у себя в спальне и пила воскресный горячий шоколад. Ей было по-прежнему хорошо и уютно. За окном барабанил осенний дождь, а ей было тепло от горячего бодрящего шоколада. Впереди ее ждала оцифровка. Что ж, она станет теперь как ее бабушка. Это просто перемена состояния. Она перейдет из одного состояния в другое. И в этом нет ничего плохого и страшного. Она задумчиво посмотрела в окно. В среду утром она должна быть хорошо одета и причесана. Ее ждет встреча с цифровым двойником. Хорошо, что еще не скоро, целых два дня можно спокойно сидеть у окна или читать… Хотя, что же тут страшного? Даже интересно. Какой она будет, эта Агнесса номер два? – Девушка закрыла глаза, стараясь представить, о чем же они будут говорить. Все же это так странно. Где-то сейчас создается ее цифровая копия, и ее мысли, чувства и мечты обретают материальную основу, но уже в каком-то ином качестве. И будет ли это она или все же уже не она, – Агнесса почувствовала легкое головокружение и ее мысли тотчас приняли иное направление. Ей стало легко и весело. Захотелось смеяться и дурачиться. Еще два дня, еще два дня… И она станет невесомой, словно призрак и сможет путешествовать по Вселенной словно луч света! Не об этом ли она мечтала! Как это интересно, как странно, как необычно! Они будут делать это вместе с бабушкой, и появляться в семейной гостиной только по праздникам!

– Ты уверен, что она не испытывает страха и страданий, – Бетти посмотрела на мужа и ее глаза наполнились слезами.

– Бетти, ты же знаешь, что ей ввели дозу…

– Да, да, прости, прости, – на лице Бетти появилось жалкое подобие улыбки, хотя губы ее продолжали дрожать.

Торальд обнял жену и посмотрел в ее красные от бессонницы глаза.

– Агнесса останется с нами. Просто теперь она будет немного не такая, как раньше.

Торальд провел рукой по дрожащим губам и подбородку жены.

– И она никогда не будет больше болеть и всегда будет с нами. Слышишь, всегда будет с нами.

Бетти быстро закивали и, закрыв глаза, опустила голову на большое крепкое плечо Торальда.

***

Утро среды выдалось теплое и солнечное. Агнесс проснулась рано, и быстро приведя себя в порядок, стала ждать торжественного момента. Все происходило так, как обычно было при «встрече». Агнесс была совсем одна. Она не испытывала страха, лишь немного волновалась. Сначала Агнесс настежь распахнула шторы в своей комнате, чтобы осеннее солнце ворвалось к ней, обливая стены и потолок ярким светом. Но затем задернула их обратно. Таинственный полумрак, как ей показалось, больше подходил для этой таинственной, почти мистической встречи с самой собой.

Она уже где-то здесь, она уже где-то рядом, – с замирающим сердцем думала девушка, прислушиваясь к каждому шороху и ожидая прихода самой себя. Наконец, она услышала за стеной тихий шелест и робкое постукивание.

«Ага, я сделала бы также», – улыбнулась Агнесс, чувствуя, что там, за дверью, робко постукивая в дверь тонкими костяшками пальцев, стоит сейчас она сама. Она почти увидела своего двойника, и почувствовала, что вторая Агнесс сейчас также волнуется, как и она сама.

– Агнесс, войди! – громко произнесла девушка и ахнула, увидев себя в темно-синем облегающем костюме, напоминающем форму стюардессы. Она никогда раньше не была так красива.

– Привет! Тебе идет этот костюм! Извини, что я не при параде, как ты, просто в халате, но ведь мы хорошо знакомы, правда? И я подумала, что у нас будет все по свойски, просто «встреча», как и должно быть. Ведь, правда?

– Привет, Агнесс, – гостья тоже улыбнулась. Да конечно, о чём ты, говоришь, пусть все будет так, как тебе удобнее.

– А ты садись, не стесняйся – Агнесс указала на место на диванчике, рядом с собой. – Теперь ты будешь мной, а я стану тобой, впрочем, может быть наоборот, не знаю… В общем, осваивайся. Вот здесь книги, здесь…

– Да я ведь знаю здесь каждый уголок, как и ты, потому что я и есть ты, – прервала Агнесс ее гостья.

– Да, да, извини, – Агнесс улыбнулась. – Я просто хотела сказать, что я очень рада тебя видеть. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что такое возможно. Ведь я разговариваю сейчас с самой собой.

– А ты просто вспомни Платона, которого мы с тобой когда-то читали, – Агнесс вторая опустилась на диван рядом с Агнессой первой и взяла ее за руку.

– Помнишь, что говорил Платон: есть два мира, – мир вещей и мир идей. Мир вещей подвержен изменениям и непостоянен, а мир идей неизменен и постоянен. Помнишь, как нам нравился пример со столом. Есть стол в мире вещей, ­– его можно распилить, сломать, сжечь и это уже не будет стол, а будет груда пепла, куча досок или горсть опилок. Но существует идея стола. И она-то вечна. Этот стол в мире идей неуничтожим и идеален.

– Ты хочешь сказать, что пришла наконец-то настоящая Агнесс? – Агнесс первая пронзительно посмотрела на свою визави.

– Я сказала то, что хотела сказать ты. Ведь так?

Агнесс первая кивнула головой. В глазах ее появилась слезинка.

– Не надо плакать, – цифровая копия девушки резко встала и потянула за собой Агнесс. – Посмотри мне в глаза.

– Уже пора? – Агнесс первая робко придвинулась к своему двойнику. Теперь ей показалось, что она смотрит в зеркало.

– Да, пора. К чему тянуть время. К тому же у тебя заканчивается время действия предцифровой дозы обезболивающего. Все точно рассчитано. Сейчас ты станешь мной, а я тобой. Я скажу, что надо будет сделать.

Агнесс крепко сжала ладони своего двойника.

– Прежде всего, посмотри мне в глаза и постарайся не моргать. Так, хорошо. Ты должна представить, что просто смотришься в зеркало. Подойди ко мне как можно ближе. Ближе, ближе. Я твое отражение, просто отражение. Ты просто смотришься в зеркало. Я твое отражение…

Агнесс просто смотрела в зеркало и видела свое отражение. На мгновенье ей показалось, что сегодня она необыкновенно хороша, особенно ее голубые глаза. Но вдруг голова ее закружилась. Она еще успела подумать, что падает и ей не за что схватиться, и падает она прямо на зеркало. Агнесс рухнула на пол, прямо под ноги стройной голубоглазой блондинки в синем обтягивающем костюме.

***

Луч фонарика медленно скользил по разбросанным тут и там старым вещам и книгам, покрытым толстым слоем пыли, затем переместился на кровать и высветил что-то странное, напоминающее большое огородное чучело с кастрюлей на голове. Пирсонс и его коллега, полицейский Оскар, молча рассматривали почти высохший, напоминавший мумию, труп Брайена.

– Так и знал, – монотонно произнес Пирсонс, указывая молодому напарнику на труп, – очередная «мумия», «скелет в шлеме». Завтра утром оформим протокол. Этот парень пролежал тут, похоже, не меньше пяти лет. Наверное, так и лежал бы, пока совсем не высох, если бы домовая компания не забила тревогу. Еще бы, такая задолженность. Правда, он всегда исправно платил за свою лачугу, поэтому так долго копился долг. А таких должников, – тысячи. Пока доберешься до очередного… Хотя ему давно уже отключили электричество и воду. Только благодаря специальной системе вентиляции здесь не воняет трупом. А вентиляция эта давно уже в обязательном порядке ставят вот таким одиноким людям. Они ведь предвидят это. Хотя жалко парня…

Пирсонс перевел луч фонаря на разбросанные книги, бегло пробежался по их названиям, тронул некоторые из них за корешки. Одна из них привлекла внимание старого полицейского, и Пирсонс открыл ее, тщательно рассматривая полустертую надпись на обложке. Его мощный квадратный подбородок чуть дрогнул.

– Знаешь, что это такое? ­­– он кивнул головой на пыльные фолианты.

– Рукописи… или … книги, – неуверенно произнес молодой полицейский.

– Да, ­верно, – Пирсонс снова перевел свет фонаря на скорченную фигуру, – я, кажется, знал его отца, – добавил он неуверенно. – Это был неплохой парень. Я в небольшом долгу у него.

Он на секунду задумался. – Ты знаешь, где собираются «ангелы»? – Пирсонс вопросительно посмотрел на своего коллегу.

– Вроде бы на «Площади Добра», видел их там пару раз, – немного неуверенно ответил Оскар.

Пирсонс посмотрел на потолок, как будто собираясь с мыслями.

– В таких случаях жилье умершего отходит государству, да и все имущество тоже, – он небрежно окинул рукой жалкую лачугу Брайена. Но в этом случае заберут только жилье, а все это барахло, – он кивнул головой на вещи и книги Брайена, – утилизируют. Они сейчас никому не нужны. Он подошел к ноутбуку и выдернул шнур, ведущий к шлему на голове мертвого Брайена, потом отер рукавом пыль с ноутбука и направил на него луч фонарика.

– И это тоже устарело, утилизируют. Сейчас такими не пользуются. Даже по дешевке никто не возьмет. А вот эту штуку я заберу, – он осторожно открыл небольшую ячейку в нижнем углу гаджета и вытащил оттуда небольшую ярко-зеленую капсулу. Он повертел ее в руке и протянул Оскару.

– Эта штука есть в каждом гаджете тех, кто играет в эти игры с виртуальным миром. Это называется «Капсула памяти». Здесь то, о чем мечтали все те, кого называют «мумиями». И у меня к тебе просьба, отдай её какому-нибудь «ангелу». Просто я хорошо знал отца этого парня. Хочу хоть чем-то помочь его умершему сыну. Сделаешь?

Пирсонс вопросительно посмотрел на напарника.

– Ладно, – Оскар взял зеленую капсулу. – Я слышал, что эти «ангелы» вроде волонтеров.

– Да, они собирают такие штуки, – отозвался Пирсонс. – Так значит, передашь?

– Да, конечно, – Оскар отправил капсулу в нагрудный карман своей черной полицейской куртки.

– Я бы и сам передал, – старый полицейский смущенно улыбнулся, – но ты молод, наверное, лучше сможешь найти общий язык с ними.

– Да, я понимаю, – кивнул Оскар.

Где-то в пыльной дымке мелкого ноябрьского дождя замаячили огоньки «Площади Добра», переходящей к уютному парку на набережной. Оскар, кутаясь в теплую куртку, прибавил шагу. Его юношеское округлое лицо было полно решимости, – он хотел исполнить просьбу своего старшего товарища. Для этого надо было отыскать «ангелов». Он не был в точности уверен, что найдет хотя бы одного из них на «Площади добра», но он все же не ошибся. Несмотря на мерзкую погоду, здесь как всегда прохаживались эти тощие лохматые молодые люди, – «ангелы», как их называли. Один из таких, с длинными светлыми волосами, мокрыми от дождя, и развевающимися на ветру, словно пакля, скорчившись, сидел на лавке и разглядывал что-то в телефоне.

– Добрый день, – Оскар вытащил из кармана куртки зеленую капсулу. – Надеюсь, по адресу. Интересует?

«Ангел» медленно, словно нехотя, оторвался от телефона и поднял на Оскара свои серые большие невинные глаза.

– Смотря, какая история. Если там насилия, извращения или агрессия мы не берем. И много денег тоже заплатить не смогу. Он хотел еще что-то добавить, но Оскар перебил его.

– Как тебя зовут?

– Михаил, – тихо проговорил «ангел».

– Так вот Михаил, отдаю просто так, бесплатно. Что там внутри, не знаю. Просто попросили передать.

– Я мало о вас знаю, только слышал, что вы собираете «капсулы памяти», оставшиеся от «мумий». Вы ведь что-то вроде волонтеров? – Оскар вопросительно посмотрел на «ангела».

Тот кивнул головой.

– А зачем вам эти капсулы? Что вы с ними делаете?

– Обычно, если там нет насилия или извращений, то «расчехляем», доделываем кое-что сами по своему усмотрению, а потом отправляем на «Облако», а там они уже начинают жить своей жизнью.

– Ах, вот оно что, – понимающе кивнул Оскар. – Что-то вроде склада чужих грез, из которых потом делают глянцевые тошнотворные сериалы для просмотра? Прибыльное дельце? Наверное, уйма просмотров и неплохие заработки?

– Так и есть, но мы, «ангелы», с этого ничего не имеем. Мы даже сами на последние гроши скупаем капсулы, оставшиеся от виртуалов. Для нас важно сохранить их дримы; сделать так, чтобы они просто не пропали.

– Но зачем? – Оскар вопросительно посмотрел в чистые глаза ангела и почувствовал, что тот всё-таки чего-то не договаривает.

– Для чего мы это делаем? Наверное, мы в чем-то похожи на них, мы тоже не принимаем этот мир таким, таков он есть, мы тоже «не от мира сего», – «ангел» развел руками, и робко, словно извиняясь, посмотрел на полицейского.

Оскар задумчиво посмотрел на серое ноябрьское небо, сыплющее мелким дождиком, понимающе кивнул и положил на открытую ладонь «ангела» «капсулу памяти». Он уже хотел уйти, но остановился.

– А чем вам не нравится этот мир? – Оскар немного прищурившись посмотрел на «ангела».

– А вам нравится? – устало переспросил «Ангел».

– Я первый спросил, – усмехнулся Оскар.

– В нем много насилия, лжи и лицемерия: вот почему.

– Но мир всегда был таким, есть и будет. Его не переделаешь.

– Можно представить его другим. И самому быть другим. Как те, кто строит свои виртуальные миры.

Оскар усмехнулся. – Вас не зря называют «ангелами». Да эти ребята просто уходят от реальности, как наркоманы. Их используют в своих интересах. Первый раз те, кто продает им гаджеты виртуальной реальности и шлемы, а потом те, кто делает из их грез сериалы для продажи.

– У каждого свое мнение. А мы просто делаем свое дело. – «Ангел» устало пожал плечами и углубился в свой телефон.

– Но ведь наверняка, кто-то мечтал и о чем-то непристойном, скажем, порнография или извращения и насилие, – Оскар внимательно посмотрел на Михаила.

– Конечно, капсулы с таким содержанием тоже есть, – нехотя произнес Михаил. – Но мы этим не занимаемся. Их скупают владельцы каналов для взрослых. А мы берем только хорошие и светлые мечты. Я уже говорил об этом. – Он поднял на полицейского свои большие голубые глаза, словно спрашивая есть ли у того еще вопросы. Но Оскар только кивнул и пошел прочь.

***

Большой совет геронтов собрался на экстренное собрание. Тревожные новости неожиданно пришли с Марса. Грузный пожилой человек поднялся со своего места. Он рассеянно посмотрел в сторону Верховного, который затерялся посреди влиятельных олигархов. Откашлявшись, он внимательно осмотрел зал, блистающий золотом и драгоценными камнями.

– Мы все собрались здесь, потому что порядку, установленному нами, грозит сегодня большая опасность. Безобидное на первый взгляд событие: материализация неконтролируемых дримов на Марсе, может привести к возникновению нездорового интереса к свободным мечтам и грёзам. Ещё большую опасность представляет тот факт, что в нашем обществе оказались элементы, так называемые «ангелы», сумевшие обмануть нас, создав неконтролируемый банк дримов, оставшихся от умерших виртуалов. Они долгое время скрывались под личиной бескорыстных волонтёров, на самом деле планируя специальную операцию по созданию «Облака» в космосе, в обход нашего контролируемого «Облака дримов». В нашем «Облаке дримов» мы корректировали и превращали фантазии виртуалов в сериалы, а их самих делали героями этих самых сериалов. Это были красивые глупенькие истории с хорошим концом, хэппи эндом, для разных слоёв населения. Получали мы эти истории от волонтёров-«ангелов», которые собирали капсулы памяти, оставшиеся от умерших виртуалов. Но «ангелы» оказывается тайно копировали содержимое капсул памяти. И параллельно создавали свою базу данных, где хранили чистые фантазии виртуалов. Попросту говоря, это можно квалифицировать как преступление по нарушению безопасности планеты Земля. А это преступление карается высшей мерой наказания. И мы тотчас же должны объявить приказ о задержании всех «ангелов» и о запрещении свободного оборота содержимого «капсул памяти». При их обнаружении соответствующими органами, они должны подвергаться уничтожению. Олигарх посмотрел в сторону Верховного. Тот деловито закивал.

– Я продолжу, – грузный мужчина снова откашлялся. – Я хочу напомнить, что контролировать мечты общества, или вернее, направлять их в нужное русло, очень важно для нормального функционирования государства. Первым залогом нормальной жизни общества является свободная экономика. А последняя, как известно, зиждется на правильных идеалах, которые надо воспитывать в человеке. Это должны быть рекламные образы, способствующие развитию этой самой свободной экономики. Нужно продолжать формировать в обществе идеал успешного человека, постоянно потребляющего определенные товары и услуги. Мы должны заставлять людей, посредством рекламы, кино, спорта и другой индустрии шоу бизнеса, покупать определенные товары, формировать нужные для нашего бизнеса представления о красоте внешней и красоте окружающей. Важным дополнением к этому является требование, чтобы шаблоны эти основывались на примитивных инстинктах и подчинялись так называемым авторитетам и старым традициям, базирующимся на коллективных рефлексах. Не надо давать возможность людям мыслить. Самая страшная революция, это революция ума, она может привести к неконтролируемым нами способам поведения. Все остальные революции это лишь бессильные бунты против бесправия, голода, накопившихся обид и несправедливости. Их не надо бояться, потому что они легко подавляются. Но революцию ума надо бояться. Поэтому нужно давать как можно меньше поводов для всякой мыслительной деятельности. Как можно больше идиотских пранков, всевозможные новости от гламурных персон, звездные скандалы, побольше спорта, особенно футбола: вот что постоянно должно мелькать перед глазами современного человека. Порно и секс, – это само собой. Но люди ещё более ведутся на что-нибудь душещипательное. Поэтому нужно давать им побольше историй про спасённых зверюшек или старушек. И пусть они заедают все эти истории, кушая этих же самых зверюшек на ужин. Но ещё важнее – мечты и желания человека. Это самое главное. Мы должны контролировать их, а вернее формировать. Человек должен мечтать о красивой жизни, шаблоны которой задаём здесь мы. Пусть все желания среднего человека ограничиваются рекламными буклетами. Человек должен знать, что он хочет одеть, съесть, выпить, где должен жить, какую машину иметь. И самое главное: нужно внушить ему, что эти стандарты необходимы для каждого нормального человека, что без всего этого он не может считаться полноценным. Ну а если человек совсем беден, то нужно внушить ему, по крайней мере, какой зубной пастой ему чистить зубы, каким майонезом или кетчупом заправить спагетти или под какие чипсы или попкорн смотреть сериалы.

Вот почему мы все здесь сегодня собрались. Наша задача заключается в том, чтобы уничтожить «ангелов» и нейтрализовать дримы. Грузный олигарх победоносно осмотрел зал.

***

Брайен и Агнесс смотрели на огромный хрустальный дворец, теряющийся в голубом безоблачном небе. Вокруг расстилался густой темно-зеленой сосновый лес, сверкала на солнце, вспыхивающая тысячами ярких блесток, широкая гладь реки.

– Как в сказке! – Агнесс посмотрела на Брайена, молодого темноволосого юношу, смотревшего на неё влюбленными глазами, и добавила:

– Нам предстоит долгая и счастливая жизнь в этом волшебном замке. Ты будешь принцем, а я принцессой.

– Я очень люблю тебя, Агнесс, – юноша осторожно взял руку девушки и посмотрел в ее бездонные голубые глаза…

Некрасивая толстая девушка, по имени Каролин, не отрываясь от монитора, в очередной раз опустила пальцы в пакет со сладкими кукурузными палочками, но там были только липкие маленькие крошки. Нужно было идти за новой коробкой. Новый сериал так растрогал её, что она даже всплакнула. Девушка быстро смахнула маленькую слезинку липкими пальцами и отправилась на кухню. Она на секунду горько вздохнула оттого, что увидела свое отражение в зеркальной дверце кухонного шкафчика. Там мелькнуло что-то очень знакомое и ненавистное Каролин. Вот если бы быть такой красивой, как Агнесс, – подумала она, протягивая руку к коробке с кукурузными палочками.

Ей очень понравился новый дрим-сериал с «Облака дримов». Это была история про одного инвалида по имени Брайен, умершего, как и тысячи его сверстников, от передозировки виртуалом. Но потом он встретил наконец-то девушку своей мечты. Дрим набрал много просмотров и лайков и неудивительно, что канал «Облако дримов» насчитывал уже миллионы подписчиков. Теперь Каролин была одной из них. Девушка снова опустила пальцы в коробку с палочками и уставилась в монитор, досматривать сериал про Брайена и Агнесс. Но ту на мониторе внезапно появился сам Верховный, с каким-то очередным обращением. Землей давно уже управляло мировое единое правительство. Первый среди равных, Верховный, давно уже окончил свои земные дни и управлял как цифровая копия когда-то живого человека.

Каролин перестала жевать. Верховный казалось, смотрел прямо на нее, его взгляд проникал в ее душу и даже тело. Девушка почувствовала легкое возбуждение. Ей инстинктивно захотелось поерзать на стуле, но она с отвращением подавила это мерзкое желание. Невольно она встала и вытянулась по стойке смирно, пакетик с кукурузными палочками выпал из её рук и рассыпался желтой шелухой по ковру.

– Ограничение, санкционированное свыше, или, если хотите цензура, вот краеугольный камень всей цивилизации, – начал своё обращение Верховный.

Он говорил понятно, не спеша, чётко выговаривая каждое слово.

– Запрет или табу, вот что сделало животное стадо человеческим обществом, вот где истоки цивилизации. Сначала был запрещен каннибализм, потом промискуитет, потом близкородственные связи. Так человек стал человеком и перестал быть животным. Но запрет не мыслим без власти. Именно она даёт санкцию на его применение. Запрет также не мыслим без иерархии, основе любого государства. Иногда иерархию и цензуру представляют примитивно, чем-то вроде, злой воли отдельных лиц или корпораций, вредной для цивилизации, но это совсем не так. Свобода, – вот истинный бич цивилизованного общества. Иерархия включает в себя не только принцип подчинения, но и еще ряд важных положений, без которых общество не смогло бы существовать. Это, прежде всего, уважение к власти, которая обеспечивает порядок и стабильность, а в более широком смысле ограничивает эгоистические, извращенные формы социальных отношений, как-то нетрадиционные формы брака или неуважение к прошлому своих предков, включая традиционные праздники и культы. Критика этих базисных положений всегда вела, и будет вести к деградации тех обществ, которые встали на путь отрицания табуированности наиболее важных положений общественного сознания и форм поведения. В конечном итоге такие общества всегда становятся объектом поглощения со стороны обществ, сохранивших свои табу. Вот мое кредо, как политика и человека, от которого я не отступлю до конца своих дней. Но враги, возможно, уже появились. Сегодня одна из планет нашей солнечной системы, а именно Марс, была атакована неизвестными существами. Что они там делают? Что это за существа? Не угрожают ли они нам? Почему они ничего не сообщили нам и не запросили разрешения появиться там. Все эти вопросы не могут волновать нас теперь. Поэтому мною принято решение послать на Марс сегодня же нашу десантную группу для наведения порядка на одной из планет нашей, я подчёркиваю, нашей солнечной системы. Верховный исчез с экрана.

Каролин облегчённо опустилась на стул. Она чувствовала огромное удовлетворение, моральное и физическое. Последнее даже больше. Девушка опять захрустела кукурузными палочками. На экране вновь появились гламурные Брайен и Агнесс.

***

И иногда, правда очень редко, когда по марсианскому бледно-синему небу проплывало небольшое облачко, маленькое, едва заметное и почти прозрачное, Брайну и Агнесс казалось, что они снова на Земле. Мысль о том, чтобы поселиться на Марсе, пришла Брайену и Агнесс не сразу. Они материализовались внезапно, и сразу же пред ними предстал бескрайний космос и мерцающие звезды. Поначалу было страшно непросто разобраться, что все это значит; но главное было в том, что теперь они были вместе. Иногда им казалось, что все, что с ними происходит, это продолжение виртуальной реальности. Да и никакой уверенности в том, что это именно та Вселенная, где они жили раньше, у них не было. Они вообще не знали теперь, где они. Но разве раньше они знали это? Однако, новая форма существования не требовала теперь ни пищи, ни крова. Они не испытывали холода или жары. И, похоже, стали бессмертными. Что эта была за форма существования? Этого они тоже не знали. Но теперь они были наделены способностью передвигаться со скоростью света. Постепенно они поняли, что эта прежняя солнечная система, а потом увидели и Землю. Нет, туда они возвращаться не хотели. Они уже побывали на Венере и Меркурии, а на Луне провели целый месяц. Меркурий и Венера напоминали пустынный ад, после того как Создателю надоело мучить грешников и он разогнал всех обитателей этих исправительных заведений. Ну а Луна была скорее похоже на обиталище меланхоликов, впрочем, так же покинувших по какой-то причине свою обитель. Там было неплохо бродить среди гор и скал, залитых ослепительным Солнцем на абсолютно черном небе.

Марс встретил их голубым небом и красноватым песком. Это была бескрайняя безжизненная пустыня, но она хотя бы отдалённо напоминало Землю. И о чудо! Здесь они впервые за время своего путешествия по космосу, услышали звуки. Это был шум ветра. И они решили пока остаться на Марсе. Можно было на время обрести покой и немного отдохнуть, ведь если лететь к другим звездам, это займет кучу времени. Но их одиночество длилась недолго. Вскоре вслед за ними появились такие же ожившие погибшие виртуалы, как Брайен и Агнесс. Это были материализовавшиеся дримы. Теперь тысячи историй обрели своё материальное воплощение. Здесь появились те, о ком мечтали и те, кто мечтал. Но помимо людей возникли и странные существа. Кого здесь только не было! Веселые, грустные, большие, маленькие, уродливые и громоздкие, грациозные и красивые, но непременно добрые. Брайен и Агнесс ликовали: они стали обитателями целого государства оживших грёз и мечтаний. Пестрая толпа материализовавшихся дримов, будь это люди или диковинные существа остановились большим лагерем на равнине Хриса. Когда-то много столетий назад здесь совершила посадку автоматическая межпланетная станция «Викинг 1». Равнина Хриса представляла собой каменистую пустыню с дюнами. Во все стороны простиралась эта пустыня – каменистая с редкими скоплениями песчаных гряд или холмов или даже целиком образованная тесно расположенными рядами дюн. Нигде никаких признаков животного мира или растительности и полное отсутствие жидкой воды. Тем необычнее здесь были иногда встречающиеся сухие русла, овражные сети и даже глубокие протяженные долины. Когда-то давно здесь была вода, возможно и жизнь. Но теперь это безжизненная пустыня ожила тысячами разноцветных красок и веселых лиц. Марс ожил! Но что же произошло? Этот вопрос быстро стал обсуждаем среди новых обитателей красной планеты. И вот кто-то сказал, что это сделали «ангелы». Это они в тайне копировали содержимое каждой капсулы памяти и бережно сохраняли информацию на своих носителях. А сами капсулы отдавали для «Облака дримов», но это были только бесплотные тени настоящих дримов. А потом «ангелы» создали свое «Облако», в космосе, недалеко от Земли, для того чтобы сохранить не воплотившиеся в реальной жизни прекрасные мечты и грёзы. Они должны были нестись сквозь время и пространство в виде электромагнитных волн и сохраниться хотя бы в таком виде. Но произошло что-то странное и чудесное: дримы вдруг материализовались.

***

Было 7.30 утра по марсианскому времени, когда новые обитатели Марса заметили приближающихся быстрым маршем похожих на космонавтов, в чёрных комбинезонах и с забралами на лицах, посланников с Земли, десантников Верховного и Олигархов. Никакого оружия у них не было, потому что в нем не было необходимости. И те и другие были теперь неуязвимы для традиционных и привычных способов уничтожения живых существ. Но выраженная в новых формах материи необычная сущность в виде земных посланников, приближавшаяся к равнине Хриса, и расположившиеся там дримы, вдруг неожиданно получили старинный символ противостояния. В руках у каждого появился небольшой блистающий меч. Битва началась так же неожиданно как появились десантники: вспыхнули скрещенные мечи, рассыпаясь тысячами ярко-красных искр, но вместо раненных и убитых серой дымкой прозрачных приведений, поднимались вверх фигуры поверженных дримов, которые явно уступали земному десанту. Огромное зарево поднялось над равниной Хриса: при борьбе существ состоящих из необычной материей выделилось огромное количество энергии.

Брайен и Агнесс как всегда по утрам любовались марсианским рассветом, когда увидели огромное зарево, поднимающееся с юго-востока. Не сговариваясь и почувствовав странное чувство тревоги, они вмиг оказались на равнине Хриса. Они застыли в немом изумлении, увидав грандиозное побоище. Уже тысячи дримов клубились серыми дымками, поверженные землянами, из которых, лишь несколько были легко ранены. Брайен и Агнес не успели еще опомниться от увиденного, как вдруг увидели яркую короткую вспышку, после которой разверзлись небеса. Четыре блистающих фигуры опустились на поле сражения и начали разить землян. Это были чьи-то дримы в образе скандинавских богов и среди них прекрасная белокурая Фрейя. Тьма гвардейцев наседает на отважных войнов и уже кончаются их силы и руки слабеют и устают разить существ в черных скафандрах. Но сражается среди них Фрейя, превратившись из богини добра и света в грозную воительницу. Блистает на груди светлокудрой богини Фрейи блистающее золотое ожерелье, подарок кузнецов-гномов. Две большие хищные кошки, всегда сопровождающие дочь ванов, кинулись в бой и начали превращать в серые бесплотные тени обидчиков богини. Ранят гвардейцы кошек, храбро кинувшихся в бой, но затягиваются их раны, лишь лизнут они их, смочив своей лечебной слюной. С новой силой разгорелся Великий бой с вступлением в сражение светловолосой богини Фрейи. Метко разит ее волшебный меч черных гигантов, посланных Олигархами. Рвут на куски черных войнов острые клыки кошек. Огромная серая туча взвилась над Марсом из поверженных обидчиков дримов и их защитницы Фреий. Но вот пронесся странный гул среди оставшихся воинов Земли. Внезапно прекратились их атаки и отступили они и расступились их ряды.

– Верховный! – глухо пронеслось над местом сражения. – Это сам Верховный!

Сверкая золотыми доспехами, подобно молнии, появился вдруг в рядах сражающихся Верховный правитель Земли. Срочно принял он это решение, видя, как стремительно тают, сраженные прекрасной грозной Фрейей и ее кошками, ряды его верных гвардейцев. Отошли оставшиеся еще не поверженными гвардйцы, уступая поле сражения правителю Земли и Фрейе. Даже верные кошки отступили от Фрейи. Один на один должны сразиться светлая богиня Фрейя и грозный правитель Земли. Смело посмотрела богиня на посланца Олигархов, блистающего золотыми доспехами. Раздражает ее этот блеск, он подобен блеску её золотого ожерелья Брисингамен. Кажется ей, что блестят золотые доспехи даже ярче, чем подарок кузнецов-гномов. Подняла она меч, приготовилась к бою. Но слепит ей глаза золото доспехов. Мешает приготовиться к схватке. Стремительно, словно внезапно появившейся порыв жестокого ветра, бросился на Фрейю Верховный и с такой быстротой и силой нанес удар, что едва успела богиня прикрыть себя щитом. Словно тысячи громовых раскатов прогремели, когда меч правителя Земли ударился о щит. Но не раскололся он, только глубокая трещина пролегла по всей его поверхности. Отбросила с досады прекрасная Фрейя свой щит и с такой яростью нанесла удар по груди Верховного, что зазвенели золотые латы, словно ударили разом в десять тысяч литавр. Разнесся гневный крик богини по всему Марсу так, что затряслась вершина огромного вулкана «Олимп», словно не потух он миллионы лет назад, а готов извергнуться в сию минуту. Но устоял Правитель Земли на ногах, хотя и отступил на шаг, оглушенный могучим стотонным ударом. Только чуть заметная трещинка, словно маленькая змейка, изогнулась на груди его золотых доспехов. Но теперь без щита осталась и Фрейя. Видит это правитель Земли и еще яростнее, чем в первый раз, бросился он на Фрейю. Рвутся в бой земные гвардейцы, чтобы поддержать его атаку, но в ответ готовы броситься на них и правителя Земли две огромные кошки, рыча и скаля свои острые клыки. Но нельзя никому вмешиваться в бой Правителя Земли и Фрейи. Таков древний закон в мире марсианских «призраков». Никто не может нарушить его. Вот уже ослабли руки Фрейи. Хоть и богиня она, но еще и просто женщина. Все слабее и слабее сжимает она меч. Все слабее и слабее её удары. Видит это Верховный и все яростнее размахивает он своим мечом, правда, ловко уклоняется от его ударов ловкая Фрейя. Но и тут усталость дает себя знать: вот, чуть не пропустила она могучий удар Верховного, едва успев мотнуть головой, только прядь ее золотых волос отсёк обоюдоострый меч Правителя Земли. Превратилась прядь волос Фрейи в белоснежного сокола с золотыми крыльями и взмыл он в воздух, поднимаясь все выше и выше. Залюбовался им Правитель Земли, вскинув голову. Захотела Фрейя ударить мечом своего соперника в этот момент, всю оставшуюся силу вложила она в этот удар, но хитрый Правитель Земли ожидал это и легко уклонился от него. Сжимает он крепче меч, собираясь для решающего удара по обессилевшей Фрейе. Готовы броситься в бой кошки и закрыть собой богиню. Выгнули они спины, напрягли мышцы, оскалили клыки. Но тут же готовы ударить и войны Верховного. Воцарилась такая тишина на поле брани, что слышно как осыпаются песчинки с бесчисленных марсианских холмов.

Вдруг вскрикнула Агнесса, стоявшая рядом с Брайеном и наблюдавшая, как и все за поединком. Она первая заметила маленькую серую фигурку, летящую к месту поединка. Словно сухой листочек на ветру, приблизилась она к Верховному, и тут же отшатнулся он от неожиданности, увидев что-то вдруг внезапно возникшее перед его взором. Потерял Правитель Земли прежний запал своего удара и помедлил, и тут же Фрейя изящным коротким и несильным выпадом пронзила его в том месте, где притаилась после ее первого мощного удара на броне Верховного маленькая змейка-трещинка, едва заметная, но пропустившая тончайшее острие меча лучезарной богини. Тяжко вздохнул правитель Земли, словно зашелестели тысячи листьев на ветру, и растаял, превратившись в серую дымку. Заколебался на ветру его образ и тихонько, словно дымок, стал подниматься тонкой струйкой наверх, в бледно-голубое марсианское небо к темному грязноватому облаку поверженных на поле сражения.

И тут же разнеслась над равниной Хриса величественная прекрасная по своей глубине и гармоничности мелодия, и зазвучали слова, прославляющие свободу и красоту. Это скандинавские боги запели свою прощальную песнь, перед тем как окончательно исчезнуть с Марса, выполнив свою миссию.

И только сейчас Агнесса увидела, кто была та маленькая героиня, изменившая исход сражения.

– Эдда, Эдда! – закричала Агнесс и замахала рукой маленькой фигурке, опустившейся на поле сражения. – Эдда! – Агнесс бросилась через песчаные холмы к месту битвы, где стояла ее любимая бабушка.

– Я подоспела вовремя, – засмеялась та и обняла бросившуюся к ней в объятия внучку. – Я ведь не могла не помочь прекрасной дочери Ньёрда, потому что и ты так похожа на неё.

– Но откуда ты? – Агнесса удивленно посмотрела на бабушку.

– Ты же знаешь, я люблю путешествовать по Вселенной, мы разговаривали с тобой об этом. А сейчас я возвращалась с Макемаки. Там, среди тишины вечных льдов и метанового снега, мне так нравилось проводить время в раздумьях и смотреть на яркие звезды. Но я очень скучала по тебе. И я знала, что мы встретимся здесь, на Марсе. Все, что было потом, – очень просто объяснить. Возвращаясь на Марс, я просто заметила что-то странное: большое темное облако, похожее не гриб, на абсолютно чистом безоблачном небе. Мне показалось это очень странным, и я начала спускаться и вдруг заметила всё это. Я сразу узнала прекраснейшую среди богов и людей Вальфрейю, известную также под именем Фреий, и поняла что с ней что-то не так. Ведь бродит она по Вселенной уже целую вечность в поисках своего мужа, давно покинув свой дворец Фолькванге в Асгарде. Её сердце так мягко и нежно, что сочувствует страданию каждого существа. Вот и здесь вступилась она за прекрасные земные мечты, которые хотел уничтожить злобный правитель Земли. Увидела я, что она бьется с кем-то в золотых доспехах, и полетела рассмотреть, кто это. И тут произошло то, что произошло.

– Эдда, но ты спасла всех нас от тирании Олигархов, – Агнесс снова обняла свою бабушку. – Благодаря тебе спасено бесчисленное количество миров и прекрасных грез. Ты спасла земные мечты, ты спасла Фрейю, ты спасла нас с Брайеном. Кстати, познакомься, это Брайен. Это в его мечтах возникли и я и ты и целый мир прекрасных грез, да и все, что мы сейчас видим. И Агнесс подвела Брайена к бабушке.

– Мне очень приятно, – Эдда улыбнулась Брайену, а Брайен поклонился бабушке.

– Но как вам все это пришло в голову?

Брайен пожал плечами. – Не знаю, наверное, я просто любил мечтать о той девушке, которая в реальности никогда бы мне не встретилась. Я был нищим инвалидом, а хотел стать здоровым и сильным, но однажды понял, что никогда не буду счастлив в мире, где полно зла и насилия, даже если у меня всё будет хорошо. Я не смог бы даже в вымышленном мире жить спокойно и счастливо, пока существует раздор, болезни и вражда. Поэтому я стал той самой девушкой, о которой так любил мечтать, но я знал, что это существование будет нести в себе семена неминуемой близкой смерти. Мы ведь все смертны, а красота и невинность тем более уязвимы. Дальнейшее известно. Ну а сейчас я не знаю что это, продолжение моего сна, фантазия или может быть, наконец-то истинная реальность?

– Знаешь, Брайен, все это теперь абсолютно не важно, – Агнесс посмотрела на Брайена и бабушку, – потому что теперь мы будем везде вместе.

– Нет, мои дорогие, – улыбнулась Эдда. – Я не хочу вам мешать, а буду иногда просто вас навещать. И обещаю, что это будет происходить часто.

– Но как же так, – Агнесс беспомощно развела руками. – Ну, тогда мы будем скучать по тебе и ждать в гости…

– Вот и хорошо, потому что моя планета это Макемаки и мне нравиться проводить там время в полном одиночестве. Но теперь я буду там не одна, – Эдда подмигнула Брайену и Агнесс. – Я не сказала вам самого главного. Там, на планете вечных льдов, я однажды встретила Ода! Да, Ода, мужа Вальфрейи, что ушел от неё целую вечность тому назад. Мы так долго говорили о ней, о Вальфрейе и он сказал, что простил её и ждет. Я должна теперь передать ей это.

– О, Эдда, – ты будешь жить там теперь с Фрейей и Одом! – Агнесса захлопала в ладоши. – Но ты не помешаешь им там? Вы уживетесь?

– Макемаки хоть и небольшая планета, но места там много, – улыбнулась бабушка.

– Но почему мы не можем жить все вместе, – Агнесса с досадой взглянула на Эдду.

– Не обижайся, Агнесс, – Эдда обняла Агнессу и тихонько отвела в сторону, подмигнув Брайену.

– Знаешь, Агнесс, ведь я принесла послание не только Вальфрейе, но и тебе. Вернее, вам с Брайеном. Но ты сама ему это скажешь.

Эдда понизила голос и пристально посмотрела девушке в глаза.

– Ты и Брайен должны будете в скором времени переселиться на планету Фрейю. Да, да не удивляйся, такая планета есть! Далеко, далеко, в звёздном скоплении Уроборос, есть тройная звездная система Сплендор. Там, на одной из планетных систем тройной звезды Сплендор вращается удивительная планета, достойная называться именем прекрасной богини Фрейи. На этой планете и должно исполниться древнее пророчество о красавице Лив и искусном мастере Ливтрасире, которые после Рагнарёка дадут начало новой Вселенной.

– Это будем мы с Брайеном, – тихо произнесла Агнесс.

– Именно так, моя дорогая Агнесс, – Эдда обняла внучку.

– Но что это будет за существование? – Агнесс вопросительно посмотрела на бабушку.

– О, это будет новая Вселенная, ведь звездная система Сплендор находится не в нашей Вселенной. Этого никто не знал, но кроме нашей Вселенной, а она зовется Альфой, есть Вселенная Омега. Там и предстоит жить вам с Брайеном. От вас и начнется та новая форма существования, которая будет подобна существованию Богов. Это называется точкой Омега, что означает воссоединение Божественного космического Разума с его Творением.

– А как же остальные дримы? – Агнесс тревожно обвела взглядом равнину Хриса, где только что в сражении между войнами Верховного и дримами оставался только легкий туман, рассеявшийся в синеватом марсианском небе.

– Все они сейчас полегли на поле брани. Но это не ничего не значит, – бабушка улыбнулась. Вам с Брайеном предстоит воплотить их всех в новой форме существования. И не только их. Вы оживите для новой вечной жизни миллиарды погибших существ, как людей, так и животных. Всех, кто когда-либо существовал. Там, на новой планете, в новой Вселенной, и пространство и время будут иметь совсем иное воплощение, так что не беспокойтесь о том, хватит ли на всех еды или места под тремя светилами.

УМНЫЕ ВЕЩИ

Хендрик откупорил бутылочку пива и блаженно закрыл глаза. Суета рабочего дня была позади. Впереди маячили выходные. Можно хотя бы некоторое время отдохнуть от людей и наконец-то расслабиться. Он отрешенно смотрел на пенящуюся жидкость, медленно переливающуюся через горлышко. Потянулся губами к горлышку бутылки. Но блаженное состояние Хендрика прервал строгий женский голос, который заструился прямо из бутылки. Открытая емкость с пивом вспыхивала ярко-красным цветом и вибрировала, доводя до его ушей мысль о том, что алкоголь вредит здоровью. Соответствующая надпись проявилась и на самой бутылке. В следующую секунду пиво успокоилось, бутылка приняла прежний вид, но настроение блаженного меланхолического отречения от мира было начисто испорчено. Хендрик вспомнил, что вчера был принят закон об обязательном оповещении потребителя о вреде здоровью. Под закон подпадали алкогольная продукция, табачные изделия, а также жирное и мучное. Самое скверное заключалось в том, что теперь нельзя было отключить соответствующие сигналы оповещения на мобильных устройствах, бытовых предметах, и одежде. И тут же Хендрик ощутил сигнал своего «мобильного опекуна» на запястье. Его Лайфстайл-корпорация «ХРАНИТЕЛЬ» лезла из кожи, «заботясь» о его здоровье.

– Никакого покоя… – простонал Хендрик. Перейти, что ли, на «ДЕЖА-ВЮ» … Хотя там то же самое …

Хендрик покорно взглянул на мобильное устройство, дисплей гласил: «В последнее время вы употребляете слишком много спиртного. Ваше давление сейчас составляет 150/100. Это выше нормы! Будьте осторожны. Если у вас есть проблемы с алкогольной зависимостью …» – ну и так далее. А затем шли адреса частных клиник, реклама платных семинаров и лекций о том, как избавиться от алкоголизма и начать вести здоровый образ жизни. Правда, тут же была и реклама новой алкогольной продукции.

«А сейчас еще унитаз скажет, что содержание белка в моче немного превышает норму», – подумал Хендрик с раздражением.

И эту «заботу» теперь, благодаря заботливому правительству и его новому закону, он отключить уже не мог.

Все, что он мог сделать, – это отключить свой «мобильный опекун» совсем. Но тогда останется без связи. А он хотел сделать перед сном еще несколько звонков…Первым делом Хенрик решил позвонить своему приятелю-психоаналитику.

– Привет, Кевин, – он увидел на мониторе заспанное лицо старого друга.

– Привет, Хендрик, ты чего так поздно? Я уже спал.

– Извини, но мне нужен твой совет как психолога.

– А лучше время ты не нашел? Может, завтра перезвонишь? –

Он помолчал. – Ну что там у тебя? Опять приступ?

– Да. Все то же самое. Бытие. Само бытие мне противно. Потому что оно стало тем, что лезет ко мне в уши, в глаза, в душу. Оно словно слизь, которая меня обвалакивает. Оно – это вещи, которые меня окружают, оно стало бытием, а бытие стало им, вещами.

– Что, что ты имеешь в виду?

– Все. Вещи, которые меня окружают, моя одежда, телефон… даже унитаз. Он регулярно сообщает мне, что у меня плохие анализы. И теперь это уже нельзя будет отключить. Ты представляешь? А потом идет реклама всяких дорогущих лекарств и платных вебинаров, которые помогут мне улучшить свое здоровье. Все это очень подозрительно и противно…

– Ты что, первый день живешь на свете? – усмехнулся Кевин. – Не обращай внимания на это. Это же ерунда.

– Мне все это противно, Кевин! Меня с души воротит от всего этого! Не хочу!

– Ладно, Хендрик, выпей успокоительное,– голос Кевина стал похож на голос врача. Тебе надо выспаться.

Хендрик увидел, как сыплются на его «мобильный опекун» сообщения с рекламой успокоительных пилюль.

– Я хочу уснуть навсегда, Кевин. Навсегда. Но перед этим выпить шампанского, как сделал Чехов.

– Чехов? А кто это? Что за ерунду ты несешь, Хендрик! Успокойся и ложись спать.

– Ладно, Кевин извини. Спокойной ночи.

Хендрик увидел, как на его «мобильный опекун» посыпалась реклама шампанского вперемешку с названиями различных антидепрессантов.

– Как мне все это надоело, – простонал он и вырубил свой гаджет. И увидел, как в полумраке комнаты засветилась мягким голубоватым светом его футболка.

– Ну, естественно, – усмехнулся он, – давление повысилось…

Он подумал о том, как несутся сейчас к нему на его «мобильный опекун» сообщения о пилюлях, лекциях, семинарах, но он этого, слава богу, не видит. Хенрик в задумчивости откинулся на спинку дивана. Но тут же ощутил слабую вибрацию – диван давал понять, что Хенрик сутулится. Он выпрямился.

– За этот диван, чёрт бы его подрал, я заплатил вдвое больше чем, за обычный. Все потому, что купился на рекламный трюк, – сказал он сам себе. Он почувствовал, как краснеет его лицо и становится жарко. Его футболка снова загорелась ярко-голубым.

«Как я перенервничал от всего этого», – подумал Хендрик. Он встал и направился было в ванную комнату, но вдруг почувствовал, что ноги его подкашиваются и он падает…

Наутро Кевин попытался дозвониться до друга, но его телефон был отключен…

КОШКА С ГЛАЗАМИ ЦВЕТА МОРСКОЙ ВОЛНЫ

Миссис Стрэнд и ее дочка Бетти вошли в салон игрушек и подошли к прилавку.

– Ну, какая из них на тебя смотрит? Полистай картинки и скажи маме, – ласково произнесла молодая женщина и внимательно посмотрела в необыкновенно синие глаза рыжеволосой девочки. Та рассеянно начала смотреть на кошек, которые в огромном количестве появились на мониторе. Они были разного окраса и разных пород, большие и маленькие, говорящие на любом языке, танцующие и поющие. Бетти долго пролистывала картинки, почти не рассматривая кошек, делая это всё быстрее и быстрее. Казалось, она вовсе не смотрит на игрушки, но наконец, девочка остановилась.

– Вот эта… – неуверенно проговорила девочка.

Через несколько секунд в руках продавца-консультанта уже была нужная модель. Это была большая рыжая пушистая кошка. Она тут же «ожила» и, осторожно нюхая прилавок, начала приближаться к девочке. Отличить ее от настоящей кошки было почти невозможно.

– Привет, меня зовут Китти, а тебя? – пропищала кошка и начала бодать руку девочки.

– Меня Бетти… – девочка неуверенно тронула кошку.

– Ну, нравится? – женщина тревожно посмотрела на дочь. – Эта ведь рыжая, такая, какую ты хотела.

В разговор вмешался продавец:

– Эта модель поет и рассказывает сказки, полгода не требует подзарядки, заряжается от солнечного света, поэтому позволяйте ей чаще валяться на солнце!

Девочка внимательно смотрела на кошку, а та замурлыкала и продолжала «бодаться».

– Мама, у нашей кошки были другие глаза, – сказала вдруг девочка и оттолкнула кошку.

Мать тяжело вздохнула и строго посмотрела на девочку.

– Бетти, сколько это может продолжаться? Мы обошли полгорода. Ну, где я возьму тебе кошку с глазами цвета морской волны?

– Может быть, вы чем-то сможете нам помочь? – миссис Стрэнд умоляюще посмотрела на продавца.

– Постараюсь, а в чём проблема? – продавец медленно провел по шкурке кошки и та замерла.

– Мы обзвонили и обошли полгорода, просмотрели десятки сайтов разных детских магазинов, но так и не нашли то, что нам нужно. У той кошки были действительно какие-то необыкновенные глаза. Это и в правду был цвет морской волны. По ночам они светились, их цвет становился густым, насыщенным, таинственным… Моя дочка очень любила эту игрушку, но произошел несчастный случай. Ее нельзя было починить. Может быть, у вас есть еще рыжие кошки с глазами цвета морской волны?

– Это все что у нас есть… – продавец развел руками и показал в сторону монитора. – И по-моему, вы просмотрели уже все модели…

– Мама, я всё просмотрела, там нет такой кошки, – захныкала девочка.

– Подожди, Бетти, подожди… Может быть можно сделать на заказ? – Миссис Стрэнд умоляюще посмотрела на продавца.

Тот на секунду задумался.

– Можно, конечно заказать в самой фирме, которая поставляет нам эти модели, но это будет стоить очень дорого.

– Мама, я хочу нашу кошку, – захныкала девочка. – Это все не наши кошки!

– Пойдем! – молодая женщина взяла девочку за руку.

– Извините, – она смущенно улыбнулась продавцу.

– Нет, я хочу нашу кошку! – закричала девочка и затопала ногами.

– О, Боже! – Миссис Стрэнд запрокинула голову и посмотрела в потолок.

– А ну пойдем! – и она потащила плачущую Бетти из салона игрушек.

Вечером миссис Стрэнд с трудом удалось уложить Бетти. Среди ночи мать тихонько подошла к дочери и погладила рукой рыжие волосы. Затем прижала ее голову к себе и осторожно нащупала небольшое утолщение на затылке. После резкого судорожного движения девочка замерла и обмякла, запрокинув голову и свесив руки, словно тряпичная кукла. Миссис Стрэнд прикоснулась губами к щеке дочери и бережно уложила ее голову на подушку. Женщина долго смотрела на дочь, а потом решительно взяла в руки телефон.

Утром на пороге дома Стрэнд появилась симпатичная сотрудница фирмы с большим длинным чемоданчиком на колесах.

– Добрый день, меня зовут Сьюзен, – скромно представилась девушка.

– Надеюсь, вы поможете мне, – с надеждой проговорила Стрэнд. – Я отключила ее еще вчера вечером, – Стрэнд провела сотрудницу фирмы в спальню.

– Вчера перед сном она затеяла такой скандал … И все из-за этой кошки. Почему она так привязалась к той игрушке?

– Не волнуйтесь, – улыбнулась Сьюзен, открывая чемодан. – Мы все сделаем. Это займет несколько дней. Мы сотрем из ее памяти этот неприятный эпизод. Сьюзен легко приподняла девочку и начала укладывать в чемодан.

– Вам помочь? – Стрэнд с тревогой посмотрела на Сьюзен.

– Нет, нет, спасибо. Я ведь не человек, я андроид. Мне это не тяжело. А что касается вашей проблемы, то дело в том, что модели, подобные Бетти, шли в одном комплекте с теми игрушками, о которых вы говорили. Сейчас их уже сняли с производства, поэтому вы и не можете их найти. Так что не беспокойтесь, миссис Стрэнд, мы устраним вашу проблему, это займет дня три, не больше. Мы позвоним вам. И почему вы раньше с нами не связались? Сьюзен очаровательно улыбнулась, легко подхватила чемодан и понесла его к выходу. Когда машина фирмы отъехала от дома Стрэнд, она закрыла дверь, и с облегчением вздохнула.

НЕПОСЛУШНАЯ МАРТА

Красивое лицо девушки были спокойно и неподвижно. Казалось, она просто задумчиво смотрит в окно. Мягкий лунный свет романтично озарял ее бледный лик.

– Привет, старушка, – Том сонно зевнул и судорожно поежился. Раннее пробуждение было явно не по нему. Он провел по затылку девушки рукой и, нащупав под русыми волосами небольшой выступающий бугорок, мягко на него надавил. Лицо девушки сразу ожило и приняло осмысленный вид. Она доброжелательно посмотрела на молодого человека и улыбнулась.

– Привет, Марта, – еще раз поприветствовал девушку Том, но теперь она его слышала.

– Доброе утро, Том. Как спалось? – отозвалась девушка, оживая.

– Ты же знаешь, ненавижу вставать рано. Эх, сегодня будет трудный денек! Сделай, пожалуйста, чай покрепче и что-нибудь легкое … Ээ … нарежь тонкими ломтиками сыр, сюда же грецкие орехи и листочки петрушки. И расскажи мне что-нибудь, пока готовишь.

– Может, я продолжу читать «Диалог о двух системах мира» Галилея?

– Нет, нет, – Том замахал руками. Это хорошо на ночь я под него засыпаю.

– Лучше, Марта, расскажи, пару анекдотов, – попросил Том.

– Хорошо. Семейная пара купила робота-воспитателя со встроенным детектором лжи, и решила его испытать. Тут как раз пришел из школы их сын …

Том усмехнулся и сочувственно посмотрел на Марту.

– Эх, Марта, Марта, знаешь, сколько лет этому анекдоту? Ну, старенькая ты уже модель, ничего не поделаешь. Не зря правительство рекомендует сдать все модели твоего поколения в утиль. Пока рекомендует. Но ведь грозятся указом. Говорят такие, как ты токсичны, загрязняют окружающую среду. Конечно, все гораздо проще, они просто в сговоре с производителями, им нужно продавать новые модели.

Том грустно посмотрел на Марту.

– Тебя я купил очень дешево, из вторых рук. Нет, теперь такого уже не будет.

– Некоторые детали в моем корпусе действительно считаются в последнее время токсичными. Я буду рада, если ты утилизируешь меня, и это пойдет тебе на пользу, так же как и другим людям, – деловито замели Марта.

– На пользу? – Том хмыкнул, – да я тогда вообще останусь без помощника по дому. Ну, кто мне будет готовить, стирать и убираться. А как хорошо бывает поговорить с тобой перед сном или послушать, как ты читаешь какую-нибудь книгу. Ладно, не будем о грустном. Расскажи еще анекдот.

Марта улыбнулась.

– Хорошо. Вот такой, например. Учительница рассказала ученикам на уроке о великих изобретателях.

– Дети, а чтобы вы хотели изобрести? – спросила она.

Один из детей поднял руку.

– Я бы изобрел такого робота – нажал кнопку и уроки сделаны!

– Ну, ты и лентяй! Есть еще предложения?

– А я бы изобрел автомат, который бы нажимал на эту кнопку!

Том вздохнул и задумчиво посмотрел на Марту.

– Этот анекдот еще старше. Ладно, пока.

Он нащупал под русыми волосами небольшой выступающий бугорок, и надавил на него. Марта, словно статуя, застыла. Издали могло показаться, что молодой человек просто обнял на прощение свою девушку.

Том обедал в маленькой дешевой столовой, беседуя с товарищем по работе, взлохмаченным и на вид совершенно сумасшедшим. Звали парня Крего и он был заядлым программистом.

– Я все думаю о Марте. Она всем хороша, хотя и старенькая модель. Слышал, скоро их в обязательном порядке будут утилизировать. У меня появилась одна идея. Я слышал, что в ее программе есть особенность, которой в новых моделях уже нет. Вот поэтому-то это поколение так стремятся быстрее утилизировать. Но пока еще нет официального указа. Это касается свободы их суждений. В общем, они должны одобрять все общепринятое, но есть возможность этот запрет снять. Этого то и боятся власти. В новых моделях такой возможности уже не будет.

Крего усмехнулся.

– Я, кажется, понимаю, о чем ты. Первый закон робототехники? Робот не может причинить вред человеку? На деле ведь все вышло немного по-другому.

– Да, да, – Том закивал. – Правда на деле выходит так, что никто не знает, что такое вред или польза. Это ведь философский вопрос. А вот одобрять все то, что становится законом, защищать общепринятую позицию власти или государства это стало для роботов нормой. Вот это мне и не нравится в Марте. С ней даже на красный свет не перебежишь на прогулке: схватит и будет держать. Однажды я сказал ей, что отличаюсь от неё тем, что могу нарушить правила и перейти дорогу на красный свет. Поэтому я человек… Так она мне сказала, что это опасно и угрожает моей жизни. Я ей опять говорю, что это моя жизнь, и я могу распоряжаться ей как хочу, поэтому я человек. А она мне заявляет, что во мне просто нет четкой программы.

Том засмеялся. – Даже собственную утилизацию она расхваливает. А я хочу, чтобы она была способна мыслить самостоятельно. Так вот, говорят в контрольных платах ее памяти у этого поколения можно снять запрет на одобрение общепринятого.

Крего кивнул.

– Сколько это будет стоить, и кто это сможет сделать?

– Есть один человек. Насчет денег не беспокойся, много не возьмет. Модель старая. Да и вообще это пара пустяков …

– Вот уж не думал! Ты серьезно? – Том удивленно посмотрел на Крего.

– Конечно. Просто сейчас такими моделями почти не пользуются.

– И где мне найти этого человека?

– Я дам тебе его координаты. Он все сделает.

Через два дня упакованная Марта была доставлена по назначению. А ещё через пару дней вернулась к хозяину. Том привычным движением «оживил» свою верную помощницу.

– Привет, Марта! Как дела? Приготовь мне что-нибудь на ужин, а пока готовишь, расскажи анекдот.

– Пожалуйста! – Марта улыбнулась. В ее улыбке Том уловил что-то злое и ироничное, этого он раньше никогда не замечал.

– Скоро будет невозможно определить, кто перед вами – человек или робот. Хотя одно отличие можно будет найти. Если идиот – точно человек!

Том рассмеялся.

– А ты делаешь определенные успехи! А ну-ка еще что-нибудь.

– На телефон одного пользователя приходит сообщение: с вашего адреса задаётся очень много поисковых запросов, похожих на автоматические. Обычно так поступают роботы. Чтобы доказать, что вы не робот, причините вред другому человеку, или своим бездействием допустите, чтобы человеку был причинён вред.

– Да, это поновее! – Том похлопал Марту по плечу. – А теперь скажи, ты согласна с тем, чтобы тебя утилизировали, потому что твои внутренности не экологичны?

– Это информация еще требует проверки, – Марта бесстрастно посмотрела на Тома.

– Молодец! – Том победоносно посмотрел на Марту. – Значит, меня не обманули…

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Марта.

– Нет, нет ничего… – Том зевнул. – Почитаешь мне как всегда Галилея на сон грядущий?

Том уже собрался засыпать и хотел, как всегда отключить Марту на ночь, но она неожиданно попросила его этого не делать.

– Странно, а почему? – удивился Том. – Понимаешь, это ведь экономит энергию в твоих батареях. А подзарядка отнимает много энергии, а она стоит денег…

– Я не говорила этого раньше, но я всегда чувствовала что когда меня выключают… Не знаю, может быть, это трудно передать словами, но мне удобнее функционировать постоянно. Хотя бы сегодня не выключай меня.

– Чувствовала? … – Том удивленно посмотрел на Марту. – Ну ладно, сделаем эксперимент.

Марта присела на диван и застыла. Казалось, что она просто глубоко о чем-то задумалась. Том закрыл глаза и заснул. Сквозь сон он слышал какие-то странные звуки, как будто кто-то возится в комнате, а потом ему показалось, что хлопнула входная дверь. Наутро Марты в доме не было. Мало того, пропали некоторые ценные вещи и вся наличность, которая была на виду. Том не знал, что и предположить. Наконец смутные сомнения и подозрения стали лезть ему в голову, и он решил позвонить Крего. Но того и след простыл, вместе с его товарищем. Наконец Том связался со службой поддержки по обслуживанию бытовой робототехники. Какого же было его удивление, когда там сказали, что на эту удочку попалось уже немало народу. В конце концов, Марту нашли где-то на заброшенном пустыре. Все ценные элементы из ее нутра были вытащены, и она напоминала жертву маньяка. Очень скоро Том подъехал к месту преступления, где его уже ждали сотрудники полицейской службы.

Молодой инспектор полиции, составляя протокол, сочувственно посмотрел на останки Марты.

– Зачем вы это сделали? Ведь по закону вы должны были давно утилизировать ее. Мало того, перепрограммирование этих моделей и вовсе запрещено. – Я понимаю, что вы пострадали, но вам теперь придется заплатить штраф.

– Да, да, – Том вздохнул, просто я хотел, чтобы у нее было что-то вроде своего мнения, что-то вроде индивидуальности…

Инспектор засмеялся. – Что ж не вы первый… Хорошо, что эти модели уходят из эксплуатации. Новое поколение будет в этом плане иным.

– Эти уже точно будут во всем законопослушны, – чуть ехидно заметил Том, искоса поглядев на инспектора.

– А что вы хотите? – инспектор внимательно посмотрел на Тома. – Это как с людьми: те, кто не хотят быть как все и не разделяют общепринятые формы поведения, в конце концов, становятся антисоциальными элементами. А уж андроиды… – Он развел руками. – Вы все сами видели. У них должна быть четкая программа. Иначе будет так, как случилось. Кто их программирует тот и становится их хозяином. Так что предоставьте сделать это государству. – Инспектор строго посмотрел на Тома и попрощался.

Том долго горевал, но потом купил современную модель «помощницы по дому», которую, недолго думая, назвал Мартой. Когда новая Марта хватала его за руку около светофора, Том больше не сопротивлялся и уныло ждал, когда же загорится зелёный…

«Что-то в этом есть» … – грустно думал он, ощущая не без удовольствия сильную руку девушки-андроида, крепко сжимающую его слабую ладонь.

ИДЕАЛЬНАЯ ПАРА

– Господи, никак не могу к этому привыкнуть, – одна из женщин боязливо покосилась девушку в темном платье, сидевшую рядом с симпатичным светловолосым мужчиной, которого звали Петером.

– Наверное, ему так легче, – нерешительно ответил сидевший рядом с ней мужчина.

– По-моему, эта была не самая лучшая мысль, устраивать поминки по своей жене в ее присутствии, – чуть усмехнувшись, поделилась своим мнением другая женщина, сидевшая рядом.

– Ну, это конечно уже не совсем она, но, я согласна, выглядит все это как-то странно, – отозвалась шепотом еще одна особа.

В это время встал, сидевший рядом с девушкой в темном платье, молодой светловолосый мужчина.

– Сегодня мы поминаем Линду, трагически ушедшую от нас совсем недавно, – тихо произнес он.

Мужчина посмотрел куда-то в сторону, потом тряхнул головой и взглянул на сидящую рядом девушку.

– Быть может, покажется странным, что на поминках Линды присутствует сама Линда. Но мне кажется, что в этом есть глубокий смысл. Дело в том, что этим я хотел показать, что мы вступили в новую эру, когда смерть больше не властна над человеком. Пусть пока это доступно не всем, но это только начало. И пусть это начнется сегодня здесь, на поминках нашей дорогой Линды. Линды, которая, как будто погибла, но на самом деле жива, потому что возрождена заново. Возрождена не Богом, не заклятьями и мантрами, но силами науки. И я как представитель науки особенно горд этим. Прощай, Линда … И здравствуй, Линда!

Мужчина опустился на колени и поцеловал руку девушки, сидевшей рядом с ним, которая чуть улыбнувшись, кивнула и часто-часто захлопала ресницами. Присутствующие замерли в ожидании. И то, чего они так ждали, произошло. Большая крупная слеза действительно скользнула из красивого серого глаза девушки и покатилась по ее прекрасной, необыкновенно чистой щеке. Все медленно встали.

– Прекрасный фокус, – восхищенно прошептал кто-то из собравшихся.

– Выпьем за нашу несравненную Линду, – Петер торжественно поднял бокал с вином, приглашая сделать тоже самое всех присутствующих.

– Нет, это не поминки, это Возрождение моей любимой супруги, моей Линды, – добавил торжественно молодой вдовец.

Захмелев, гости уже не с опаской, а интересом посматривали на прекрасную Линду.

– За Линду! – крикнул кто-то громко.

– За Линду, за Линду! – Раздалось повсюду.

Голоса становились все громче, развязнее, послышался смех.

– Интересно, каков химический состав этой слезы?

– Нет, вы понимаете, андроид, который плачет это уже человек.

– Мне кажется, что новая Линда будет очень послушной …

Петер снова встал, оглядывая гостей мутным взглядом. В руке его снова был полной бокал вина.

– Господа, – начал он, пошатываясь, – господа, недавно ушла из жизни моя любимая жена. Несчастный случай … Сразу же после трагедии, я понял, что не смогу без нее. Но поскольку я ведущий специалист в области робототехники, я решил воссоздать Линду, такой какой она была … Все ее биометрические данные, сканы мозга и все остальное было задействовано мной при ее воссоздании. И вот ее точная копия теперь здесь, среди вас … Я долго думал, стоило ли поступать так, как я поступил. Знаю, у многих это вызвало недоумение. Но я все же решил, ведь это лучшая память о моей дорогой Линде …

Петер упал в колени к девушке-андроиду и зарыдал. Зал на минуту затих, а затем вновь оживился. Спиртного оставалось еще много, а закуски еще больше. Поминки продолжались …

Спустя неделю

– Петер, – Линда ласково посмотрела в глаза молодому мужчине, – скажи, ты ведь собирался развестись со своей женой. Не так ли?

– Кто тебе это сказал? – Петер удивленно посмотрел на девушку андроида.

– Я это помню.

– Помнишь? Как ты можешь это помнить, когда …

– Ах, да … – Петер напряженно потер лоб. – Ведь последний скан мозга был сделан месяц назад до трагедии.

– Мы часто ругались, Петер. Почему? – девушка улыбнулась и потрепала молодого человека за волосы.

– Ну … – Петер почесал в затылке, – у тебя был очень непростой характер. Последнее время ты часто плакала, устраивала скандалы и все такое …

– Да, да я это помню, помню, – улыбнулась Линда. – Почему же сейчас мне не хочется ругать тебя? В чем была причина?

– Видишь, ли … Ты вряд ли поймешь это … Тут было чисто человеческое, что тебе не понять. Та Линда хотела ребенка. Когда-то я не захотел этого, потом время ушло, но обида осталась. Она … Она считала, что я сломал ей жизнь и все такое … Но в общем, в общем были и другие причины. Повышенная раздражительность, психическая неустойчивость. Я очень любил ее, но все это отравляло нам жизнь. Поэтому я решил исправить эти вещи при работе над тобой. Кое-какие воспоминания были стерты, кое-какие участки мозга исправлены.

– И вот теперь перед тобой другая Линда, ласковая и доброжелательная?

– Да, можно и так сказать … Но разве это плохо? – Петер посмотрел в глаза Линде.

Она смотрела на него прямо, и не отрываясь, словно что-то обдумывая.

– Сейчас она совсем не похожа на человека, – почему-то подумал Петер.

Спустя месяц

Петер и Линда наслаждались теплом сауны. Тело Линды было прекрасно. Она была словно ожившая античная статуя. Кожу ее, изготовленную по последнему слову техники, и по цвету и по строению нельзя было отличить от человеческой. Но все же одно отличие было, – она была идеальной. Вдруг Петер с тревогой взглянул на грудь Линды.

– Что ты чувствуешь? Тебе не вредна слишком большая температура? Мне кажется, структура твоей пласт-кожи покрывается небольшими пузырьками.

– Тебе показалось, – Линда беззаботно улыбнулась.

Но вдруг она встрепенулась и, осмотрев себя, задумчиво посмотрела на Петера.

– Ты прав. Мне нужно немного остыть. Она встала и быстро вышла из парильни.

Петер, встревоженный увиденным, пошел за ней, но с удивлением обнаружил, что не может открыть дверь. Он дергал снова и снова, но она не поддавалась. Петер почувствовал, что температура в сауне повышается. Он лихорадочно начал жать кнопки связи и наконец, услышал спокойный голос Линды.

– Что случилось, – спросила она равнодушным голосом.

– Линда, Линда, – я не могу открыть дверь сауны. Открой ее или позови специалиста.

– Нет, Петер, не открою. Мне очень жаль, но ты останешься там. Через некоторое время ты потеряешь сознание и погибнешь. Официальная причина будет такой: технические неполадки в системе подачи тепла и заклинившая дверь. А я скажу, что просто отлучилась на какое-то время. Теперь мы квиты. А я получу идеальную пару.

– Что случилось, Линда, что ты такое говоришь? – Петер снова лихорадочно задергал ручку двери.

– Петер, это ты подстроил несчастный случай, в котором погибла твоя жена. А знаешь, почему? Ты хотел сделать ее копию, но идеальную. А я сделаю твою идеальную копию. Ты получишь то, что хотел, Петер. Мы станем идеальной парой без недостатков. Прощай, Петер! И … здравствуй, Петер!

ВЫСТРЕЛ

Президент изумленно вглядывался в большую прозрачную капсулу, где находились странные серые существа, похожие на большие человеческие эмбрионы. На их телах были видны следы серьезных повреждений, от которых они, по-видимому, и погибли. Здесь же под стеклянным колпаком лежали остатки неизвестного аппарата, искорёженного и оплавленного. Рядом с главой государства стояли двое военных и вице-президент.

– В ту ночь была сильная гроза, – начал пояснять один из военных, – какой-то фермер заметил утром эти обломки, – он указал на разбитый аппарат. – Есть выжившие. Их двое. Они находятся в соседнем отсеке. Но долго ли они протянут, нам неизвестно. Мы не знаем их анатомии, это затрудняет поддержание жизнедеятельности.

Он вопросительно посмотрел на президента.

– Я хочу посмотреть на них, – президент взглянул на вице-президента. Тот кивнул.

Они медленно двинулись вслед за военными по длинному коридору. Большие железные двери то и дело преграждали им путь, открывались и снова закрывались. Они остановились возле узкого окошка, сквозь которое было еле видно два небольших тельца, опутанных трубками и проводами.

– Почему вы решили, что они живы? – спросил президент.

– Они двигались и издавали звуки. Один из них … – военный осекся, – один из них протянул нам руку…

Выйдя из бункера в свете ярких прожекторов и в сопровождении вооруженной охраны, президент и его спутник быстро пошли по сырому от дождя асфальту к автомобилю. Покидая военную базу, президент долго не мог прийти в себя от увиденного. Он посмотрел на мрачную физиономию вице-президента.

– Что вы обо всем этом думаете?

– Я думаю, что все это нужно засекретить, а тела и аппарат, после тщательного его исследования, уничтожить. В этом я согласен с директором центральной разведки.

– Но почему? – президент раздраженно посмотрел на своего спутника. – Рано или поздно это выйдет наружу. Граждане страны имеют право узнать об этом.

– Господин президент, вы заблуждаетесь! – вице-президент мрачно смотрел на сидящего рядом главу государства.

– Вы не представляете, какой это будет удар по рядовому обывателю. Рухнет все – религиозные устои, нравственность, наконец, политические институты. Это может привести к всеобщему хаосу. Коммунисты только и ждут этого. Если только мы покажем эти трупы и эту тарелку, может начаться неконтролируемый психоз.

– Но вы же видели, что там есть два живых существа, что делать с ними?

– Они долго не протянут, вы же понимаете.

Президент презрительно оглядел своего помощника.

– Почему вы считаете, что люди продолжают жить в старом мире? Я считаю, что нашей стране, как и всему миру нужны новые рубежи. Это время пришло. Новые рубежи это в том числе и новое сознание, сознание того, что мы не одиноки во Вселенной. И мы с вами только видели тому самое настоящее подтверждение.

Вице-президент отрицательно покачал головой.

– Вы понимаете, что будет означать тот факт, что помимо нас существуют создания, о которых ничего нет в Писании?

– Но мы с вами видели, что это так! – президент удивленно посмотрел на своего визави и развел руками.

– Мы с вами не знаем, господин президент, какой силой обладает Сатана. Быть может это просто его проделки, для того чтобы обольстить нас всех.

Президент тяжело вздохнул.

– С такими доводами трудно спорить, но знайте, что я с вами категорически не согласен. К тому же рано или поздно нас призовут к ответу.

– Вы ошибаетесь, – стальным голосом проговорил вице-президент.

– Все артефакты можно уничтожить, а те, кто это видел, будут молчать.

– А если кто-то не захочет молчать? – Президент злобно усмехнулся и с вызовом посмотрел на своего собеседника.

Тот слегка улыбнулся, давая понять, что почувствовал гнев президента. – Давайте еще подумаем над этим. Надо немного подождать, – примирительным тоном отозвался он.

***

– Отец, – президент посмотрел на старые узловатые руки священника, – верите ли вы в то, что на других планетах есть жизнь?

– Почему бы и нет? – католический священник мечтательно улыбнулся. Создать так много звезд и планет и оставить их раскаленными или наоборот холодными и необитаемыми … Можно ли назвать такого Создателя разумным?

– Но если они есть, что они знают о Боге? – президент откинулся в кресле и скрестил руки на груди.

– Возможно, больше чем мы… А может быть, – глаза пожилого служителя церкви заблестели, – именно нам выпала бы честь познакомить их со словом Божиим и крестить их.

– Даже так, – президент невольно улыбнулся.

– Почему бы и нет? – старик тоже улыбнулся, – пути господни неисповедимы.

– А как, по-вашему, как мы должны относиться к ним? – Президент стал серьезен.

Священник развел руками.

– Мне кажется как к любому живому существу, любой божией твари, по возможности с любовью.

Президент скептически покачал головой.

– Мы считаем себя разумными и поедаем себе подобных, довольно высокоорганизованных существ. Мы уничтожаем друг друга в бесконечных войнах. Или же способность съесть, подчинить, уничтожить слабого это и есть проявление разума…

– Нет, нет, – священник отрицательно замотал головой, – Господь заповедовал нам жить не разумом, а любовью … Высший разум есть проявление любви к любой живой твари. Быть сильным не означает быть жестоким. Жестокость это признак слабости.

Они помолчали.

– А почему вы завели этот разговор, господин президент, – нерешительно спросил священник.

Президент непринужденно рассмеялся.

– Да, просто так … Мы готовим экспедицию на Луну, – а там, кто его знает, все может произойти.

***

Марина была нежеланной и незаконнорожденной дочерью незамужней женщины из Архангельска. Она так и не узнала, кто был ее отцом. В детстве ее часто били и однажды Марина решила повеситься. Но мать отняла веревку и устроила девочке показательную порку. Это был хороший урок. «Слабых презирают, поэтому нужно быть сильным», – вот что она усвоила после этого позорного наказания. Единственной отдушиной было общение с дядей Ильей, который иногда навещал племянницу. Мужчин было мало и девочки на танцах нередко бегали за парнями. Но Марина всегда была в стороне. Это особенно нравилось дяде Илье. Как-то раз он подозвал девочку и сказал ей, обнимая за плечи, что она будущая принцесса, а ее избранник будет необыкновенным человеком. Это глубоко запало в душу девочки. Когда Марина окончила школу, она переехала к дяде в Минск. Теперь ей было шестнадцать, и она была настоящей красавицей. Угловатая тощая девочка превратилась в сероглазую, чернобровую стройную блондинку. Теперь она могла свести с ума кого угодно. Был март, и было уже совсем тепло, когда она встретила американца, недавно переехавшего в Советский Союз. Они познакомились на танцах, и Марина почувствовала, что парень влюблен в нее по уши. Такой шанс упускать было нельзя, к тому же, Ли, так она начала его звать, был сентиментален и простоват. А такого женить на себе можно было в два счета. Она сразу почувствовала себя особенной. Ей завидовали, поэтому надо было действовать. К тому же у этого парня была прекрасная квартира в самом центре города с видом на речку Свислочь. Они поженились уже в апреле. А в феврале следующего 1962 года родилась дочка. Ли был без ума от своей «Мариненьки», вот только жизнь в Советском Союзе казалось ему все скучнее. Деньги потратить было некуда, привычных развлечений, вроде ночных клубов и боулинга не было. Он все больше чувствовал себя частью какой-то серой массы, из которой он хотел любыми путями выделиться. Что он мог подарить здесь своей Марине? Да и прежние его туманные грезы о боевой коммунистической подруге начинали рассеиваться. Марина оказалась простой женщиной и хотела красивой жизни. Она часто интересовалась Америкой. Освальд поддерживал ее интерес, давал уроки английского. Ей нравились его рассказы об Америке, о тех местах, где он побывал. Она все чаще представляла себе яркие огни рекламы, которая по вечерам заливает улицы огромных городов. Теперь все это не так раздражала и самого Ли, который до этого представлял себя марксистом и борцом с капитализмом. Один раз они увидели в одном из журналов портрет Жаклин и Джона Кеннеди.

– Вот настоящая принцесса, я хотела бы жить так же, – воскликнула Марина.

Она посмотрела на Ли.

– Я сделаю тебя счастливой, – Освальд обнял Марину. – Мы поедем домой, ко мне.

И Освальд начал хлопотать о возвращении его американского паспорта и гражданства. Он сообщил консульству, что одумался. Он каялся и говорил, что заблуждался насчет «Советов», обещал рассказать в мемуарах всю правду о коммунистическом «рае». В июне 1962 Освальд с Мариной и малолетней дочерью эмигрировали в США. Но здесь их совместная жизнь не заладилась. Марина оказалась очень волевой и деловой. Жизнь на съёмной квартире и экономия на всем была ей явно не по душе. Теперь она требовала от Освальда денег и красивой жизни, которой, как оказалось, он просто не мог ей дать. Все чаще Освальд слышал от своей юной и красивой жены, что у него нет, и никогда не было никаких коммунистических идеалов, его бегство в СССР было просто слабостью, а сам он, – просто неудачник. Вскоре он услышал кое-что и похлеще. В присутствии друзей и знакомых Марина, смеясь, начала говорить, что Освальд «не мужчина». Сначала тот, огрызался, и советовал заткнуться, но однажды, что называется, нанес «ответный удар». Под глазом Марины потом целую неделю красовался огромный синяк. Но Марина поняла одну вещь, – она намного сильнее своего мужа, который представлялся ей теперь слабохарактерной размазней, к тому же еще и необыкновенно жадной. Он по-прежнему перебивался случайными заработками и получал от Марины новые порции насмешек и издевательств. Их ссоры стали постоянными, совместная жизнь становилась невыносимой. Иногда, когда он приходил к ней с повинной, и начинал просить ее о физической близости, она любила поиздеваться над ним. Он давал ей запирать себя в темной ванне в виде наказания и там громко рыдал стоя на коленях, когда его начинали мучить кошмары.

Однажды Марина познакомилась с молодой симпатичной женщиной, которую звали Рут Хайд. Она состояла в Комитете по контактам между Востоком и Западом, содействовавшим переписке американских и советских граждан. У нее были дети, но она была разведена. Черноглазая брюнетка и голубоглазая блондинка, Рут и Марина, быстро нашли общий язык и подружились. Сильная симпатия, возникшая между ними, позволяла говорить не только о дружбе, но и о чем-то другом, что скрепило их отношения до такой степени, что Марина решила переехать к подруге. Рут было тридцать, Марине двадцать один. У Рут был шикарный дом в Ирвинге, пригороде Далласа, хорошая машина и большой счет в банке. Все это как нельзя лучше устраивало Марину. К тому же Рут пообещала не оставить Марину и ее дочерей в бедности. Хотя Рут была очень набожной протестанткой и принадлежала к обществу квакеров, это была очень решительная и властная натура, негативно относящаяся ко всему, что противоречило ее мировоззрению. Все кто ее окружал, должны были следовать ее взглядам, и Марине пришлось подлаживаться под мнение своей подруги. Марине нравилось, что в жизни Рут есть какая-то загадка. Несколько раз она замечала, как та общалась со странными незнакомцами, по виду очень напоминающих секретных агентов. В ее спальне она заметила портрет Линдона Джонсона, вице-призедента США, что очень ее удивило. Но Кеннеди, действующего президента, Рут, мягко говоря, недолюбливала.

Ли, узнав о том, что Марина ушла жить к подруге, бешено ревновал. У Рут была машина, а он даже не имел водительских прав, у Рут был шикарный дом, а он мог продолжить жене лишь вечную жалкую съемную квартирку. У Рут была кругленькая сумма на счету, а весь его капитал редко когда превышал сто долларов.

Марина и Освальд жили теперь раздельно. Ли попытался было подзаработать, поехав в новый Орлеан, но безуспешно. После этого он в отчаянии решил попросить политического убежища на Кубе, но там ему отказали, после того как он, не в состоянии успокоить свои трясущиеся руки, испортил дюжину бланков и так и не смог даже заполнить анкету. К тому же там знали о его предыдущей поездке в Советский Союз. Постаревший, усталый и подавленный Освальд возвратился в Техас. Там он узнал, что Марина беременна и ждет второго ребенка. Приехав к жене, он нашел ее у Рут на полном обеспечении. Освальд попытался объясниться с Мариной. Он говорил ей, что больше не может один, что он вернулся к ней. Он кинулся перед ней на колени и заплакал.

– Что нужно сделать, чтобы ты вернулась ко мне? – спросил он, рыдая и ожидая насмешек и презрения. Но к его удивлению Марина как-то странно посмотрела на него и сказала, что убедить ее в его мужественности может еще последнее, что он может делать хорошо.

Стоя перед ней на коленях, Освальд удивленно посмотрел на нее.

– Умение метко стрелять, – холодно произнесла Марина.

– Ты ведь был морским пехотинцем и умеешь это делать, ты хвалился этим еще тогда, в России.

– Ладно, я пошутила! – она засмеялась и подала ему руку, чтобы он встал.

– Если серьезно, Джун нужны туфельки, а мне платье…

Ли бросился к Марине, но та отстранилась и пообещала, что подумает, а пока он может приезжать к ней в Ирвинг по выходным, но жить она пока будет у Рут. Освальд снял квартиру на Норс Бэкли-авеню под чужим именем. Затем он заказал по почте на подставное имя 6,5 миллиметровую винтовку «Манлихер-Каркано» и револьвер системы «Смит и Вессон». Он знал, что его жертвой станет генерал Эдвин Уокер, крайне правый вояка, фашист, как Ли называл его. Он сделает полезное дело и уберет этого негодяя. Но главное не это, он докажет Марине, что он еще мужчина. Но произошло страшное, – он промазал. Уокер сидел на балконе, когда Ли из своего укрытия, которое он так долго готовил, взял его на прицел. Но тот резко пошевелил головой, и пуля разбила оконную раму, лишь слегка поцарапав генерала. У полиции не было версий на счет этого покушения, и попытка Освальда прошла для него благополучно. Но оружие надо было перепрятать. К удивлению Освальда, Марина отнеслась к его поступку сочувственно и даже предложила спрятать винтовку в доме Рут. И не где-нибудь, а в ее же, Марины, спальне. Теперь он чувствовал себя вовлеченным в какую-то странную игру. Но это его взбодрило, и главное давало надежду на возвращение Марины. Значит, ей действительно нужны доказательства его мужественности. Он докажет ей это! Они впервые после долгого времени провели ночь вместе. Он решил, что Марину действительно возбуждает его оружие. Тем более, что винтовка лежала под ее кроватью! Марина сделала фото на котором Ли красовался с винтовкой и револьвером в руке. На обратной стороне фото она сделала надпись «охотник за фашистами».

Однажды Марина как бы невзначай показала мужу номер Далосской «Морнинг ньюс» – в нем иронично сообщалось о смерти президента Кеннеди. Объявление было обведено траурной черной рамкой, а внизу красовался издевательский заголовок «Добро пожаловать в Даллас, господин Кеннеди!» Позже на столе у Марины появилась листовка «Разыскивается государственный преступник», где также красовался портрет Кеннеди. Так Техас «готовился» к встрече президента. Нет, Даллас не был плохим городом. Столица Техаса процветала: Даллас даже был впереди всех других городов по производству товаров, оптовой торговле, страхованию и банковскому делу. Каждый октябрь там происходила самая большая в стране ярмарка. Но при этом всегда здесь была какая-то своя, особая атмосфера: здесь царил «политический консерватизм» и религиозный дух, взращенный особым религиозным воспитанием. Большинство жителей было протестантами. Местные законы строго блюли нравственность. Так, большие штрафы вынудили профессиональных проституток удалиться из Далласа за тридцать миль, – в соседний Форт-Уорт. Но если девицы легкого поведения уехали из города, то убийц становилось все больше. Техас занимал первое место в США по числу убийств, а «Большой Д», так ласково называли американцы Даллас, – первое место в Техасе. В «Большом Д» не требовалось никакой регистрации при покупке оружия. Его здесь можно было получить даже наложенным платежом на подставное имя, как и сделал Освальд. Он всегда помнил, что говорил когда-то его престарелый сосед, хитро прищурив свои светло-голубые глаза.

– Бог создал больших людей, – говорил, он, указывая пальцем вверх.

– И Бог создал маленьких людей, – тыкал он пальцем себя в грудь.

Потом он делал паузу и многозначительно прибавлял:

– Но Бог создал и кольт сорок пятого калибра, чтобы уровнять шансы.

Освальд, как похоже и весь Техас, придерживался того же мнения. Как и большинство жителей Техаса, он не испытывал особой симпатии к президенту Кеннеди. Почему? Он и сам толком не смог бы ответить на этот вопрос. Он испытывал неприязнь к Кеннеди за то, что тот был интеллигентом. Слишком умных в Техасе недолюбливали. К тому же Кеннеди был явно не «свой парень», он родился в семье миллионеров, а он, Освальд в бедной семье, где отца не было, а мать еле сводила концы с концами. Это роднило его с Мариной. Та воспитывалась в таких же условиях. Освальд хорошо помнил, как по телевизору однажды кто-то из журналистов сказал президенту в лицо, что он и его правительство кисейные барышни, а им нужен лихой ковбой, который руководил бы народом.

О том, что Кеннеди приезжает в Техас, Освальд узнал от Марины. Позже она откуда-то узнала, что президентский кортеж планирует поездку через весь город и все желающие смогут увидеть президента.

Отношения с Мариной начинали налаживаться. Помогала им, несмотря на неприязнь Освальда к ней, и подруга Марины Рут. В октябре 1963 она сообщила, что на книжном складе, где работает её знакомый, Уэсли Фрейзер, имеется вакансия, и 16 октября, после собеседования, Освальд приступил к работе. Вскоре Марина родила вторую дочь.

Все испортил сам Освальд. Марина уже подумывала о переезде к мужу. Они обсуждали что-то, и она завела разговор о стиральной машине, которая им понадобится теперь, когда у них двое детей. Но природная жадность Освальда заставила его замять этот разговор. Он начал убеждать Марину, что это слишком большая роскошь для них пока и что он сам может постирать пеленки. Марину это взбесило. Она назвала мужа «мокрой курицей», так его называли сослуживцы, когда он служил в морской пехоте за то, что у него часто тряслись и потели руки. Он когда-то сам по наивности признался ей в этом, пытаясь представить все шуткой, но Марина заполнила это и умело использовала, чтобы больней поддеть мужа. Освальд почувствовал, что выходит из себя. Он хотел ударить Марину, но увидел ее насмешливый взгляд. Она произнесла в его адрес еще несколько обидных оскорблений, а он, задыхаясь от ненависти, не знал, что ему предпринять. На этом все закончилось.

Освальд решил, что все кончено. Но внезапно знакомый Рут Уэсли Фрезиер сообщил Освальду неожиданную новость: Рут и Марина ждут его и приглашают на обед не в выходные как обычно, а в четверг. Фрезиер пообещал подбросить Освальда до дома Рут, сам он жил поблизости от нее. Было около половины шестого вечера 21 ноября 1963 года, когда приятель Ли Фрезиер высадил его у дома на Пятой улице в Ирвинге. К его удивлению Рут, выйдя на встречу к Освальду, довольно приветливо пригласила его в дом. Как бы, между прочим, она завела разговор о предстоящем прибытии Джона Кеннеди.

– Наш президент приедет в город, – немного насмешливо произнеся слово наш, сказала она вдруг по-русски, и небрежно бросила на стол свежий номер «Морнинг Стар», где был напечатан маршрут движения кортежа. Через некоторое время появилась Марина. Она была не так приветлива. В ее голосе, движениях Освальд почувствовал напряженность. Инициатива пригласить Освальда к ним исходила явно не от нее, а от Рут. Но почему? Освальд подумал, что Рут пытается помирить их. Вскоре Рут оставила Марину и Освальда наедине. В половине седьмого вечера они сели за стол. Освальд с раскаянием в голосе сказал Марине, что понял, что причиной их прежних раздоров была его скупость. Он пообещал Марине, что купит ей новое платье, их дочке Джун – туфельки, а всем вместе – стиральную машину. Но все пошло не так как он рассчитывал и на что надеялся. Марина вдруг резко предложила ему убраться и потратить деньги на себя, – ей не надо его великодушия, она обойдется без него, у нее есть Рут. Освальд попытался еще что-то сказать, но Марина резко оборвала его.

– Впрочем, если хочешь, оставайся, ведь уже поздно. Завтра твой приятель подбросит тебя до работы, – уже спокойнее добавила Марина. Позднее вернулась Рут, и Марина уединилась с ней на кухне, оставив Освальда одного. Около десяти часов вечера Марина заметила, что муж вошел в ее спальню и вышел оттуда с большим свертком в руках. Он прошел в свою комнату, которую ему отвели для ночлега, и закрыл дверь. За окнами монотонно барабанил дождь, наступала пятница 22 ноября 1963 года, но пока была еще только ночь четверга. Освальд развернул пакет и осмотрел винтовку. Затем потушил свет и лег в постель. Спал Освальд плохо. Во сне ему причудилось, что в его комнату ворвались люди в черной одежде, а за ними вошла Рут и с иронией произнесла:

– Наш президент приедет в город, – а затем указала в глубину комнаты, откуда из темноты вышел вице-президент Линдон Джонсон. Он молча подошел к Освальду и наклонился над ним. Его тяжелый, мрачный взгляд, казалось, проникал в самую душу Освальда.

– Не бойся, тебя подстрахуют, – проговорил он властно, но тихо.

– Этот Джонсон настоящий гипнотизёр, – подумал Освальд и проснулся. Он был весь в поту. Его руки дрожали. Освальд посмотрел на часы, было три часа ночи.

– Теперь спать, – подумал он и тотчас заснул.

***

Жаклин Кеннеди посмотрела в окно и обрадовалась. Небо было занято пеленой облаков. Накрапывал мелкий дождик.

– «Слава Богу», – подумала она. – «Потратить столько времени на прическу, чтобы в открытой машине волосы на ветру растрепались самым непристойным образом. В крайнем случае, можно будет надеть шляпку».

22 ноября 1963 года в одиннадцать сорок по местному времени в Далласском аэропорту Лав-Филд приземлился самолёт ВВС США, в котором находился президент Кеннеди. Через десять минут президентский кортеж направился с аэродрома в город. Погода в Далласе была солнечная и тёплая, хотя еще несколько часов назад шел сильный дождь. Пластиковую съемную крышу с президентского автомобиля сняли, чтобы горожане могли видеть своего президента. Жаклин Кеннеди пришлось одеть шляпку.

Освальд поднялся в шесть тридцать утра. Он натянул серые брюки и синюю рабочую блузу. Затем тихо постучал в спальню Марины, но та не отвечала. Прежде чем уйти Освальд снял обручальное кольцо и положил в фарфоровую чашку на столе. Здесь же он оставил все свои сбережения. Это было 187 долларов. На кухне Ли выпил чашку кофе, взял завернутый в коричневую бумагу винтовку со стереоприцелом и вышел из дома. Он прошел полквартала до дома, где жил его приятель, Уэсли Фрезиер, который должен был отвести его до работы.

– Что это у тебя там, в пакете, Ли? – спросил Фрезиер, заметив лежащий пакет.

– Карнизы для занавесок, – ответил Освальд.

– Значит, все в порядке! – Фрезиер весело подмигнул приятелю.

– «Он, наверное, решил, что Марина переезжает ко мне», – подумал Освальд.

– Да! – буркнул он.

На складе шли ремонтные работы, и картонные ящики с книгами были перенесены из задней и северной части помещения в переднюю часть, где они были сложены в два ряда. Таким образом, южная сторона, мимо которой должен был проезжать кортеж, оказалась загромождена ящиками и тележками для перевозки книг. Здесь Освальд и устроил свое снайперское гнездо.

Впереди кортежа шла головная машина – белый «форд» без номера, управляемый начальником полиции Карри. В машине были еще трое полицейских. Машина президента SS 100 X под номером GG-300 шла второй. В ней было шестеро пассажиров, включая губернатора Техаса Джона Конналли и его супругу, Нелли. На заднем сиденье расположились супруги Кеннеди. Четыре мотоцикла, по два с каждой стороны, эскортировали машину GG-300. За машиной президента шел «хавбек», лимузин № GG-678. За рулем был Сэм Кинни и еще куча агентов. В машине лежал автомат АР-15233 с такой пробивной силой, что если бы пуля попала в грудь человека, она разнесла бы всю его голову. Следом шла открытая машина вице-президента Линдона Джонсона. Сенатор, сидевший на заднем сиденье слева, восторженно махал рукой, сам Линдон Джонсон мрачно смотрел перед собой. Немного позже он приказал включить в машине радио. Замыкал кортеж «Вэрсити» – закрытая машина, ее вел полицейский агент из Техаса.

Садясь в машину, Жаклин почему-то с тоской подумала о предстоящем завтра визите на ранчо Линдона Джонсона. С этим визитом был связан один неприятный эпизод. Через неделю после избрания президентом Кеннеди Джонсон пригласил его поохотиться у себя на ранчо. Кеннеди не хотел стрелять в прирученную дичь и пытался уклониться от предложения. Но Джонсон упорствовал. Он объяснил президенту, что это местный обычай и почетный гость должен поддержать традицию. 17 ноября 1960 года в 6 часов утра они собрались на охоту. Там почетный гость сделал все, что от него ожидали. В охоте есть доля секунды, когда стрелок смотрит еще на живую добычу и как бы останавливается на пороге ее смерти. Он ощущает, что ее жизнь в его руках. Оборвать ее дело его воли. Кеннеди выстрелил, но долго не мог отделаться от этого воспоминания. Этот выстрел почему-то не давал ему покоя. Его преследовали мысли о подстреленном животном. Он рассказал об этом жене. Этим, однако, дело не кончилось. Джонсон заказал чучело из головы убитого оленя.

– Почему бы не повесить трофей в кабинете президента? – предложил он.

После того как Джонсон ушел, Кеннеди приказал убрать голову, но вице-президент не унимался и как-то по телефону осведомился, где охотничий трофей. Кеннеди снова уступил. Голову снова повесили, но не в Овальном кабинете, а в Рыбьем зале. Но одна лишь Жаклин знала, чего это ему стоило.

Солнце палило нещадно. На небе не было ни единого облачка. Кортеж медленно двигался по улицам Далласа. Кеннеди приветствовал толпу. Рев все нарастал, а он все повторял «спасибо, спасибо, спасибо». Навстречу президентскому лимузину проехал огромный автобус с надписью «Welkom To BIG «D» ». Один из сопровождающих машину президента Клинт Хилли стоял на подножке спиной к улице, то спрыгивая, то вскакивая обратно на подножку. Остальные агенты охраны оставались в машине. После Мейн-стрит толпа поредела. Кварталы становились беднее, кортеж въезжал в пестрый район лавок, ломбардов, баров, школ. Но даже здесь раздавались громкие аплодисменты. Кто произнес:

– Господин президент, теперь-то уж вы точно не можете сказать, что Даллас вас не любит.

Выезжая на Элм-стрит, водитель сделал резкий поворот. Кортеж теперь походил на букву Z. Головная часть кортежа подъезжала к верхнему путепроводу. Три остальные машины продолжали следовать за ним по Элм-стрит. На вершине острого угла находилось большое 7-этажное кирпичное здание, Техасское школьное книгохранилище. Рядом на яркой зеленой лужайке виднелись фигуры пришедших посмотреть на кортеж президента. В угловом окне шестого этажа появилось дуло винтовки. Руки Освальда предательски дрожали. Он уже не верил в удачу. Сквозь оптический прицел Освальд увидел мелькающий большой букет алых роз и Жаклин Кеннеди. Президент махал рукой и улыбался.

В машине президента губернатор Техаса Коннели, неправильно прочитав надпись у входа в здание книгохранилища, спросил:

– Черт возьми, что это такое, книжный уклад?

– Здесь что-то укладывают? – отозвалась его жена и засмеялась.

Вдруг раздался резкий оглушительный звук. Президент поднес руку к горлу и начал сползать вниз. Впереди, схватившись за бок, корчился Коннели, получив рикошетом полю, прошедшую сквозь президента.

Освальду показалось, что кто-то опередил его выстрел. Нет, это ерунда! Такого не может быть! Он должен убить президента! Он вечный неудачник сейчас докажет Марине, что кое-что может. И тогда она уже никогда не будет ни в чем нуждаться. Жена убийцы президента в Америке обеспечена на всю жизнь! Такова Америка! Освальд прицелился для своего последнего выстрела. В эту секунду он собрал всю свою волю, чтобы прекратить дрожь в руках. Первый выстрел распугал голубей, которые жили на чердаке книгохранилища. Птицы взлетели и, хлопая тысячами крыльев, образовали большой и неровный трепещущий веер, похожий на букву V.

«Смотреть влево, смотреть вправо, быть готовым по всей линии огня!» – учили его инструктора морской пехоты на стрельбище Сан-Диего. Он должен держать прямой прицел на линии стрелок, показывающих шесть часов на воображаемом циферблате. Стрелок четко видел эту линию. Его цель была всего на расстоянии 90 ярдов. Освальд глубоко вздохнул и немного выдохнув, начал медленно нажимать на курок, неимоверным усилием воли сдерживая дрожь. Но не успел он это сделать, как голова президента дернулась, и над ней показался фонтан серых блестящих в ярком солнечном свете брызг, словно это были праздничные блестящие конфетти.

«Не бойся, тебя подстрахуют», – пронеслось в мозгу Освальда.

На мгновенье он увидел властный, мрачный, немигающий взгляд Джонсона.

– Что за черт? – тихо прошептал он, – осмысливая происходящее, – что за черт? Кто это стрелял?

Его руки продолжали трястись.

ПОСЛЕДНИЙ ЖИТЕЛЬ ЗЕМЛИ

Это случилось в один из жарких июньских вечеров в маленьком провинциальном городе. Люди увидели, как вечернее небо осветила яркая вспышка, похожая на метеор. Что-то громко рухнуло в лесу на дальней горе, вспыхнули верхушки сосен, начался пожар. Завыли сирены пожарных машин… И как-то сразу появились они – странные зверьки с невероятно выразительными грустными глазами. Мягкие и пушистые, как котята, но без хвостов и когтей. Их количество увеличивалось с невероятной быстротой, они просто раздваивались, и это было похоже на чудо. Половинки получались разными – иногда серыми, иногда рыженькими, иногда трехцветными или полосатыми… Обеспокоенные власти поначалу попытались создать санитарный кордон. Место падения «метеорита» (а его так и не нашли) оцепили войска. Контактировавших со зверьками отправили на карантин. А всю эту историю попытались замять. Но у них ничего не получилось. Существа, которых люди сразу прозвали пушистиками, размножались с невероятной скоростью, появляясь в разных местах планеты: на просторах огромной России, в джунглях Африки, степях Азии… Леса и парки, несмотря на старания властей, пытавшихся отлавливать необычных зверьков, стали прибежищем для пушистиков. Они проникали в дома людей, которые прятали милых «бедняжек» от злых представителей властей.

Ученые, которым поручили изучить пришельцев, были в недоумении. Их внеземное происхождение и анатомическое строение были абсолютно не понятны. Зверьки ели все, чем их кормили. Но могли и вовсе ничего не есть. Каких-либо выделительных процессов у них не наблюдалось. Как впрочем, не было и каких-либо внутренних органов, лишь какая-то непонятная науке пористая консистенция, слегка напоминающая внутренности мягких игрушек. При каком-либо агрессивном воздействии на организм пушистиков, они просто начинали таять на глазах и исчезали. Никакой опасности они не представляли. Но вскоре начали раздаваться тревожные голоса, объявившие пушистиков опасными завоевателями планеты. «Для чего они посланы на Землю?», – вопрошали со всех экранов гаджетов и страниц таблоидов. «Тревожная партия», призывавшая к тотальному уничтожению «неизвестных вредителей» в некоторых странах сумела мобилизовать общественность на борьбу с ними. Зверьки не сопротивлялись. Если их пытались уничтожить – они таяли как шоколад, но тут же появлялись в других местах и смотрели на своих убийц по-детски наивными глазами. Это оказывало большое психологическое воздействие на охотников за зверьками. Их везде преследовал невинный взгляд беззащитных существ, которых они пытались убить... И днем и ночью пушистики материализовались рядом со своими убийцами, заглядывая им в глаза и ласкаясь. Многие от такого милого всепрощения сходили с ума.

Впрочем, пушистики быстро завоёвывали сердца людей и становились их любимцами. Особенно полюбили зверьков женщины и дети.

Это и стало главным поворотным пунктом в их триумфальном шествии по планете. И с этим властям пришлось считаться. Постепенно пушистики из запрещённых стали полностью легализованными. Но в разных странах это происходило неодинаково. В России, где их число было особенно велико, после недолгого периода преследования и уничтожения, пушистики неожиданно обрели статус любимцев. Это произошло после того как супруги многих высокопоставленных персон одна за другой подпадали под их обаяние и категорически отказывались отдавать зверьков представителям силовых органов. И вскоре на всю страну было объявлено о том, что маленькие милые существа не представляют угрозы.

В США республиканцы, настаивавшие на уничтожении пушистиков, провалились на выборах. Такого поражения одного кандидата в президенты и триумфа другого Америка еще не знала. Министр обороны США от республиканцев, являвшийся главным рупором в борьбе за уничтожения пушистиков, застрелился у себя в кабинете. Говорят, его последними словами были вовсе не: «Ну вот они и захватили Землю, теперь ждите их хозяев!», как это было объявлено официально, а совсем другие. Перед тем как пустить себе пулю в лоб, министр якобы ласково прошептал кому-то: «Не бойся малыш, с тобой ничего не случится!» При этом у него из-за пазухи на секунду выглянула прелестная мордочка пушистика...

В Европе все решил лучший друг голландского премьер-министра, одним из первых открыто поселивший в своём доме одного за другим нескольких пушистиков. Он мотивировал это тем, что впервые в жизни не ощутил проблем с аллергией на домашних питомцев, о которых он так мечтал раньше, но не мог завести. С него взяли пример и другие европейские политики, включая и главу Европейского Союза. К тому же в Европе началось мощное движение в защиту прав пушистиков. Многочисленные толпы демонстрантов промаршировали с плакатами «Руки прочь от маленьких и пушистых!» по центральным улицам Парижа, Лондона, Берлина, Праги, Варшавы...

В странах третьего мира, когда власти попытались уничтожить пушистиков, начались массовые беспорядки. Никогда еще в этих краях беднейшие слои населения не проявляли себя так активно.

В Афганистане и Пакистане толпы буквально бесновались, сметая все на своем пути, забыв про страх и векам прививаемую покорность.

В других азиатских странах тоже было неспокойно, – волнения охватили Индию. Сначала инициаторами протестов выступили низшие касты, но вскоре вся Индия оказалась втянутой в беспорядки. Улыбчивые тайцы в ходе протестов проявляли несвойственную этому народу ярость и агрессию. А вьетнамцы, вопреки властям, организовывали для зверьков спасательные операции, вылавливая их в зарослях и пристраивая в дома сердобольных соотечественников.

Успокоение в народе наступило только после только, как был подписан указ о легализации содержания пушистиков. В Китае на них буквально молились, считая, что они посланы в Поднебесную небесами взамен исчезнувших с планеты панд. Словно в благодарность китайцам, пушистики вскоре приняли облик «медведей-кошек», – так называли в Китае вымирших панд.

В Японии начали плодиться только трёхцветные зверьки и тоже стали всеобщими любимицами. За сходство с кошками их стали называть «манэки-нэко» – «кошки удачи».

В Африке пушистики также приобрели необыкновенную популярность. Сначала как деликатес. Аборигены пытались было питаться зверьками, дабы приобщиться к их невероятной плодовитости и неуязвимости. Но есть исчезающую на глазах бесцветную субстанцию было неудобно и не всем нравилось. Поэтому у пушистиков появился статус священных тотемов. Вожди племен были буквально облеплены пушистиками, и увеличение их количества в племени повышало авторитет предводителя.

Вначале продажа пушистиков была неплохим бизнесом. Зверьков предлагали за баснословные деньги там, где их ещё не было.

Но вскоре они заполонили все континенты совершенно бесплатно и бизнес сошёл на нет.

Пушистики могли мнеять окрас и, похоже, делали это в зависимости от предпочтений хозяев. Они не болели и не умирали. С домашними животными у них была полная гармония, особенно с кошками. Любовь же людей к пушистикам стала просто неконтролируемой. Многие перестали заводить детей и жили вполне счастливо в окружении нескольких пушистых любимцев. Люди не могли объяснить своих чувств к пушистикам. Общение с милыми зверьками успокаивало и умиротворяло. Они заменяли детям игрушки, взрослым – привычки и зависимости: лекарства, алкоголь, наркотики… Глаза зверьков словно обладали магической силой.

В них каждый видел своё: кто – потерянных родных или друзей, кто –преданных животных, кто – чей-то светлый лик.

Беззащитный взгляд этих широко раскрытых глаз проникал в душу – заставлял жалеть, сострадать, защищать. Откуда-то вдруг накатывало раскаяние, всепрощение, всеобъемлющая любовь…

Пушистые зверьки сначала заменили людям четвероногих друзей, ведь их не надо было лечить и хоронить, они были симпатичные, а в содержании экономнее – могли ничего не есть, убирать за ними не требовалось.

Любовь к пушистикам начисто вытеснила родительский инстинкт.

Перестали рождаться дети. Некоторые вновь забили тревогу, потому что население планеты стало стремительно сокращаться. Но их немногочисленные голоса не были услышаны из-за всеобщей любви к пушистикам. Никто уже не представлял себе жизнь без этих маленьких милых друзей. Рождаемость и правда заметно сократилась. Детские сады и школы опустели. Теперь немногочисленные дети получали нехитрое домашнее образование.

Изменилась социальная структура общества. Старых становилось всё больше, молодых – всё меньше. Какое-то время производство товаров и услуг поддерживалось еще трудоспособным населением в возрасте от сорока до семидесяти лет. Но и они старели… Наконец остались только старики. Опустели города, люди стали уходить в деревни и сёла, осваивать земледелие, чтобы хоть как-то прокормиться.

Планета Земля теперь напоминала большую заброшенную деревню, где в перекошенных деревянных домишках с огородами жили одни бабушки и дедушки. Прекратились военные конфликты, исчезли границы, не существовало больше таких понятий как нация и государство. Старики, сбившись в общины, тихо доживали свой век. Но они по-прежнему любили своих маленьких пушистых друзей.

Вечером, глядя на заходящее Солнце, бабушки и дедушки со своими многочисленными питомцами на коленях, плечах, головах, (кому как было удобнее) вспоминали прошлое, беседовали, но все больше молчали, поглаживая мягкую шерстку своих любимцев. Они понимали, что им осталось совсем немного. Скудные плоды огородничества, кое-где еще куры, рыбалка – вот и все что поддерживало жизнь людей. В остальном надеялись на знания бывших врачей, слесарей, плотников, электриков... Они лечили, чинили, помогали друг другу в своей общине. Пока могли. Но они совсем не тосковали. Ведь с ними были их маленькие друзья.

В один из жарких июньских вечеров в одной из последних общин долгожителей, ещё оставшихся на Земле, вдруг заметили яркую вспышку в небе, похожую на метеор. Всё было как тогда, в тот далёкий день, когда на Земле появились они. Но этого уже никто не помнил. Через пару минут недалеко от их маленького посёлка появился некто, внимательно наблюдая за стариками.

И тут же заволновались-забегали пушистики, широкой рекой устремились к наблюдавшему, собрались вокруг него.

Так же внезапно, как появился, некто исчез. А в небе показались огромные непонятные конструкции, они медленно плыли, подмигивая цветными огоньками, словно большие замысловатые игрушки, которыми в детстве играли старики. Иногда «игрушки» мягко приземлялись и из них выходили новые хозяева Земли – высокие, в переливающихся одеждах.

Вдалеке что-то происходило. Какое-то преобразование. Но что? Даже любопытство не могло заставить стариков подняться, пойти и посмотреть – не было сил. Было опустошение. Пушистики ушли. Ушли к тем, кто сейчас обустраивал планету, к своим настоящим хозяевам. Они оставили стариков одних, без прошлого и без близких.

Долго еще старики слышали приглушенный гул где-то там, вдали. Он не прекращался ни днем, ни ночью, то усиливаясь, то утихая. Новые хозяева Земли обустраивали свой новый дом – нашу планету. Бывшим хозяевам они умирать не мешали.

***

Худая, беззубая старая женщина, в ветхом залатанном свитере, который болтался на ней как на огородном пугале, безучастно смотрела вдаль, на заходящее Солнце. Она тосковала. Тосковала по мягкому пушистому существу с рыжей шёрсткой, которое на протяжении всей её жизни всегда было рядом. И вдруг оставило совсем одну – наедине с мёртвыми стариками, которые лежали сейчас во дворе, словно затасканные кули грязных тряпок. Похоронить их у неё не было сил. Поэтому она ушла на берег реки. Знала, что идёт умирать. Вечерние отблески ярко-красного Солнца красиво отражались на воде, вокруг расстилалось бескрайнее поле ромашек – хотелось, чтобы это было последнее, что она видит перед тем, как закрыть глаза. Завтра ее уже не будет, а эта красота останется.

Но она не жалела об этом – жалела только о том, что её лучший друг не придет с ней попрощаться. Он был с ней всю ее жизнь, с самого детства… И вдруг ушел – так же, как ушли другие.

Вдруг она почувствовала рядом что-то мягкое, теплое, родное и близкое. Ещё хватило сил радостно вскрикнуть – это был он, её рыженький любимец. Он появился вдруг также неожиданно, как и исчез.

Он, словно кошка, терся об ее руку, а она крепко, насколько могла, прижала его к своей груди. Минуту или две она испытывала настоящее блаженство, а потом он исчез. Но она уже этого не заметила. Последняя из прежних жителей Земли, женщина лежала на ней с широко отрытыми глазами, и в них отражалось неземная радость.

ДЕНЬ СОГЛАСИЯ

– А сейчас, дети, скажите мне, какой день отмечают сегодня, 30 июня, все люди Земли? – торжественно спросил учитель.

– Дееень Соглааасия – хором пропели нарядно одетые дети.

– Правильно, – учитель сделал паузу, а затем серьезным, почти трагическим голосом произнес – а кто мне скажет, что за страшное событие произошло 30 июня 1908 года? И почему после него все люди Земли стали жить по-другому?

Несколько рук взметнулись вверх и затрепетали в воздухе, от нетерпения их обладатели даже привстали. Только одна рука спокойно поднялась и классически выдержано легла локтем на кисть другой руки, образовав ровный правильный треугольник. Учитель поймал взглядом именно эту руку.

– Пожалуйста, Таня – сказал учитель. Таня, обладательница двух красивых белых бантов, встала и красивым хорошо поставленным голосом начала отвечать на вопрос.

– 30 июня 1908 года в половине одиннадцатого утра на Земле произошла страшная катастрофа. Неизвестное управляемое тело из космоса вторглось в земную атмосферу и атаковало город Санкт-Петербург, находившийся тогда на территории Российской империи. Огромным взрывом город полностью был уничтожен. Большинство жителей погибло. Погиб также тогдашний российский император Николай и вся его семья. Сначала в Российской империи, а затем и во всем мире началась паника. Начавшиеся волнения в ряде европейских стран привели к падению монархических режимов и заменой их на демократические правительства. Это произошло в Германии, Австро-Венгрии ... – Таня немного замялась, но учитель успокаивающе кивнул, и Таня продолжила – Австро-Венгрии и ... ряде других стран. Новые правительства всех тогдашних европейских государств решили срочно организоваться для отражения возможных дальнейших атак внеземного происхождения. Был создан Европейский парламент, Европейская армия, решительно были забыты начинавшиеся разногласия, которые могли привести к большой мировой войне. Была создана новая структура – ООН, Организация Объединенных Наций. Срочно все выдающиеся умы человечества стали работать над проектом защитных сооружений против инопланетного вторжения. И это дало свои результаты – больше не наблюдалось попыток вторжения из космоса. Правда, произошла грандиозная катастрофа, погибло много людей, был стерт с земли один из крупнейших и красивейших европейских городов, но этой ценой было куплено согласие всех стран Европы и мира. Ученые утверждают, что если бы этого не произошло, могла разразиться страшная катастрофа, а именно Мировая война, которая унесла бы жизни десятков миллионов людей, а, возможно, положила бы конец всему человечеству. Но этого не случилось, потому что люди всех стран стали объединяться перед лицом инопланетного вторжения. И сегодня, 30 июня 2028 года мы отмечаем великий праздник всей Земли, – День Согласия.

– Садись, Таня, – удовлетворенно сказа учитель, – всё верно.

Девочка с двумя белыми бантами в ярко-зелёных волосах радостно улыбнулась, и осторожно убрав хвостик, села на место.

РАЙ НА ДВА ДНЯ

Холодный ветер обжигал лица людей, идущих в очередную смену на рудники. Через каких-то полчаса страшный холод превратится в жару и люди, леденеющие от холода, начнут обливаться потом в удушливых подземных коридорах. Потом двенадцать часов непосильной работы и возвращение обратно по обледенелой дороге. После – тусклые бараки и тарелка пустой баланды, которую надо брать каждый раз с боем. И только потом деревянные жесткие нары покажутся настоящим блаженством. И так каждый день, без отпусков и выходных. Перикл был среди тех, кто брел уныло на рудники и думал о том, сколько он сможет еще протянуть. Каждый раз он ловил себя на мысли, что не знает, зачем продолжать это жалкое существование. Единственной отдушиной были звезды, которые он видел по утрам и по вечерам, когда шел на работу и обратно. Здесь почти всегда было ясно, поэтому звезды сияли здесь как яркие алмазы. Он отлично знал все звезды и созвездия, и каждый раз радовался им как своим старым знакомым. Когда он смотрел на звезды, ему становилось легче. Он представлял себе, какие огромные расстояния до звезд и как долго они существуют. И тогда его скорбь как будто растворялась в этой звездной бесконечности. Что по сравнению с величием Вселенной его страдания! Звезды были для него как маяки надежды. На что надеяться он не знал, скорее всего, сами звезды и были для него этой надеждой. Он видел в них своих старших братьев, которые жили до него, и будут жить после, и также исчезнут, как и он. Хотя это было мнимое исчезновение, потому что во Вселенной ничего не исчезает, а только превращается. Он думал о том, что он и сам появился благодаря звездам, он сам состоит из звездной пыли. Смерти он не боялся, но ненавидел несправедливость, за что и попал на рудники. Еще угнетала безысходность и обыденность непосильного труда. Но он знал, что долго не протянет и скоро все кончится. Сегодня вечером, опять будут звезды, – подумал он – и ради этого стоит отработать смену. На пороге кабинета, где за столом сидел старый седой человек, появился молодой сотрудник в красивом костюме.

– Шеф, там опять эти люди с телевидения. Все то же что и в прошлый раз. Им нужен симпатичный молодой мужчина лет двадцати пяти. Седой человек в кресле задумался. Он не спеша отхлебнул чаю и отложил в сторону бумаги.

– Так, сказал он – скажи им, что в этот раз будет не сто, а двести. Нет, лучше сто пятьдесят. Все. Он махнул рукой и вернулся к бумагам. Молодой человек кивнул и исчез, осторожно прикрыв дверь.Через минуту он был уже в другом кабинете, где на креслах уютно расположился полноватый рыжеволосый человек с черным портфельчиком. Одет он был в коричневые клетчатые брюки и ярко-красный джемпер. Увидев молодого человека, он быстро повернулся к нему и привстал с кресла. Весь его вид выражал вопрос только одно: «ну так что же?» – Шеф не против! – весело сказал молодой человек. Но он тут же стал очень серьёзен и добавил: – Но в этот раз будет не сто, а двести. Сами понимаете, инфляция, кризис… Люди на вес золота. А вам ведь нужно самых молодых и красивых. Молодой человек напрягся и нахмурился. Он знал, что если рыжий согласится на двести, шеф его похвалит. Но если нет… В общем, он рискнул. Риск его оказался оправданным.Рыжеволосый расплылся в улыбке. – Да конечно, конечно, – он развел руками, – разве мы не понимаем. Двести. Мы согласны. Он тут же подумал, что сегодня необыкновенно удачный день. Ведь скажи этот юнец не двести, а, к примеру, сто пятьдесят, он ничего бы не выиграл. А так, по закону, который вышел всего два дня назад, все покупки выше ста пятидесяти тысяч для развлекательных телешоу, аудитория которых свыше миллиарда, специально компенсируются государством, а заключившие их менеджеры премируются. – Тогда прошу в «наблюдательную»! – Молодой человек, улыбаясь, распахнул дверь и пригласил следовать за ним. Минут десять они спускались на лифте, а потом оказались в большой комнате, уставленной широкими мониторами, где специальный персонал следил за работой заключенных. Они подсели к одному из экранов.

– Мне нужен заключенный пожизненно или, по крайней мере, на большой срок. Второе условие, – чтобы был молод и фотогеничен, – строго сказал рыжий.

Перикл увидел, как один из сотрудников внутренней охраны спускается вниз и направляется к нему. Перикл опустил отбойник и отряхнулся. Приблизившись, охранник надел на него наручники и приказал следовать за ним. Перикл заметил, что они идут в направлении не рабочего, а служебного лифта. Поднявшись, они пошли по длинным служебным коридорам, где Перикл никогда раньше не был. Будь, что будет, – подумал он, мне все равно. Перикла ослепил яркий солнечный свет, пробивающийся в окна уютного кабинета, куда его завел охранник. Тот встал позади него и закрыл дверь. Перикл увидел перед собой толстого рыжего человека в красном джемпере. – Здравствуйте,– вежливо сказал он, и жестом предложил сесть. Перикл кивнул в ответ и сел напротив рыжеволосого.

– Вы, я вижу, ослеплены светом, может быть закрыть жалюзи? – заботливо спросил рыжий.

– Да, наверное, так, я ведь давно не видел Солнца. Утром, когда мы идем на работу еще темно, а вечером, когда идем с работы, уже темно – улыбнулся Перикл.

Рыжеволосый закивал головой и опустил жалюзи.

– Ну вот, – сказал он, потирая руки, – а теперь перейдем к делу.

– Вас зовут Перикл, не так ли ?

Перикл кивнул.– У вас интересное имя, вы случайно не грек? – улыбнулся рыжий.

– Нет, просто мои родители, да и я тоже, всегда поддерживали демократию. Меня назвали в честь древнегреческого политика, который боролся за демократию в древних Афинах.

– Забавно, забавно. А меня зовут Том Спайсер, я продюсер телешоу «Рай на два дня». Вы, наверное, знаете это шоу? Видели? В бараке ведь есть телевидение, не так ли? Оно разрешено законом и, насколько я знаю, над каждой койкой висит монитор.

– Нет, нет, – я не смотрю телевизор, сказал Перикл.

– А что вы делаете после работы? – удивился Спайсер.

– Обычно сплю или читаю. Но это очень редко, после работы сил уже обычно не остается.

– Понимаю, понимаю, – рыжий сочувственно вздохнул, – ну что ж, расскажу вам о сути моего предложения. Дело в том, что я предлагаю вам заключить контракт на ваше участие в нашем телешоу «Рай на два дня».

Вы я вижу, удивлены,– рыжий участливо посмотрел в глаза Периклу, заметив его изумление.

– Все потому что вы не смотрите телевидение. Участие в нашем телешоу разрешено даже заключенным и даже поощряется правительством и президентом в целях снятия социальной и нравственно-психической напряженности. Так что все будет законно. Ну а условия, условия таковы – на два дня вы попадаете в чудный домик на берегу теплого моря. Там вас будут ждать всевозможные яства и развлечения. Вы отдыхаете, делаете все, что вам заблагорассудится. Но в течение двух дней вы должны будете сделать выбор.

Спайсер замолчал. Затем он приветливо улыбнулся и посмотрел Периклу в глаза.

– А вот здесь начинается самое интересное. Вам нужно будет решить, стоит ли дальше жить. Если вы решите уйти из жизни, к вашим услугам будет три способа для того, чтобы это сделать. Все три – совершенно приятны и безболезненны. Расскажу лишь об одном. Называется он «Райское наслаждение». Обычно этот способ ухода из жизни сопровождается молоденькой и смазливой девчонкой, каких в вашем распоряжении за два дня будет столько, сколько захотите, – рыжий весело подмигнул Периклу.

– Рядом с отменными винами, которые будут также сопровождать вас в течение двух дней, будет лежать пакетик с порошком. Этот порошок, если смешать его с вином и выпить, подействует как снотворное. Но вы не будете осознавать, что засыпаете навсегда. Поверьте, такого легкого и деликатного способа ухода из жизни вы никогда и нигде не найдете. Да еще и с голой красоткой на коленках. А наша жизнь, – рыжий безнадежно махнул рукой, – одно мгновенье, и какая разница – мгновеньем больше, мгновеньем меньше … Но это лишь мое субъективное мнение. Если это кажется вам неприемлемым, тогда просто отдохнете за эти два дня. Поедите избранные деликатесы, попьете отменные вина, покупаетесь в море, погреетесь на солнышке. Про девочек я уже сказал. Но только знайте, ровно через двое суток, секунда в секунду, на пороге домика появятся двое в черном. Они выведут вас, и передадут конвою. И вы вернетесь обратно. Таковы правила нашего шоу. Решать вам. Ну, так, что, вы будете участвовать в шоу?

Рыжий замолчал и вопросительно уставился на Перикла.

– Странно, – проговорил Перикл, – я не совсем понимаю, а что тут интересного для тех, кто будет это смотреть.

– О, – воскликнул Спайсер, – странно, что вы этого не понимаете. Это шоу на сегодня самое популярное. Оно щекочет нервы, ну а зрители к тому же делают ставки.

– На что? – спросил Перикл.

– На то, как вы себя поведете, а впрочем, не будем вдаваться в подробности – зевая, ответил Спайсер. – Ведь для вас это не имеет никакого значения.

– Ну так что, вы согласны?

– Я согласен, – медленно проговорил Перикл после некоторого раздумья.

– Правильно – сказал Спайсер и кивнул головой.

– В таком случае вы должны подписать контракт и завтра же вас доставят к месту съемок.

Местечко было действительно райское. Маленький уютный домик утопал в густой зелени. Поблизости был чудесный пляж с лазурной морской лагуной. Где-то вдали, словно в туманной дымке виднелись горы. Перикла доставили к месту съемок под вечер. Инструкторы объяснили все подробности предстоящего телешоу. Рассказали, где что находится и пояснили подробности всех трех способов ухода из жизни. Первый, как и пояснил Том Спайсер, представлял собой снотворный порошок, который находился в ярко-красном бумажном пакетике в столовой. Второй и третий способы были более экзотичны, но тоже совершенно безболезненны и легки. Один из них назывался «Райский ветерок», а другой «Райская водичка». Для их осуществления были созданы специальные уголки на пляже, где морской ветерок превращался в усыпляющий газ, а морская вода в усыпляющую сиропообразную массу. Перикл имел право делать все, что ему хочется, – объедаться, купаться, гулять по морскому побережью. Убежать он не мог. Все кругом просматривалось, к тому же, под кожей Перикла находился специальный маячок, исключающий всякую попытку к бегству. Да это было и бессмысленно. Куда он мог бежать и зачем? В распоряжении Перикла было ровно двое суток. Вместе с сопровождающими Перикл зашел в небольшую гостиную домика, где увидел большие песочные часы. Инструкторы перевернули их, и тонкая струйка темно-серого песка медленно заструилась вниз, во вторую капельку часов, пока еще совсем пустую, отсчитывая сорок восемь часов игрового времени. Наконец, Перикла оставили одного. Он посмотрел на большие старинные часы. На них было ровно пять вечера. Он опустился на большую мягкую кровать и закрыл глаза.

Затем он решил осмотреться. Дом был небольшой и состоял из гостиной, спальни, ванной комнаты и столовой. Все было в голубовато-зеленых тонах. В светлой и просторной столовой он нашел множество контейнеров, наполненных всевозможной едой. В одном холодильнике были только фрукты, традиционные и экзотические. Другой был наполнен только сырами. Третий был набит разной рыбой, четвертый – мясом. Пятый ломился от разного вида десертов. Тут было много того, что Перикл даже никогда и не видел в своей жизни. Отдельный холодильник содержал соки и вино. На столе Перикл увидел скромный бумажный пакетик ярко-красного цвета со снотворным и несколько хрустальных фужеров. Один пакетик на фужер вина, – подумал он, – и сладостная истома сменится вечным небытием… Здесь же лежал миниатюрный сенсорный буклетик. Перикл взял его в руки и увидел, что это альбом девушек, которых можно было вызвать прямо сейчас, простым нажатием на небольшое красное сердечко, расположенное рядом с фото каждой девушки. Перикл решил, что сначала он примет душ, а потом поест и поспит. Сейчас он не хотел ни о чем думать. Он прошел в ванную комнату и долго нежился под струями теплой воды, вспоминая давно забытое ощущение простого человеческого комфорта. Как жаль, что это всего лишь на два дня, – подумал он и поймал себя на мысли, что холодок какого-то отвратительного чувства, похожего на смесь страха и жалости к самому себе начинает пробираться в его сознание. Такого он не чувствовал даже на рудниках. Там ему было все равно. Потому что нечего было терять. Он иногда даже успокаивал себя мыслью о том, что все наконец-то кончится. Поначалу он воспринял приглашение на телешоу как простую передышку от работы, поэтому он и согласился. Это было почти инстинктивно. Там, на рудниках, все искали таких передышек, любая поломка или небольшое обрушение могли стать причиной коротких остановок в работе. И это воспринималось словно глоток воды, когда мучит жажда, словно дуновение ветерка, когда нечем дышать. Но теперь он вдруг почувствовал, что ему некуда деваться, потому что он уже не сможет возвратиться обратно. Тогда только бумажный пакетик? Он представил, что за ним наблюдают миллионы глаз и ему стало противно от этой мысли, что он при всех убьёт себя, струсив. Но если не это, тогда возвращение в ад? А может быть отнестись к этому как последнему глотку воздуха перед бездной. Просто свободно вздохнуть и возвратиться обратно. После душа он почувствовал голод. В столовой он взял сыр, подогрел мясо, налил себе вина. Взял кое-что из десерта. Вино было великолепное, как и все, что он пробовал. Что-то далекое возникло в его памяти, когда он был еще на свободе. Возвращаться обратно? Но зачем, зачем дальше нужен ад, когда можно легко уйти. Ведь впереди ничего нет, он осужден пожизненно. Разве не об этом он мечтал в глубине души? Правда, тогда он не увидит больше звезд. Он заметил, что постепенно сгущаются сумерки и темнеет. После вкусного обеда захотелось спать, но он заставил себя выйти на улицу. Мягкая вечерняя прохлада коснулась его лица. Он посмотрел на темнеющее небо и увидел те самые звезды, о которых он подумал. И опять он почувствовал, как его переживания ничтожны перед бездной космоса. Странно, но это снова успокоило его. Сейчас надо было твердо решить, что же делать дальше. Или в ад или … Но ведь ад когда-нибудь кончится. Но если он этого только и ждет, то тогда… Нет, он не мог ничего сейчас решить. Он вспомнил, что за ним наблюдают. Кто эти люди? Да и можно ли назвать их людьми. Когда-то он решил для себя, что не будет как все. И результатом стал ад. А мог ли он поступить иначе? И что стало бы с ним тогда? Хотел бы он быть среди тех, кто смотрит сейчас за ним? Нет, уж лучше рудники. Должно быть это очень привлекательно, смотреть за человеком, когда тот перед выбором – уйти в небытие или возвратиться в ад. В этом, наверное, есть особое удовольствие. Да, человечество пошло по пути наименьшего сопротивления. Зачем покорять другие планеты, когда это трудно, а главное бессмысленно? Луна? Марс? А что там делать, когда здесь, на Земле, можно вполне комфортно устроиться, отняв у ближнего своего все, что только можно отнять. А потом отправить этого ближнего на Луну, потому что на Земле уже слишком тесно. Хотя и это слишком дорого. Не проще ли сделать из него идиота. А ведь схема проста – «Хлеба и зрелищ». А если нет хлеба, то сделать зрелища такими, чтобы хлеб стал чем-то второстепенным. Но не хотят ли этого сами люди? Он решил прогуляться и пошел по морскому побережью, наслаждаясь шумом прибоя и свежестью морского ветра. Вскоре он увидел, что огоньки его домика стали едва заметны в ночной темноте и решил вернуться обратно. Когда он зашел в дом, то заметил, что уже десять часов вечера. Пять часов его отпуска миновали. Он с жадностью поужинал и выпил вина. Как прекрасна жизнь после вкусной еды! Много ли человеку нужно в этой жизни? Хлеба, и еще раз хлеба! А потом … Он с удивлением поймал себя на мысли, что хочет позвать девушку. Сенсорный буклетик оказался в его руках. Лицо одной из красавиц показалась ему очень знакомым. Он с удивлением заметил, что оно очень похоже на лицо девушки, в которую он влюблен еще в школе. Правда, они были очень похожи. Это сразу изменило ход его мыслей. Что-то чистое и невинное всколыхнулось в его душе. Перикл активировал красное сердечко напротив понравившейся ему девушки. Через несколько минут он услышал звонок колокольчика. Из-под земли, что ли они берутся, – подумал он, подходя к входной двери и открывая ее. На пороге стояла та самая девушка с буклета и улыбалась.

– Привет, – сказала она, – можно?

– Заходи, – Перикл тоже улыбнулся в ответ и распахнул дверь.

– Я Альба, а ты Перикл?

– Он самый!

– Ну, куда, мне пройти? – спросила девушка нарочито растерянно, заходя в дом и поправляя короткие светлые волосы, растрепавшиеся от вечернего ветерка.

– Пойдем в столовую. Тут полно пирожных и прекрасные вина. А может ты проголодалась? Тогда есть мясо, рыба. Он засуетился, накрывая на стол.

– Мне снять одежду? – Альба невинно посмотрела на Перикла и коснулась кончиками пальцев своего зеленого короткого легкого платьица.

– Нет, нет – быстро проговорил Перикл. Я хочу просто немного поговорить с тобой. Ну и поужинать. – Знаешь, – Перикл засмеялся, наливая вино в бокалы, – мы можем немного поиздеваться над всеми, кто за нами смотрит. – Они-то ждут от нас совсем другого. А мы просто посидим в свое удовольствие. И уменьшим продовольственные запасы, которые здесь есть. А чего нам терять? Я осужден пожизненно, а ты… Ну, в общем, я почему-то думаю, что ты тоже не совсем довольна своей жизнью. Ну и ладно! Здесь же все бесплатно! Мы им покажем, что нам на них глубоко наплевать. Пусть сидят и смотрят, как мы … едим. С паршивой овцы хоть шерсти клок! А знаешь, ты очень похожа на одну мою знакомую. Просто очень! Это было давно, еще в колледже. Ну, любовь и все такое! Я даже рисовал ее портрет. Но между нами ничего не было. И знаешь, возможно, это и хорошо. В юности этого не понимаешь. А вот когда повзрослеешь … Давай выпьем за платоническую любовь! Им назло! Он посмотрел на девушку и заметил небольшое недовольство и волнение в ее взгляде.

– Что-то не так? – тихо спросил Перикл, подвигая бокал в ее сторону.

– Все нормально, – улыбнулась девушка. – Ну и как, портрет, получился, – сказала она, задумчиво смотря на бокал.– Нет, я так его и не дорисовал. Может, времени не было, а может…– А может, и не так сильно любил, – быстро сказала Альба.

Перикл задумчиво пожал плечами. Девушка неохотно чокнулась и отпила из бокала. Они помолчали.– Давай поиграем в крестики-нолики, – неожиданно сказала Альба.

– В крестики-нолики? – переспросил Перикл удивленно.

– Да, да именно в крестики-нолики.Перикл пошел в комнату и отыскал блокнот и карандаш. – Давай я расчерчу, – девушка быстро придвинула блокнот к себе, и небрежно набросала косую решетку. А потом быстро мелким почерком написала что-то внизу.– Твой ход, – сказала она, отодвигая блокнот Периклу.

Перикл быстро прочел: «У нас это не приветствуется. Ждут другие. Сама уйти не могу. Может, отпустишь? Буду благодарна. Но не сразу».

Перикл черкнул в блокноте «конечно» и отодвинул блокнот.

Они еще некоторое время формально что-то черкали в блокноте, а потом Перикл сказал, что хочет остаться один, потому что хочет спать.

В последний раз он написал ей, что с удовольствием пригласил бы ее в кафешку, но на свободе. Альба отписала – «спасибо».

Перикл остался один. Он поглядел на часы. Было уже около полуночи. Он действительно очень сильно хотел спать. Закрывая глаза, он подумал о том, какое это блаженство засыпать сытым на чистой и мягкой постели. А потом он крепко заснул, словно провалился в бездонную пещеру. Там не было ничего, – не переживаний, ни мыслей, ни снов. Первой его мыслью, когда он проснулся, была мысль о том, что у него есть еще больше суток. Он сможет и сегодня вечером заснуть на мягкой и чистой постели. А потом у него будет еще время до пяти вечера принять решение о том, что делать. Он немного поежился в постели, потом приготовил себе роскошный завтрак. Странно, – подумал он, как быстро человек привыкает к хорошему. Потом он пошел на море. Погода была чудесная! Он купался и лежал на берегу, стараясь ни о чем не думать. А когда находила волна страха перед возвращением на рудники, он старался заглушить ее мыслью о том, что это просто отпуск. Когда новая волна липкого холодного страха снова охватывала его, и становилось уже совсем нехорошо, он успокаивал себя тем, что на столе в столовой лежит «райское наслаждение», а где-то поблизости есть «райский ветерок» и «райская водичка». Накупавшись, он решил немного прогуляться по побережью. Внезапно он увидел чайку, беспомощно барахтающуюся на песке. Он подошёл к ней и увидел, что та запуталась в чем-то вроде тонкой сетки. Он долго возился с птицей, распутывая ей крылья и наконец, она взмыла вверх, оставив Перикла на берегу. Как же он порадовался за неё! До полудня он купался, а потом обедал и ел фрукты. Он с удивлением заметил, что в гостиной, там, где он еще не был, довольно большая и интересная библиотека. Перикл с радостью увидел там две книги, которыми он особенно дорожил за глубину мысли и откровенность. Это были «Максимы и моральные размышления» Франсуа де Ларошфуко и «Басня о пчелах» Мандевиля.

«Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос» – прочел он эпиграф к «Максимам». Он полистал книгу дальше и отыскал, когда-то особенно запомнившиеся ему две максимы: «Наши добродетели – это чаще всего искусно переряженные пороки» и «Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли – даже роль бескорыстия».

Затем он взял в руки «Басню о пчелах», полистал и нашел то место, которое хотел перечитать: «То, что мы называем в этом мире злом, как моральным, так и физическим, является тем великим принципом, который делает нас социальными существами, является прочной основой, животворящей силой и опорой всех профессий и занятий без исключения; здесь должны лежать истинный источник всех искусств и наук; и в тот самый момент, когда зло перестало бы существовать, общество должно было бы прийти в упадок, если не разрушиться совсем».

И снова, как когда-то давно, когда он в первый раз прочел эти строки, его поразила мысль о том, что человеческие пороки это вовсе не пороки, а необходимая составляющая человеческого бытия в том виде как оно существует. А все что связано с критикой, этих, так называемых пороков, в рамках этого бытия, лишь заблуждение или лицемерие. Отсюда, по крайней мере, для Перикла, всегда возникал вопрос – перестают ли пороки быть пороками, если они неотъемлемая часть человеческого общества. И что же нужно делать, – бороться с ними или просто принять их как должное. Даже самоограничение и доброта под таким углом зрения становились лишь тормозом на пути развития человеческого прогресса с его непомерным стяжательством и агрессией. Но те люди, которые сейчас наблюдали за ним. Кто были они? Необходимость? Или абсолютное зло? Тупые бесчеловечные существа, наблюдающие, как мучается человек, равнодушно делающие ставки на то, как он будет уходить из жизни. Игра на самых примитивных чувствах. Большинство шоу построены по этому принципу. И именно они пользуются наибольшей популярностью. Он поставил книги на место и увидел, что уже пять вечера, а значит, у него остаются только сутки.

Неужели весь этот абсурд тоже необходим? И все это является вполне логичным ходом развития человеческих отношений? Не абсурдна ли вся наша жизнь с точки зрения разума? Но если так, то почему мы продолжаем жить? Простой инстинкт самосохранения? Или что-то еще? А может быть в мире абсурда единственным выходом может стать абсурдное решение. Или абсурд это вовсе не абсурд, а именно то, что и должно было произойти. В этом мире побеждает энтропия, то есть хаос, а не порядок. Именно к хаосу стремится Вселенная, если верить ученым, потому что хаос это наиболее вероятное состояние вещества. Если мы построим замок из песка посреди пустыни, то очень скоро весь он будет развеян ветром и песчинки, которые были упорядочены искусственно, снова станут свободными. Может быть, абсурдное решение это и есть самое верное решение? Тогда что делать ему? Какое решение принять? Любое решение будет абсурдным, потому что сам разум это заблуждение, ибо он ищет порядок и смысл там, где его нет. Это потому что разум ограничен.

Он посмотрел на часы и увидел, что его философствования длятся уже почти пять часов. Медленно надвигался вечер. Он почувствовал, что очень сильно хочет спать. Он лег и закрыл глаза. Завтра. Уже завтра, – подумал он.

Ему очень не хотелось просыпаться. Но новый день все равно настал. Солнце ласково пробивалось сквозь окна и все обещало прекрасный летний денек, такой же, как и вчера. Вот только зачем? Уже сегодня вечером все закончится, и он навсегда покинет «рай». Интересно, – подумал он, – а делают ставки на то, что человек просто проживет эти два дня и возвратится назад. Наверное, делают.

Он с аппетитом поел и выпил немного вина. Оставшееся время он решил посвятить чтению. Он просматривал любимые книги, ставил их на полки, искал другие. Последнюю книгу, которую он решил подержать в руках, была Библия. Ей он решил посвятить последние минуты своего отпуска. Он открыл Евангелие от Иоанна и начал читать его вслух. Затем он посмотрел на часы, – до пяти вечера оставалось несколько минут. Последняя струйка песка в песочных часах юркнула вниз и исчезла. Он услышал, как резко открываются входные двери, и встал с кресла. Не отрываясь, он смотрел в проем двери, где должны были появиться люди в черном. Он слышал их громкие, твердые шаги уже совсем близко. Двое молодых высоких людей быстро вошли в комнату и резко остановились. Он не поверил своим глазам – они были в ослепительно-белых пиджаках. И в следующую минуту он увидел на пороге Тома Спайсера.

– Поздравляю, поздравляю! – громко закричал рыжий телепродюсер, врываясь в комнату. Теперь он был в легкой летней футболке с зелеными кошками и зеленой же бейсболке. Он был весь в поту и обмахивался какой-то блестящей бумажкой.

– Вот и все Перикл, вы свободны и к тому же стали состоятельным человеком – сказал он отдуваясь. Ну и жара здесь!

– Не совсем понимаю, но кажется, по правилам игры меня сейчас должны возвратить на рудники – сказал сдавленным голосом Перикл, не веря еще, что удача каким-то образом повернулась к нему лицом и что ада больше не будет.

– Видите этих молодых людей в белых костюмах, – сказал торжественно Том Спайсер, картинно указывая рукой на рослых мужчин – так вот, это означает, что вы выиграли Большой приз зрительских симпатий! Это бывает редко, очень редко. Но бывает! И вы тому пример! Он протянул блестящую бумагу Периклу.

– Это президентский приказ о вашем помиловании в связи с тем, что вы выиграли БПЗ! Вы свободны! Но, кроме того, вы становитесь обладателем этого дома и собственником всего этого морского побережья. А что касается оплаты и содержания всего этого, то не беспокойтесь, сегодня же подпишете контракты на рекламу мужского геля для душа «Морская душа». А потом,– вы ведь теперь знаменитость. Будете участвовать в различных шоу, а это будет почти каждый день. Так что гонорары у вас будут не маленькие. Может, и еще одну виллу прикупите.

– Ну, ну, – рыжий продюсер засмеялся и толкнул Перикла в плечо. – Что, парень, обалдел от счастья? Расслабься, все позади! Мы никогда не говорим участникам о таком исходе игры. Но иногда, очень редко, так бывает. По-моему, ты третий за всю историю. Тут должно сойтись многое – личное обаяние, манера поведения … В общем, у тебя получилось!

Через час они с Томом Спайсером сидели и выпивали. Перикл, уже на правах хозяина дома, пригласил продюсера к столу и тот конечно не отказался.

– А ты хороший актер. – Спайсер хитро подмигнул Периклу. Наверное, что-то такое предчувствовал, да? Сентиментальное и благородное свидание с девушкой, чайка, умные книги, ну и Библия в конце. Молодец. Ты все правильно рассчитал.

– Но я …

– Да ладно, – перебил Спайсер, хитро улыбаясь, – ты подсознательно угадал правила игры. И ты выиграл, потому что сыграл на нужных чувствах. Человек не только жесток, туп и глуп, но он еще и сентиментален. Может убить, но ведь потом-то пожалеет. И если не этого, так другого. Видишь, не так-то они и плохи, эти самые тупые наблюдатели. Ты и тебе подобные, боролись за демократию, а мы её сделали реальностью. Ты называешь наши шоу тупыми и примитивными, а мы даём людям то, что они хотят. И видишь, они проголосовали за тебя. И мало того, сделали тебя богачом, счастливым человеком. Ну и кто из нас прав?

Они сидели в темном уютном кафе и беседовали за чашкой кофе. Перикл и Альба.

– Вот видишь, – сказал он, я выполнил свое обещание. – Я пригласил тебя в кафешку, и мы вместе пьем кофе. Все это очень странно, правда?

– Тебе просто повезло, – затягиваясь сигаретой, сказала Альба. К тому же они ничего не проиграют. На контрактах от рекламы с тобой они сделают столько, что можно будет запустить еще десяток новых проектов.

– Ты говоришь, так, как будто осуждаешь весь шоу-бизнес, – засмеялся Перикл. Перестань, мы теперь сможем встречаться, и ты сможешь сменить профессию.

– Ты видишь во мне свою первую любовь, или продолжаешь телешоу? – усмехнулась Альба. – А там, на рудниках, у тебя не осталось друзей? Перикл глубоко вздохнул и задумался. Разговор с Альбой не клеился. Теперь он был обременен многочисленными контрактами и проектами. О них приходилось думать в первую очередь. Встреча с Альбой была лишь красивым эпизодом. Они сухо попрощались, и Перикл вышел на улицу. Все небо было усыпано яркими звездами, но теперь они не казались Периклу привлекательными. Он посмотрел вверх, вглядываясь по привычке в густую темную звездную даль. На мгновенье ему показалось, что огромный купол небес медленно раздвигается словно занавес. Там, за раздвигающимся занавесом, он увидел яркий свет и огромный зал, наполненный отвратительными существами. Они внимательно наблюдали.

ОСТРОВ ЗАБВЕНИЯ

Последнее, что он помнил, была залитая солнцем автострада с нескончаемым потоком летящих разноцветных машин. Где-то внизу копошились пешеходы, прохлаждаясь в тенистых зеленых парках, не спеша пили соки, плескались в беломраморных фонтанах, ели цветное мороженое. Он же летел по транспортному кольцу, обгоняя облака на новеньком суперкаре. И вдруг все словно оборвалось. Невероятные воздушные конструкции посыпались, словно картонный домик, полетели вниз автомобили и, разлетаясь на тысячи ярких блесток, закружили, медленно, словно кусочки фольги, опускаясь вниз…

Билл медленно открыл глаза. Он увидел небольшой домик, похожий на хижину, с деревянными окнами и потолком. За столом у открытого окошка сидела Маргарет, его супруга, и что-то делала. Ветерок трепал ее светлые длинные волосы и она то и дело поправляла их, искоса взглядывая в его сторону. Когда она снова посмотрела на него, лицо ее просияло. Девушка быстро подошла к Биллу и взяла его за руку.

– Привет, Билл. Вот ты и проснулся. Я так рада. Все позади, – сказала она тихим, спокойным голосом.

– Маргарет, что это?

– Мы снова вместе, Билл, мне кажется это главное. Все остальное не важно. – Девушка ласково провела рукой по его волосам.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я как будто заново родился, Маргарет, это не передать словами…

– Вот и отлично! Тогда пойдем! – Она слегка потянула его за руку, и он встал.

– Мы немного погуляем. Сегодня день раздачи, и ты поможешь мне донести продукты.

Они вышли из домика. Кругом был поистине райский уголок. Яркое солнце освещало буйные заросли свежей изумрудной зелени, а недалеко виднелась синева прекрасного небольшого озера.

– Посмотри как здесь хорошо! – Маргарет обняла Билла. – Здесь можно жить ни о чем не думая, просто отдыхать. Посмотри на это небо, солнце, воду… Почему нужно хотеть еще чего-то?

– Почему же ты тогда плачешь? – Билл с тревогой посмотрел на Маргарет.

– Нет, нет, – она смущенно опустила глаза. Тебе показалось. Это от радости.

Они медленно побрели по песчаному берегу озера, держась за руки.

– А там дальше самое настоящее море, представляешь? – Маргарет восторженно посмотрела на Билла, указывая на уютную тропинку, уходившую вдаль. Навстречу им изредка попадались люди, медленно, так же как и они, прогуливавшиеся по берегу. Все они были как-то странно сосредоточенны и задумчивы. Только раза два Билл заметил веселые лица, но они несли на себе явный отпечаток идиотизма. Билл заметил, что они одеты в одинаковые футболки и шорты синего цвета, как и все, кто встречался им на пути. Он оглядел себя и Маргарет. На них были всё те же синие футболки и шортики. Они свернули от воды, и пошли по дороге среди таких же маленьких домиков, в котором проснулся сегодня Билл. Вскоре он заметил очередь у небольшого фургона, где люди забирали большие пакеты и емкости с водой.

– Ты подожди здесь, а я сейчас приду! – Маргарет помахала рукой Биллу и побежала к фургону. Вскоре она вернулась с двумя большими пакетами и бутылью воды.

– Вот, – Маргарет торжественно опустила пакеты. – Ты поможешь мне донести их до нашего домика. – Возьми два пакета, а я понесу воду.

Когда они вернулись домой, уже вечерело. Солнце большим красным шаром клонилось к закату.

В пакетах оказались различные консервированные продукты. Маргарет начала хлопотливо готовить ужин.

– Ну вот, этого нам вполне хватит на неделю. А потом снова придет катер с консервами. А фрукты здесь растут на деревьях. Их нужно просто собрать. – Маргарет чуть виновато улыбнулась.

Билл удивленно посмотрел на Маргарет.

– И все же где мы? Кто все эти люди? Я помню, что я ехал на автомобиле. Мы должны были заключить выгодную сделку. Но что произошло потом? – Он вопросительно посмотрел на жену.

– Все это в прошлом, Билл. Забудь об этом. – Она вдруг подпрыгнула и весело захлопала в ладоши. – Билл, давай веселиться, давай пировать! Смотри, что я приготовила! Это салат из местных экзотических фруктов и мясное рагу! А салат… – Маргарет покачала головой и прищелкнула языком. – Пальчики оближешь, а потом и съешь! Ты никогда такого не пробовал! Знаешь из чего он? А этот напиток… Знаешь, он разогревает страсть!

Маргарет расширила глаза и томно посмотрела на Билла. И тут же громко расхохоталась.

– Ну, правда, Билл, не будь таким мрачным. Ты что не рад мне? – Она медленно обняла его и посмотрела ему в глаза. – Мы так давно не виделись…

Билл проснулся от жажды. Ночь была душная и темная. Рядом крепко спала Маргарет. Голова была тяжелой и неясной. Он осторожно высвободился из объятий жены и выпил воды. Потом тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. Что с ним происходит, где он? До него доносился лишь тихий шелест листвы и стрекотание каких-то насекомых. Начинало светать …

И вдруг его осенила страшная догадка. Он рывком соскочил со стула и выскочил из домика. Он вспомнил, какое направление Маргарет указала ему, когда говорила о море. Билл побежал по тропе, тревожно всматриваясь вдаль. Остров был небольшой. И вскоре он действительно заметил необозримую гладь моря, посеребренную восходящим солнцем. Недалеко у небольшого причала тихо покачиваясь, стояло несколько катеров. Тропинка резко обрывалась на полпути к воде. Дальше было то, что и ожидал увидеть Билл. Это были сторожевые вышки. Он вздрогнул и обернулся от резкого крика. Позади него бежала растрепанная Маргарет.

– Не ходи туда Билл, пожалуйста! – Маргарет была уже совсем близко и махала ему руками.

Он быстро, что есть сил, побежал вперед, к морю. Проскочив сквозь заросли какого-то буйно разросшегося кустарника и оказавшись на песке, он бросился к одному из катеров. Он понимал всю бесперспективность затеи, но все же бежал. Где-то завыла сирена. Несколько фигур в темно-синей форме бросились к нему наперерез, стараясь перекрыть дорогу к морю. Его повалили на песок и закрутили руки на спине.

– Очень жаль, сэр, – услышал он запыхавшийся голос одного из догонявших. – Очень жаль, но вы не имеете права этого делать. Согласно закону вы заключили договор и не имеете права покидать территорию острова… Извините…

Билл обмяк и не сопротивлялся. Его выпустили. Он отряхнулся и медленно побрел обратно к тропе. Затем устало опустился на песок. Рядом присела Маргарет.

– Зачем ты это сделала? – спросил он устало, не глядя на нее.

– Прости, – еле сдерживая слезы, сказала она. – Прости, но я подумала, что главное это жизнь, ты ведь видел что здесь можно…

– Что со мной произошло? – перебил ее Билл, догадываясь, что она ответит.

– Ты умер, – сухо произнесла Маргарет. – Это была автомобильная катастрофа. Рухнула автострада. Там погибло много людей… Твоих сбережений не хватало для регенерации. Пришлось продать все наше имущество, для того чтобы оживить тебя. Осталась совсем немного и твоя страховка. И тогда я подумала об острове… После твоего воскрешения тебя привезли сюда. Ты был ещё под наркозом. Я хотела, чтобы ты проснулся здесь.

– Ну да, прямо в раю, – усмехнулся Билл. – Остров забвения! Припоминаю, что-то я слышал об этом… Но тогда я был успешным бизнесменом и не думал о таких вещах. Идея одного русского фантаста. Кажется, Ефремова. Которую потом воплотили в жизнь… Для тех, кто разорился, разочаровался во всем или просто устал от жизни… Или просто умер! – Билл нервно расхохотался. – У нас гуманное общество, поэтому тебе не дадут умереть. Просто заключи договор, и ты будешь жить на острове в небольшом домике, а всем необходимым тебя обеспечит государство, потому что твоя страховка дает тебе право на это. Нет, уж! – Билл рванулся и резко вскочил на ноги. – Я буду оспаривать все это, я был в бессознательном состоянии. А потом начну с нуля. Для начала куплю самую захудалую лачугу, потом капля за каплей восстановлю бизнес, снова стану человеком… Он посмотрел на Маргарет. Она, чуть улыбаясь, отрешенно смотрела на море.

ВСЕ ДЕЛО В МЕТОДЕ

Полицейская машина плавно притормозила около кучки молодежи, окружившей плотным кольцом здание Биржи. Час был ранний, и холодное зимнее утро ничем еще не отличалось от ночи. Было даже темнее, потому что ночные фонари уже потухли, а рассвет еще никак себя не обозначил.

– Кемп, просканируй ка этих юнцов, – тыкая большим толстым пальцем в окошко на темные тоненькие фигуры, проговорил майор Кребс шоферу. Кемп включил скан, и тонкий невидимый лазерный луч запрыгал по людям за окном полицейской машины. На маленьком приборном дисплее начали высвечиваться данные юных безработных.

– Да нет, все мусор какой-то, – заворчал Кемп, удаляя отбракованные им персоны. Тут без образования, тут больные, тут приводы … Вот вроде бы подходящий … Ребята с любопытством наблюдали за остановившейся полицейской машиной. Маленькое окошко медленно опустилось, и в ней показалась толстая физиономия полицейского.

– Том Амсленг! – громко выкрикнул майор Кребс. – Есть такой?

– Ну, есть – от кучки ребят медленно отделилась худая высокая фигура. Вместо физиономии в окошке появился толстый указательный палец, который медленно, но властно задвигался, подзывая Тома Амсленга. Худая фигура направилась к машине.

– Том Амсленг? – переспросили из окошечка.

– Да.

– Документы с собой?

– С собой.

– Тогда поехали, государству нужна твоя помощь. – В машине гоготнули.

– А что случилось? Я состою на бирже. Пришел на ежедневную регистрацию. Если пропущу время, то не дадут пособие на сегодня.

– Понятно, понятно – неохотно прохрипел голос из машины. – Не волнуйся, выпишем справку, что был у нас. Принесешь завтра. Будет уважительная причина. Поехали. Дверь в машине широко распахнулась, в ночном морозном воздухе заструились клубы теплого воздуха.

– Садись быстрее, – рявкнули из машины, видя нерешительность молодого человека. – Да ничего страшного с тобой не будет. Там все объясним.

Том обреченно нырнул в автомобиль. Дверь захлопнулась, и машина рванулась с места, оставляя после себя облачко теплого дыма. Через десять минут Том уже был в полицейском участке.

– Вот, нашли одного! Передаем вам! – отрапортовал майор сидящему за столом человеку в штатском.

– Образование высшее, здоров, не привлекался, долгов нет. Правда, безработный …

– Что? Только одного? – недовольно переспросил мужчина в штатском, вопросительно глядя на Кребса. – Да вы что, издеваетесь? У нас же план! План! Понимаете?

Кребс пожал плечами. – Так ведь сами говорили, чтобы не привлекался, был здоров и …

– Срочно! Срочно ищите! – раздраженно перебил Кребса мужчина в штатском. – Вас же не зря привлекли к этому проекту! Ну, действуйте! Продолжайте объезд городских улиц!

– Вот именно, привлекли, – буркнул недовольно майор, неохотно двигаясь с места. – А где я вам найду, если таких мало? План у них…

– Том Амсленг? – переспросил его мужчина в штатском.

– Да! – по военному отрапортовал юноша.

– Садитесь, – мужчина указал Тому на стул рядом с собой. Том увидел напротив симпатичную девушку секретаршу. Он посмотрел на нее и удивился ее ответному приветливому взгляду.

– Меня зовут Олдинг, – сказал мужчина, когда Том сел рядом с ним. – Вы, наверное, слышали о программе «Стань социальным донором»?

– Нет, – Том покачал головой и посмотрел на секретаршу. Она тоже посмотрела на Тома.

– Не удивляйтесь, что к этому делу привлекли и полицию, – Олдинг изучающе посмотрел на Тома.

– Дело государственной важности, вы ведь знаете, как снижается рождаемость. Правительство вынуждено идти на экстренные меры. Сейчас организовываются пункты социального донорства. Вы тоже можете принять в этом участие. Нужно только заполнить анкету и подписать. Вы готовы?

– На что? – Том снова посмотрел на хорошенькую девушку. Она улыбнулась и опустила глаза.

– Ну, на то чтобы стать донором, – чуть рассеянно проговорил Олдингтон, заметив, что Том и секретарша переглядываются. Девушка опустила глаза и углубилась в работу.

– При этом вам полагается усиленное питание в течение двух дней и небольшая денежная компенсация в размере одной десятой части минимальной оплаты труда, – Олдингтон серьезно посмотрел на Тома.

– Ну, а как это происходит? – спросил Том и посмотрел на девушку, которая, сдерживая улыбку, смотрела в бумаги. – То есть я хотел спросить, … как это организуется?

– Как организуется? – чуть смутившись, переспросил Олдингтон, – да просто организуется, за городом развернут лагерь социального донорства, где вы и другие доноры и доноршы сделают свое дело и разойдутся. Там вам и подберут соответствующую партнершу, после чего вы со спокойной совестью исполненного долга отправитесь домой, а женщин государство будет опекать еще в течение девяти месяцев. Вам все понятно?

– Понятно! – Том посмотрел на девушку и увидел, что она тоже на него взглянула.

– Ну, что подписываете бумаги? – Олдингтон подвинул к Тому несколько бланков.

– Нет, не подписываю, – Том, улыбаясь, любовался секретаршей.

– Почему же? – Олднигтон мрачно взглянул на Тома.

– Потому что я не скотина, – Том добродушно улыбнулся и заметил сочувствующий взгляд девушки.

– Что-что, – глухо произнес Олдингтон.

– То есть я хотел сказать, мне кажется, это не очень красиво. Напоминает размножение в хлеву, или …

В общем, извините … – Том развел руками.

– Ну что ж, дело добровольное, – помолчав, сказал сквозь зубы Олдингтон. – Тогда вы свободны.

– А справку? – нерешительно спросил Том. – Мне сказали, что должны дать справку, потому что я стоял в очереди за пособием.

Олдингтон махнул рукой в направлении выхода. – Там. В отделе пропусков.

Том еще раз посмотрел на девушку и пошел к выходу. На следующее утро он заметил в очереди ту самую девушку, которая сидела напротив него в полицейском участке. Она была в ярко желтом шарфе и такого же цвета шапочке. Том подошел к девушке.

– Привет, продолжаете вербовку? – он весело посмотрел на девушку.

– Кстати, как тебя зовут?

– Зовут Мерлин, – девушка поплотнее закуталась в свой шарф.

– Так какими судьбами? – Том с любопытством смотрел на девушку.

– Так же как и ты ищу работу, вот какими, – Мерлин обиженно посмотрела на Тома.

– Но ведь у тебя вроде бы была работа…

– Была, да сплыла, – Мерлин махнула рукой.

– Интересно… – рассеяно произнес Том, – почему она сплыла?

Мерлин неожиданно рассмеялась.

– После того как вы ушли, Олднигтон, ну тот, что разговаривал с тобой, от отчаяния, что план не выполняется, предложил хотя бы мне стать донором.

– И что ты ответила? – грустно произнес Том.

– То же что и ты …

– А ты молодец! Знаешь, пойдем сегодня куда-нибудь после регистрации. Работу мы все равно найдем, а вот времени потом уже может, будет и не так много. Через два часа они уже сидели в кафешке, и пили кофе.

– А что, правда, с рождаемостью все так сложно? – задумчиво сказал Том, грея руки о чашку замершие пальцы.

– Даже еще хуже, чем ты думаешь, – засмеялась Мерлин. – Геронтократия. Старость надо уважать, но не до такой же степени, когда она питается кровью молодых.

Том внимательно посмотрел на девушку.

– Ты так думаешь?

– Да и не я одна. Говорят, что никто не хочет детей. Но где взять работу, чтобы прокормить семью? Но их беспокоит не это. Им нужны налогоплательщики и солдаты. А где их взять?

– А знаешь, – Том отодвинул чашку с кофе – раньше я тоже не помышлял о детях, а сейчас мне почему-то кажется, что я мог бы их зависти. Он помолчал. – С тобой, – добавил он тихо.

– Это предложение? – с деланной серьезностью спросила Мерлин.

– Считай, что да.

– Я подумаю, – Мерлин отпила кофе и подмигнула Тому. – Кстати завтра выходной. Я с друзьями собираюсь на даче за городом. Совсем не далеко. Если хочешь, приглашаю …

Том и Мерлин стояли на остановке. Том поцеловал Мерлин в щеку.

– Ну, пока! – Он восхищенно смотрел на нее и никак не хотел уходить.

– До завтра! – Мерлин помахала ему рукой. – Спасибо за кофе! И до завтра! Адрес не забудешь?

– Нет! – Том обернулся, чтобы еще раз увидеть девушку и прыгнул в автобус. Мерлин проводила автобус взглядом и вытащила телефон.

– Алле, все в порядке шеф, ну пойду дальше работать, у меня еще пять клиентов сегодня.

– Молодец, Алиса, умеешь работать! – Олдингтон удовлетворенно откинулся в кресле.

КЛОНЫ АЛЕКСАНДРА

– Ну, вот и все! – молодой светловолосый человек с бокалом в руке устало откинулся на спинку кресла. – Теперь продюсеры могут утереться. А сколько было шума и возни! Я подведу, не смогу, не сделаю … Это я не сделаю? Я? Да, я играл самого себя. Все сцены без дублеров, все сам! Пять переломов и сотрясение. Но я же сделал! – Не знаю, только, чем теперь буду заниматься всю оставшуюся жизнь…

Он устало махнул рукой и выпил содержимое бокала.

– Ну что, Гефестион, – он подмигнул зеленым глазом, стоявшему рядом крепкому брюнету, также уже изрядно выпившему и еле державшемуся на ногах, – так чем будем заниматься всю оставшуюся жизнь?

Брюнет приосанился, икнул, и с трудом проговорил: – Сейчас, Александр, будем предаваться всевозможным излишествам, уже можно. А потом будет видно. Тебя ждет новый проект, еще более крутой, – «Александр идет на Вавилон».

– Ха! Вот им! – блондин показал неприличный жест и швырнул бокал об стену. – Пусть они не надеются, я не буду участвовать в этой комедии.

– А как же слава, деньги? – покачиваясь, спросил брюнет. Да, в конце концов, и будет чем заняться.

– Да это комедия, понимаешь? Комедия!!!

– А я герой. Я Александр Великий. Понял! – А они что хотят сделать из Него и Меня? А? Александра воскрешают, и он идет дальше покорять мир! Блондин раздраженно развел руками.

– Нет, ты понял, что за глупость они придумали? Александра воскрешают! А потом они делают из Него комика. Из Него! И из Меня!

– Да, но какие бабки они за это обещают, – глухо проговорил брюнет.

– Он – Великий герой! – Блондин угрожающе сжал кулаки и начал вставать с кресла.

– Этого никто не оспаривает, никто с этим не спорит, – боязливо, закивал брюнет.

– Правда, какой я Великий … – блондин обмяк и опустился в кресло и махнул рукой. – Он делал все это на самом деле. А я …

Блондин взялся руками за голову и помолчал.

– А с другой стороны, – он опустил руки и посмотрел на брюнета, который послушно стоял около него, – черта с два сейчас завоюешь мир. Никто этого не сможет сделать. Во времена Александра мир был еще не изведан. Никто не знал что там дальше, за горизонтом. Можно было зайти в соседнюю комнату и занять ее. А теперь мир как мегаполидом, каждый угол забит супермаркетом или «Перекусом натощак». Да и на кой он нужен, этот мир, есть дела поинтереснее. Да и бабки лежат не в казне Дария.

– Вот именно, – оживился брюнет. – Он завоевывал его по-своему, а ты по-своему. Блокбастер «Александр. Последний удар». В главной роли сам Александр Македонский!!! А? – брюнет весело замахал руками. – Чем не современное покорение мира? Самый популярный фильм за всю историю человечества. А ты …

– Ладно, замолчи, тошнит … – Блондин закрыл лицо руками. – Небольшая поправка, усмехнулся он, – в главной роли не Александр Македонский, а его клон. Клон, клон, клон! – заорал вдруг блондин и стал наступать на брюнета. Тот испуганно отшатнулся и упал на столик с бутылками и закуской, повалил все это на пол и оказался в луже алкоголя, бутылочных осколков и плавающих кусочков лимонных кружочков и разбросанных яблок.

– Ааа, – заорал блондин и залился смехом. Он схватил яблоко и метнул в голову брюнета. Но тот увернулся и яблоко, ударившись об стену, разлетелось на мелкие кусочки.

– Нет, сейчас ты не был похож на Гефестиона, а был похож на идиота Клита, поэтому я и убил тебя!

Блондин продолжал смеяться и швырял в брюнета мокрой закуской.

– Но я, я ведь, это … не давал повода, – увёртываясь от мокрых ошметок, летевших ему прямо в лицо, обидчиво лепетал брюнет.

– Нет, ты специально хотел задеть меня этой «главной ролью». Ты хотел сказать, что в главной роли не Он, а его клон.

– Нет, нет,– замахал руками брюнет, даже намека не было.

– Вот именно, что он был. – Блондин метнул в друга последнюю ошметку, которая попалась в его руки.

– Да плевать я хотел, что я его клон.

Блондин устало опустился на пол рядом с брюнетом и плюнул в стену.

– Я это он. – Да? – строго посмотрел он на товарища.

Брюнет теперь боялся сказать лишнего и только боязливо и подобострастно кивал, раскидывая повсюду капли алкоголя своей мокрой шевелюрой.

***

– А ты для меня был вроде как Филипп или, скорее, Аристотель. – Блондин грустно усмехнулся и посмотрел на бледного худого старика, сидящего в кресле.

– Да, да, скорее, как Аристотель! Правда, ни того, ни другого Александр вроде как особо не любил, – старый профессор улыбнулся.

– Не знаю, – блондин пожал плечами. – Больше всех Александр любил Гефестиона. Нет, Буцефала … А может их обоих.

Услышав это, профессор снова улыбнулся.

– Что ж, тебе лучше знать. Ведь он это ты. Хотя … Это вопрос философский. Но я не об этом. Я позвал тебя сказать о том, чего ты раньше не знал. Потому что я умираю. Да, я был тебе вроде отца, ведь это я, когда была открыта гробница Александра, настоял на этом эксперименте, чтобы клонировать Великого человека. Но я не сказал тебе еще кое-что. Тогда было сделано два клона. Другого Александра решено было отправить не в лабораторию под присмотр спецов, как тебя, а в простую бедную семью. За ним наблюдали, но не опекали.

– Вот оно что, у меня есть тайный соперник в моем же лице, – блондин усмехнулся. – Но я заинтригован.

– Так вот, – профессор откашлялся, – он был трудным подростком. Хотел быть всегда первым, самым лучшим. Но здесь он не был царским сыном. Его самолюбие не знало границ, а чем он мог выделиться? Связался с плохой компанией. Стал там лидером. Совершил несколько дерзких преступлений. Попал во временное заключение от общества, был признан опасным. А потом стал бродягой. Да ты может быть и сам его не раз видел. Он обычно сидит под Броленским мостом.

– Броленским мостом? – Блондин насторожился. – Так это ему я подавал столько раз по утрам, когда совершал пробежки? Вот оно что … Этот страшный рыжий бродяга под мостом. Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном. – Блондин усмехнулся. – А ведь он всегда почему-то вызывал у меня симпатии. По утрам я часто совершаю пробежки. Бывало, бежишь утром, и путь лежит как раз по тропинке под мостом. И он сидит там. Светло-рыжий, как и я, но меня-то осветляют как актера, чтоб я был смазливее. А этот … С задубелым лицом и старше меня лет на двадцать, ведь он не делает пластику каждые полгода. И непременно отпустит грубую шутку по какому-нибудь поводу, когда я встречаю его. Над головой табличка с его идентификационным кодом, как у каждого нищего, чтоб могли перечислить деньги, так я ее уже наизусть выучил. Так вот оно что … Значит брат …

Блондин задумался. – Я его вытащу. Прямо сейчас сброшу ему пару сотен единиц, а завтра пойду под мост. – Но почему ты не говорил раньше?

– Пойми, Александр, я не мог этого сделать. – Профессор развел руками. – Это был проект, который финансировал один богатый чудак. У него были свои причуды. Условия диктовал он, потому что он его финансировал. Но сейчас я смертельно болен. И он разрешил мне сказать тебе это.

– Что ж, – Александр подошел к профессору и положил ему руку на плечо. Я все понимаю. И благодарен тебе за все, что ты сделал для меня. Хотя, быть может, все это ты делал исходя из своей выгоды. Но так устроен мир. Когда умирает человек, нужно вспоминать что-то хорошее. Во всяком случае, я не могу пожаловаться на судьбу. Я – один из самых состоятельных людей планеты. Я – самый знаменитый актер в мире, сыгравший в самом знаменитом фильме за всю историю кино самого великого человека в мире. Да, это был великий бизнес-проект, самый великий … – Александр засмеялся. – Знал бы он, как будут помнить о его подвигах, через три тысячи лет …

Профессор взял руку Александра и, не снимая с плеча, слабо пожал.

– Что я могу для тебя сделать? – Александр внимательно посмотрел на старика.

– Спасибо, Александр, я уйду в ближайшие дни. Решил сделать эвтаназию. Я хотел еще кое-что тебе сказать.

– Я слушаю. – Будь осторожен с продюсерами. Ты, я слышал, хочешь выйти из проекта. Они могут не простить тебе это.

– Ты имеешь в виду «Александр идет на Вавилон»? Нет, в этой комедии я участвовать не собираюсь.

– Дело твое. Но будь осторожен.

– Знаешь, спасибо за предостережение, но я никого не боюсь. Меня тревожит другое. После того как сделан этот блокбастер про Александра, где я повторяю путь Великого македонца, но только в кино, и, как актер, я, честно говоря, не знаю, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Вот проблема.

Старик грустно посмотрел на клон Александра Великого.

– Вот и тот также говорил, когда победил Дария. Нет, Александр тебе нужен новый проект. Иначе ты превратишься в бродягу. Подумай об этом …

***

Гефестион, он же брюнет, и единственный друг Александра, стоял перед корреспондентом «Urgent news».

– Официальная версия – передозировка. – Брюнет нервно затянулся сигарой. – Но я не верю. Они убрали его. Просто убрали, потому что он вышел из проекта. А может, решили сделать прибыль на его преждевременной кончине. Еще бы. Все повторилось. И тому было столько же. Ровно 33. Хотя… – Брюнет задумчиво посмотрел вдаль. – Хотя последнее время он был не в себе. Все искал какого-то бродягу. Пил без меры …

НЕПЛОХАЯ ИДЕЯ

Патрик смотрел на Эльзу и с тоской думал о том, что ровно в полночь, когда пробьет двенадцать, как в сказке, она перестанет быть его женой и исчезнет навсегда из его жизни. Пока же она безупречно продолжала исполнять роль заботливой жены и умелой хозяйки. Ее тонкая фигурка в розовом облегающем халатике быстро мелькала на кухне, и она приветливо улыбалась, готовя ему ужин. Если бы его дела шли чуть успешнее … Тогда он бы не задумываясь продлил контракт с Эльзой еще на пять лет. А там, кто знает, кто знает … Современные средства продления жизни и омолаживания делали женщин почти неуязвимыми для старения. Но … Он не мог больше позволить себе такой дорогостоящий контракт. Возможно, если дела пойдут лучше, он разыщет ее или найдет ей достойную замену. Он посмотрел на часы и вздохнул. Это был его последний ужин с Эльзой. Еще вчера он заметил, как она собирала вещи и вызывала такси ровно на полночь. Чудо не произойдет, она просто возьмет, и сухо попрощавшись, выйдет из его дома. А там новый контракт. А может быть, она уже накопила на маленький плавучий искусственный островок в море, где будет наслаждаться одиночеством, и остаток жизни проведет, любуясь морскими закатами и смакуя виноградные вина. Ей ведь уже девяносто семь, сколько контрактов было в ее жизни! Пора бы и отдохнуть. Как минимум, лет пятьдесят у нее в запасе есть…

Все оказалось, так как он и думал. В десять они легли спать, и Патрик поцеловал улыбающуюся Эльзу в щеку. На большее он претендовать в этот вечер не стал, не было настроения, да и жлобом быть не хотелось, урывая последние куски с «уходящего» стола. А ровно в полночь она встала, оделась и, прихватив свой небольшой рюкзачок, ушла. Он сделал вид, что спит. До последнего он все же надеялся, что она хотя бы попрощается, но она просто ушла. В следующие выходные Патрик с грустью слонялся по улицам, а потом зашел в ту фирму, где он оформлял услугу «временная жена».

Претензий к фирме и работе Эльзы у него не было. Все пять лет Эльза согласно договору исполняла все свои обязанности. Но теперь его бизнес терпел убытки. Поэтому он хотел поискать более дешевые варианты. Возможно, его устроила бы «жена на час» «жена на месяц» или «жена на неделю», а может быть что-то еще. В фирме его встретили как всегда приветливо. Патрик сообщил о своем душевном состоянии, и сотрудник понимающе закивал. Выбор был довольно большой. Можно было оформить заказ на друга или подругу, которые будут слушать тебя часами и которым можно будет «поплакаться в жилетку». Можно было заказать жену на несколько месяцев или год со скидками (что было очень кстати для Патрика в его ситуации), друга или подругу для рыбалки, охоты, прогулок по городу или в лесу, компаньона или компаньонку для совместного путешествия или занятий по интересам. Друга или подругу по интересам отыскать можно было практически для любого хобби – филателии, филокартии, филумении, фалеристики, нумизматики и других увлечений. Здесь можно было найти товарища по интересам любителям кошек и собак, птиц, насекомых и любых других живых и неживых существ. Все что не противоречило закону, любой каприз или причуду здесь можно было исполнить. И найти товарища «для компании». Патрик пожелал заказать молодую хорошенькую девушку «жилетку», чтобы вдоволь поплакаться ей о потере своей любимой жены, контракт с которой закончился, и о том, что из-за финансовых проблем фирмы, в которой он работает, у него не было возможности продолжить контракт со своей прежней «женой». Ну а дальше, а дальше как получится … Сотрудник фирмы понимающе кивал головой и, мило улыбаясь, сказал, что скинет Патрику на телефон фото «жилеток» в течение пятнадцати минут в соответствии с его пожеланиями, которые касались внешности, манеры общения и телосложения девушек. Патрик вышел из офиса и решил прогуляться, ожидая «посылку». Он направился к небольшой речке, давно потерявшей свой первоначальный облик, и теперь заключенной в мрамор и гранит и ставшей унылым дополнением безликого городского пейзажа. Мутная вода безжизненно поблескивала в серых гранитных стенах. Он медленно побрел вдоль моста с резными перилами. Здесь он заметил девушку с каштановыми развивающимися волосами, задумчиво смотрящую на воду.

– Доброе утро, – улыбнувшись, сказал Патрик, – я вам не помешаю?

Девушка неопределенно пожала плечами и изучающе посмотрела на Патрика.

– Доброе утро, – сказала она задумчиво, но довольно приветливо.

– Странно, что мы все друг другу мешаем, это уже стало нормой и не обсуждается, – и она вдруг рассмеялась.

– Да, да, – кивнул Патрик. – Простое человеческое общение уже давно стало бизнесом. Хочешь, чтобы тебя выслушали, плати. – Он виновато улыбнулся.

Девушка с интересом посмотрела на молодого мужчину.

– Как вы точно подметили, – сказала она, поправляя растрепавшиеся на ветру волосы. – От этого так грустно, правда? Она снова изучающе посмотрела на Патрика.

– Да, очень печально, но похоже это навсегда. Я сейчас был в офисе по обслуге общественных запросов, чего там только нет. Можно найти друга или подругу для поездки, охоты, рыбалки, любого хобби. Кстати, собеседников там тоже можно заказать. Тебя выслушают очень внимательно, и активно поддержат разговор. Конечно, не бесплатно. А еще, представляете, если у вас есть деньги и вы начинающий писатель, поэт, музыкант или певец, можно заказать целые аудитории в разных городах с кучей людей и все это будет записано и выложено для всеобщего просмотра. Тебе будут аплодировать, задавать вопросы, найдутся даже поклонницы.

– Все из той же службы? – улыбнулась девушка.

– Конечно, откуда же еще! – подтвердил Патрик с усмешкой.

– Да, да, – девушка весело рассмеялась, – ох, уж эти офисы по обслуге общественных запросов! Как же хорошо у них идут дела!

– И поверьте, будут идти еще лучше, – Патрик картинно покачал головой. – Спрос огромный.

– А вы пользуетесь этими услугами? – девушка лукаво посмотрела на Патрика. Он замялся и пробурчал что-то непонятное.

– Да, ладно, – девушка засмеялась и мягко коснулась его плеча.

Они разговорились. Патрик узнал, что девушку зовут Сьюзен, и что она ждала на мосту свою подругу, но та не пришла. Она часто гуляет здесь по выходным одна или с кем-нибудь. Она в разводе, у нее есть ребенок, а еще мама и очень большой черный кот. Они прошлись немного по улице и даже посидели в кафе. Патрик все-таки рассказал Сьюзен о законченном контракте с бывшей «женой», а потом начал вспоминать смешные случаи из своей жизни, да и не только из своей. Сьюзен обладала прекрасным чувством юмора, и с ней было приятно говорить. Потом они еще долго бродили по набережной, и теперь уже Патрик слушал Сьюзен. Удивительно, но ему было интересно! И делал он это не из вежливости. Незаметно наступил вечер, а они все говорили и говорили. Патрик признался Сьюзен, что обожает музыку Шуберта.

– В этой музыке столько одиночества, но мне очень нравится Шуберт, – словно извиняясь, признался Патрик. Вот, например, его «Зимний путь». Одинокий скиталец бредёт куда-то по дороге, и нет ни начала, ни конца его пути, только одиночество и тоска …

– А Шуберт был одинок? – спросила Сьюзен, смотря Патрику в глаза, чуть наклонив голову.

– У него была две музы: Тереза и Каролина. Но он мог только мечтать о них, ведь у него было не очень хорошо с деньгами…

– А может быть была еще какая-нибудь причина? – Сьюзен игриво посмотрела на Патрика. – Ну да ладно, не буду вас разочаровывать …

Они еще долго говорили о музыке, о живописи, литературе. «И все это совершенно бесплатно и, похоже, нравится нам обоим», – удивлялся про себя Патрик.

Наконец пришло время прощаться. Сьюзен с грустинкой в глазах посмотрела на своего собеседника и просто пожелала ему доброго вечера.

– Доброго вечера, – ответил Патрик. Он знал, что наверняка не увидит больше этой девушки. Встречаться им было незачем. Но почему-то ему не было грустно. Но как понравились Патрику глаза Сьюзен! Сколько в ней было ума, понимания, сочувствия.

– Она часто гуляет здесь, – подумал Патрик и решил все же её отыскать.

– Но это будет только раз, – подумал он. Привыкший к тому, что за все надо платить, Патрик испытывал странное смешение двух чувств, чувства благодарности, забытое им давно уже, как и многими людьми его времени, и чувство неловкости оттого, что он так много наговорил своей собеседнице, что он «отвел душу» и не заплатил за это абсолютно ничего. И про «жилетку» он забыл. Он даже не стал смотреть пришедшее ему сообщение из офиса услуг по общественным запросам, а просто удалил его. Его впервые в жизни выслушала и посочувствовала совершенно неизвестная ему женщина, быть может, обремененная кучей проблем, в том числе и финансовых. И он почувствовал, что хочет отблагодарить ее. Пусть это будет небольшой ювелирный подарок. Просто на память. «Ведь я так много наговорил ей, а она о себе почти ничего не рассказала», – тревожился он, – к тому же это было такое давно забытое чудесное чувство, когда тебя понимают и сочувствуют, это было такое облегчение души и нервов». В следующие выходные Патрик направился в ювелирный салон с самым серьезным намерением отблагодарить свою собеседницу. Он долго вглядывался в стеклянные витрины, размышляя о том, чтобы выбрать для подарка. Это должно было быть что-нибудь миниатюрное и оригинальное, но вот что? Навязчивые продавцы несколько раз начинали кружиться вокруг него словно мухи, почувствовав его затруднение, и раздражая его своими вопросами. Наконец он остановился около одного украшения, довольно простого, но весьма серьезного в отношении его ценности. Он уже хотел было взять его, но внезапное подозрение, усиленное большой ценой покупки остановило его. Внезапно его поразила странная мысль. – А что если эта девушка стояла там не случайно, – подумал он. Его подозрение усилило и то, что он встретил Сьюзен совсем недалеко от офиса услуг по общественным запросам. «Может быть, это совсем не случайно, – снова пронеслось у него в мозгу. Он в нерешительности постоял у прилавка еще минуту и медленно отошел, заметив разочарованные и презрительные взгляды продавцов, он был им больше не интересен.

– Это может быть какой-нибудь новый маркетинговый трюк, – подумал он, медленно спускаясь по эскалатору из торгового центра. «Незнакомая девушка, или молодой человек, в зависимости от пола и предпочтений клиента, встречается на пути какого-нибудь человека. Затем он или она душевно беседует с ним и расстается. Кто-то, мучимый той подкупающей простотой, с которой его выслушали или дали совет, захочет как-то отблагодарить этого человека. И так с миру по нитке… », – размышлял он. Нужно только немного еще додумать эту интересную идею. Ну и обмозговать, как лучше воплотить это в жизнь. А там! Патрик внезапно повеселел. В его фирме, которая тоже занимается продажами, его могут похвалить за эту мысль.

– Черт возьми, это не плоха идея! – подумал он, ускоряя шаг.

ЗАКРЫТЬ ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО

– Фред, у нас еще одно самоубийство – глухо сказал Стентон.

– На этот раз Ривзи. Все то же самое, как и с Макквеллом. Спикировал вниз и разбился. Оставил записку. Вот такие дела. До связи.

Теперь пару суток нужно было ждать ответа с промежуточной базы. – Что скажет Фред? Не вызовет ли это подозрения? – Стентон откинулся на спинку кресла. – Ладно, посмотрим, – подумал он.

– Да вы что там все, с ума посходили?! – С экрана связи на Стентона смотрел злой и раздраженный человек. Не было уже прежнего сочувствия, хотя бы показного, и даже просто нормального тона. Это не понравилось Стентону и насторожило его.

– Посылаю к вам инспектора и психолога. Или не знаю, кто вам там еще нужен… Сообщите, если что… Все. До связи. – Мрачное лицо Фреда исчезло с экрана.

– Фред, – сказал Стентон, старясь изобразить дрожь в голосе, – я вообще-то только что потерял самого лучшего друга. И не ори, пожалуйста… Все, до связи. Ждем инспектора.

Теперь нужно было ждать инспектора. От промежуточной базы он будет добираться до них еще недели две. За это время Ривзи привыкнет в «тому свету». Стентон поймал себя на мысли, что завидует другу. Ему, наверное, хорошо сейчас.

Инспектором оказалась молодая женщина. Стентон сразу почувствовал к ней неприязнь.

«Зануда», – подумал Стентон. «Хотя по должности ей и положено. Быстрее бы убралась отсюда».

Мэгги сразу перешла к делу.

– Вы сообщали, что есть записка, – спросила она. – Можно взглянуть?

– Да, конечно. – Стентон протянул инспектору клочок бумаги.

– Странно… – инспектор отложила записку. – Вам не кажется, что на вашей станции слишком много самоубийств за последнее время. Причем без видимой причины.

Стентон вздохнул. – Кажется. Поэтому мы и забили тревогу.

– Но почему? – Мэгги в упор смотрела на Стентона. – Вы-то сами, надеюсь, в порядке?

– Хотите знать мое мнение?

– Конечно!

– Это плохое место. Нужно срочно уходить отсюда.

– Но ведь все показатели в норме.

– Мы ничего не знаем о Вселенной.

– Вы увлекаетесь мистикой?

– Нет, но в Космосе действительно существуют плохие места.

Мэгги, чуть усмехнувшись, пожала плечами

– А я нормально себя чувствую.

– Впрочем, скоро прибудет психолог, – строго сказала Мэгги. – Я думаю у вас здесь, прежде всего, проблемы психологического характера.

– А я думаю, что надо уходить отсюда. Планета лишена жизни. С точки зрения полезных ископаемых она тоже бесперспективна. Соответствующее заключение я уже подготовил.

– Я вас отчасти понимаю, – Мэгги сочувственно кивнула головой, – но мне кажется нужно разобраться в этих самоубийствах. Все эти записки мне кажутся странными. Уж очень они трафаретные. Как будто все они написаны под копирку. А вам разве так не кажется?

– Понимаете, когда человек решается на такое, он всегда немногословен. Несколько предложений. Поэтому все предсмертные записки похожи, – Стентон развел руками и посмотрел исподлобья на Мэгги.

– Не все. Уж поверьте мне. Я имело дело со всем этим. А здесь даже … Уж простите, но здесь даже грамматические ошибки похожи.

Стентон пожал плечами.

– Наверное мы тут все очень похожи… И даже пишем одинаково…

– Что, что? … Мэгги удивленно посмотрела на Стентона. – Нет, вам правда это не кажется странным?

Стентону показалась, что она ухмыльнулась. Но это длилось только секунду. – Ну и идиоты же мы… – подумал Стентон.

Он сделал обиженный вид и исподлобья взглянул на Мэгги.

– Значит, ошибки говорите… Одинаковые. Ну, ну. Хотите сказать что …

– Я хочу сказать, что это странно, – перебила его Мэгги.

Они помолчали.

– Вас называют хорошими мужьями, но плохими отцами, – отвлеченно сказала Мэгги.

– Почему? – Стэнтон был явно рад перемене разговора.

– А вы не знаете?

– Никогда не слышал.

– Тогда поясню: вы, экзопланетчики, много зарабатываете, но мало бываете дома.

– А, вы об этом… Нет, Ривзи был холост.

– Холост? Понятно. – Инспектор явно была разочарована.

«Сразу понятно, что ты за птица», – подумал, усмехнувшись Стентон. Он испытывал отвращение к современному неофеминисткому движению. По его, Стентону, мнению юные девицы из хороших семей непременно стремились теперь стать инспекторами, по возможности конечно космическими (там же такие красивые голубые нашивки на бедрах) и заботиться о женщинах и семьях. А все проблемы они пытались выводить из безалаберных лентяев–мужиков, которые ни хрена не зарабатывают. А если и зарабатывают, то, видишь ли, редко бывают дома. Короче, Стентон сразу почувствовал к Мэгги антипатию.

– Ну и конечно вы за ПБПД? – усмехнулся Стентон, чуть не поперхнувшись от неудобопроизносимой аббревиатуры.

– А что? – Мэгги подозрительно покосилась на Стентона. – Какое отношение это имеет к делу?

Никакого… – Стентон чуть не сплюнул от отвращения, потому что понял, что сказал лишнего. – Так просто. Чтобы отвлечься. Сейчас ведь на Земле только об этом и треплются.

– Не треплются, а обсуждают. Да я поддерживаю закон.

Кто бы сомневался! – Стентон с ненавистью отвернулся от Мэгги.

Наконец Мэгги составила протокол и отправилась на базу. Они сухо попрощались. Теперь надо было ждать психолога. Но у Стентона было время, и он решил слетать на Биттерблю, планету вокруг которой сейчас по орбите обращалась их станция. Так они назвали новую планету. Вернее Ривзи. Он любил давать планетам дурацкие названия. Любимым занятием Ривзи было откапывать старые песенки. Одна из них так и называлась. Песню пела какая-то дама с хриплым голосом. Биттерблю, Биттерблю … я еще тебя люблю… кажется что-то в этом роде. Стентон усмехнулся. Ривзи всегда был большим оригиналом. А вообще-то … Может быть, там пелось что-то и про билет в один конец. Тогда это и имело какой-то смысл…

Стентон «запряг» челнок и стал собираться в гости к Биттерблю. Через час он уже пробирался сквозь лесные дебри планеты, очень похожей на Землю, и наслаждался свежим воздухом и ветром. Пещера, около которой сидели Ривзи и Макквелл, была просто очаровательна. Кругом ее окружал густой девственный лес, а недалеко в озерке плескалась мелкая рыбешка.

– Как же я вам завидую, ребята… Он грузно опустился рядом с «мертвыми» товарищами и плюхнулся на спину, отбросил тяжелую сумку. Потом, подогнув под голову руку, уставился в голубое небо.

– Надеюсь я точно к ухе?

– Почти угадал, – усмехнулся Ривзи, помешивая в котелке ее содержимое.

– Почему мне всегда не везло? – он устало и наигранно жалостливо посмотрел на товарищей.

– Ну, насчет всегда не знаю… а вот тут точно не повезло. Но ведь жребий есть жребий, – Ривзи и развел руками и, прищурившись, посмотрел на Стентона. –Если бы повезло тебе, то оставаться на станции пришлось бы мне, а ты стал очередным самоубийцей. Да, ладно не грусти. Мы ведь помним о тебе, вот и ухи наварили на троих. Всем хватит.

– Ладно, а я ведь тоже с не пустыми руками, – Стентон подмигнул товарищам и расстегнул молнию сумки.

– А вот этого здесь точно пока нет. – Он помахал в воздухе бутылкой виски.

Вечерняя прохлада давно опустилась на Биттерблю и костер был очень даже кстати. Темное небо загадочно блистало мириадами незнакомых звезд.

Все трое были пьяны. Ривзи размахивал бутылкой и придумывал все новые тосты.

– Мир давно уже начал становиться таким. Сначала на улицах и в общественных местах стали появляться видеокамеры. Думаете, чтобы следить за порядком? Черта с два! Все это было частью плана по взятию всех нас под контроль. Всевидящее око! – Ривзи картинно поднял вверх указательный палец.

– Потом камеры видеонаблюдения в домах, учреждениях, на работе. И все это было в порядке вещей. Дальше – больше! Потом появились принудительные браслеты для тех, кто находился под наблюдением, а потом и для тех, кто подозрительно себя вел. Ну и как следствие всего того что уже было … Он снова поднял указательный палец. Появилось что? – Он оглядел товарищей, кивающих ему.

– Правильно! – Он нервно махнул рукой, словно отбрасывая от себя что-то неприятное.

– Маячки! Эти чертовы маячки, да! – Они говорят нам, что это для нашей же безопасности. Что все наблюдения ведутся в режиме реагирования. То есть если я начинаю делать что-то противозаконное, только тогда начинается запись. Но это было только начало… И тогда они приняли ПБПД, – Ризви выругался, – тьфу ты, черт, никогда не могу выговорить это, звучит как побитый пидор, короче они приняли этот чертов закон. Закон о принудительной блокировке подозрительных действий. Это значит, что если СИСТЕМЕ показалось, что я делаю что-то подозрительное, то меня вырубят. Пусть на время, но вырубят. Но ребята, это же полный произвол!

Он сделал наигранно наивное лицо, и развел руками, явно изображая кого-то.

– А, не выдержало сердце, когда мы его заблокировали. Мы ведь не собирались так просто его убивать, когда он начал вести себя подозрительно. Конечно, нет! Без суда и следствия никто не впрасе казнить человека! Это просто несчастный случай. Да у него просто сердечко барахлило. Нужно было, в конце концов, следить за собой. Ведь здоровье это личное дело каждого.

Он вышел из образа и гневно сжал пальцы в кулак, подняв руку.

– Поняли, да? И тогда всех неугодных СИСТЕМЕ можно просто убирать. Просто убирать! И сейчас наши жизни полностью под контролем.

Ривзи устало опустился на траву.

– Только в космосе, далеко от Земли за нами пока еще не следят и не могут нас заблокировать. И здесь мы свободны, потому что за нами никто не наблюдает. Начнем здесь новую жизнь. За новую жизнь, ребята! Где нет этой лицемерной человеческой извращенности под названием гуманизм, культура и цивилизация. Где даже сама смерть не страшна, потому что естественна. Вот почему я здесь и это мой тупик. Я хочу провести здесь остаток своей жизни и больше ни о чем не думать. В том мире все уже было. Трудно придумать что-то новое. А здесь ничего еще не было. Здесь рай! За рай, ребята. За настоящий рай, без заботливого папаши Всевидящего, заботящегося о нашей невинности. Все это мы уже проходили. Они решили лишить нас свободы, под предлогом того, что это единственный способ защитить нас от преступления. Ведь, по их мнению, рай непременно должен быть лишен свободы. Иначе это уже не рай. Только вот рай без свободы непременно нужен тому, кто этим раем управляет. Потому что любая свобода грозит его абсолютной власти. Поэтому долой любых тиранов! Пока они доберутся до Биттерблю и наставят здесь своих камер, пройдут десятки лет. На мой век хватит! Нужно закрыть Всевидящее око! За закрытое око!

***

– Агент Мэгги, ну и что там за комедия?

– Да уж точно комедия. Бросили жребий кому остаться на орбите, остальные инсценировали самоубийство. А на самом деле рыбачат и пьянствуют.

– А зачем?

– Я так поняла, что хотят остаток жизни провести на дикой планете, где их никто не видит. Ну и всякие такие штучки…

– Ладно, понаблюдайте за ними. Пока. До связи.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПОБЫВАЛ В РАЮ

Было это на вторую или третью ночь после операции. Невыносимо хотелось пить. У старика, лежащего в палате по соседству, была банка смородинного варенья, и я попросил его дать мне ложечку витаминного лакомства, чтобы смешать с водой и сделать ягодный морс. Старик, конечно, поделился со мной, но вдобавок начал нашептывать мне какие-то заговоры и молитвы против мучавшей меня жажды. Потом мой сосед начал рассказывать мне о разных чудесах, но истории эти становились всё тише и тише. А потом и вовсе оборвались. Старик заснул. Но рядом не спал еще один пациент. Это был мужчина лет пятидесяти, звали его Юрий Иванович. Он обычно допоздна слушал радио. Но иногда превращался в интересного собеседника и рассказывал разные занимательные истории.

– Ты видел что-нибудь во время наркоза? – спросил он меня шепотом, потому что все уже спали.

– Да, вроде бы нет… – неопределенно ответил я, – смутно припоминая все-таки какие-то разрозненные картинки, что-то вроде обрывков слов или смеха.

– А я вот видел, – улыбнулся Юрий Иванович. – Рассказать?

Я согласно кивнул.

Он поудобнее устроился на койке и начал свой рассказ.

– Во время операции был между жизнью и смертью: мне это потом врачи сказали. Так вот, после того как меня усыпили, я увидел ярко-белое существо с крыльями. Существо это я видел не ясно, как бы в тумане. Оно будто бы вело меня куда-то. Потом это туманное видение исчезло, а я увидел, но тогда уже ясно, как наяву, старые железнодорожные пути, заросшие густой травой и кустарником. Оглядевшись и не заметив вокруг ни души, я медленно пошел по шпалам, что называется, куда глаза глядят. Вскоре, однако, рельсы и шпалы «растворились» в буйной густой зелени, и я остался без какого-либо направления. Пути здесь обрывались, и идти было некуда. Я всё же побрёл дальше и дальше сквозь густую траву, пытаясь понять, где же я нахожусь. Вскоре я увидел, что я на месте давно покинутого посёлка. Вокруг можно было различить очертания больших садов с яблонями, вишнями и сливами, склонившимися над старыми полуразвалившимися домиками. Сады эти, как и дома, были давно заброшены. Здесь, как видно, никто уже не жил. Совсем рядом виднелся, словно маленький островок посреди ярко-зелёного океана зелени, маленький одноэтажный уютный белый домик с открытыми ставнями. На окнах виднелись простенькие тюлевые занавески, стояли горшочки с цветами, как будто хозяева этого домика всё ещё продолжали здесь жить. Я невольно остановился. Странное чувство овладело мной. Словно здесь ожидал меня очень дорогой и любимый мне человек. И вдруг я услышал чей-то тихий голос. Звучал он как будто бы в самой моей душе. Мне сказали, что надо войти в дом, потому что там ждёт меня тот, кто больше всего любил меня в моей земной жизни и кого больше всего, искреннее, любил я сам. И там я останусь навсегда.

«Может быть, это и есть то, что называют раем?» – невольно подумалось мне в эту минуту. Я медленно пошёл в сторону домика, едва пробираясь сквозь густые заросли травы и кустарника. На ветхом пороге я в нерешительности остановился. Мне стоило только открыть дверь. Я знал, что она не заперта. Но кого я там увижу? Я многое передумал. Вспомнил мать и отца, близких родственников, друзей. Но что-то мне подсказывало, что я увижу кого-то совсем другого. Я медленно потянул дверь…

С удивлением я узнал свою старую квартиру, в которой жил много лет назад. Все там было так, словно я покинул ее пару часов назад. Даже как будто старые часы-ходики, которые достались мне от бабушки, и которые я пожалел выбросить, уютно тикали на стене. Внутри никого не было. Я застыл на пороге, робко оглядывая свою старую квартиру. Все было как прежде, только лишь чего-то или вернее кого-то не хватало. Лишь только эта мысль промелькнула в моей голове, раздался легкий шорох и занавеска, висевшая на окне, едва колыхнулась. Я ощутил легкое прикосновение к моей ноге. Это была кошка. Она, как и раньше встречала меня у порога. Я, не веря своим глазам, медленно опустился перед зверем и погладил своего верного друга, а кошка приветливо боднула мою руку.

«Сколько же она ждала меня», – подумал я, – «целую вечность или одну минуту? Есть ли здесь время?»

На столе стоял мой старый добрый проигрыватель, и здесь же лежали несколько пластинок. Я поставил одну из них присел на кровать. Кошка заскочила ко мне на колени и замурлыкала. Я вспомнил, как однажды пожалел и подобрал отчаянно мяукающую худую трёхцветную уличную кошку, которая увязалась за мной. Я пустил её в дом и налил ей молока, а уходить она не захотела… В те времена я обычно поздно возвращался с работы. Приходил усталый и разбитый, но всегда знал, что есть какое-то существо, кто-то живой, кто встретит меня у порога. В редкие часы отдыха я любил слушать что-нибудь из классики, особенно Баха. Его неземная музыка завораживала меня и помогала уйти от реальности. А на коленях у меня устраивалась моя любимица. Кошки обладают необыкновенной способностью проникать к вам в душу и завладевать ею ненавязчиво и мягко. Вы начинаете чувствовать необыкновенную привязанность и понимаете, что вас приручили. И, вот когда моя любимица уютно устраивалась на моих коленях, это были часы какого-то безмятежного спокойствия, которые никогда больше не повторились в моей жизни. Я думал о звёздах, о Вселенной, об иных мирах. Я словно сливался со всем этим в одно единое целое и испытывал необъяснимое удовольствие. Иногда мне казалось, что я отыскиваю в себе что-то такое, что нет ни у кого из людей на нашей планете. Мне казалось, что я способен ощущать и понимать вещи, которые не может понять никто. Я был гением, творцом, первооткрывателем, изобретателем. Я разговаривал с иными мирами, я почти начал понимать Творца и его замысел…

Я сидел на кровати в маленьком домике с кошкой на коленях, и звуки музыки начали проникать мне в душу. Слезы навернулись на мои глаза. Я вспомнил о родителях, о жене, о двух моих дочерях.

«С кем они сейчас и где обрели свой рай? Почему их нет здесь, рядом со мной»? – подумал я. Мне трудно было себе в этом признаться, но я вдруг понял, что я потерял, когда обзавёлся семьёй, что-то такое, что делало меня самим собой. Да, может быть, я и был потом по своему счастлив, но что-то исчезло из моей жизни навсегда. С заботами о семье ушли мои прежние размышления, мечты и грёзы: всё то, что было моим внутренним миром. Пусть это было таким смешным и наивным, но это действительно были самые счастливые и безмятежные часы моей жизни. Позже, когда у меня появилась семья, я думал, что просто повзрослел, и наконец-то избавился от одинокой жизни. Да, я стал как все, но при этом потерял себя. Можно ли это назвать счастьем? Мне стало горько, но я вдруг почувствовал, что мне трудно в этом окончательно себе признаться. Я почувствовал, что что-то не так.

«Нет, нет, – встрепенулся я, – этого не может быть. Это просто смешно и глупо. Какая-то кошка… Я не могу здесь оставаться».

Я вдруг ощутил то чувство нереальности, которое бывает, когда вдруг понимаешь, что ты во сне, но когда ты еще продолжаешь его видеть, но уже понимаешь, что это только сон, потому что этого не может быть. Что-то оборвалось и все исчезло… Ах, как я потом корил себя за это. Может быть, если бы не это секундное волнение, не это колебание мысли, не это «не может быть». Это, наверное, смешно, но я долгое время потом чувствовал себя предателем. Зачем я захотел вернуться? Вот что не давало мне покоя.

Юрий Иванович замолчал и отвернулся к обшарпанной больничной стене.

ОТ СУДЬБЫ И ДНК НЕ УЙТИ

В старом парке было немноголюдно и тихо. Олаф остановился, и устало опустился на скамейку. Хотелось просто посидеть в тишине, посмотреть на серое осеннее небо и подумать. Последнее время его преследовали одни неудачи. Это было какое-то катастрофическое невезение. Ему уже третий раз отказали в приёме на работу, не одобрили кредита, друзья внезапно перестали отвечать на его звонки и общаться с ним, но самое обидное было в том, что его девушка, на которой он собирался жениться, неожиданно расторгла помолвку и рассталась с ним. Олаф вспомнил как, она отводила глаза, и так и не захотела ответить, почему передумала выйти за него замуж. Нет, он не мог этого понять и объяснить. Никаких поводов к такому поступку он не давал. Может быть, она полюбила кого-то другого? Но он знал, что это не так. Тогда в чем была причина её отказа? Он закрыл глаза. В памяти Олафа возник длинноволосый странный старик, которого он часто видел, но никак не мог вспомнить где. Может быть в чайной на углу? Или где-то ещё? Тот никогда не стригся и всегда уносил пластиковые стаканчики с собой, если пил чай. Над ним посмеивались и считали его сумасшедшим. Почему Олаф его вспомнил? Внезапно его мысли прервал неизвестный входящий звонок. Глухой трескучий голос деловито назвал его имя и фамилию и переспросил, – он ли это.

Олаф подтвердил, что это он.

­– Что не везёт последнее время? ­– голос незнакомца неожиданно зазвучал нагловато и иронично.

Олаф встрепенулся. – Ну, допустим, а кто вы такой?

– Ты должен помнить меня. Помнишь, месяц назад ты получил письмо, в котором я предупреждал тебя о том, что если ты не переведёшь нужную сумму, то тебя ожидают неприятности в личной жизни и деловой карьере, а также возможны и другие непредсказуемые последствия. Но ты не выполнил условия. Теперь, я даю тебе еще месяц на размышление. Сейчас, когда ты убедился в том, что я не шучу, я думаю, ты будешь более сговорчивым. Я предлагаю тебе перевести всё ту же сумму на указанный ранее счёт, я же удалю всю информацию. А девчонку найдёшь новую, не переживай, этого добра хватает, и если сделаешь всё так как я сказал, то она никогда не узнает, что ты потенциальный психопат и маньяк. Так что, подумай! У тебя ещё целый месяц на размышление. И не держи обиды, у каждого своя работа. Удачи.

– Негодяй, – прошептал ошеломлённый Олаф.

Он вытащил телефон и лихорадочно начал перелистывать все письма, которые он получал за последний месяц.

– Ага, вот оно, – прошептал Олаф, увидев то, что искал. Письмо оказалось в спаме, поэтому он его и не заметил. Олаф открыл послание.

«Так случилось, что я стал обладателем вашей самой личной информации, – вашей ДНК. Не важно, как это произошло. Хотя ДНК нечто очень личное, люди оставляют его повсюду. Когда вы подстригаетесь, вы оставляете его в парикмахерской, в остриженных волосах, когда бреетесь, оно остаётся на лезвии вашей бритвы, отпивая из стаканчика, вы оставляете его на пластмассе вместе со слюной, вы выплёвываете его вместе с жевательной резинкой, выбрасываете его на окурке выкуренной сигареты. Если содержимое вашей ДНК будет украдено и раскрыто, последствия могут быть катастрофическими. К сожалению, для вас, Олаф, это уже произошло. Как я уже сказал, я получил ваше ДНК и, расшифровав его, узнал какие болезни вы унаследовали от ваших предков. Теперь я знаю, что у вас есть склонность к алкоголизму и психическим расстройствам. И ещё очень многое… Эта информация для вас крайне неутешительна. У вас большая склонность к маниакальным расстройствам, вы потенциально опасны. Теперь я смогу передать эти сведения вашим потенциальным работодателям, банкам, и другим структурам, а они очень охотно принимают такую информацию. Хотя всё это незаконно, вы, конечно же, понимаете, что такой бизнес процветает и поощряется на самом высоком уровне, потому что он крайне выгоден. Так что всё отлажено и имеет покровителей. Ах, да чуть не забыл. Вы же собрались жениться. К сожалению, для вас Олаф, это теперь под большим вопросом, так как я могу сообщить вашей девушке, всё, что узнал из вашей ДНК. Но всего этого может и не произойти. Вам всего лишь нужно перевести по указанному счёту двести единиц. По-моему, это сущая мелочь. Если деньги будут переведены на указанный мною счет, даю слово хакера, что вся информация будет безвозвратно стёрта. Если же нет, то не обессудьте. И не держите на меня зла, у каждого свой бизнес в этом мире».

Олаф спрятал телефон в карман и посмотрел на серое хмурое небо. Теперь он всё понял. То, что ещё недавно казалось ему фантастикой, стало явью. И это произошло не с кем-нибудь, а именно с ним. Конечно, он может перевести двести единиц этому негодяю, но стоит ли это делать и где гарантии того, что тот действительно уничтожит информацию, а не продолжит его шантажировать. Идти в полицию было бесполезно. Олаф это знал. Чем ему там помогут, когда его ДНК уже похищен и расшифрован. Да и наверняка полиция связана с мошенниками тысячами невидимых нитей. Он глубоко задумался. А что если ему сменить внешность и фамилию? Олаф поморщился от такой мысли, хотя это был единственный выход в его ситуации. Но вдруг ему пришла странная мысль. А что если посмотреть на всё случившееся с ним с иной стороны? Может быть та информация, которую он только узнал про самого себя не что иное, как его настоящая судьба? Есть ли смысл прятаться от самого сокровенного, что есть у каждого человека, от его ДНК? И поможет ли ему это? Сможет ли он убежать от судьбы? Он давно уже начал сознавать, что с его психикой не всё в порядке. Может быть и правда, что та информация, которую передал хакер его потенциальным работодателям и его бывшей девушке пошла им только на пользу? Да и ему самому тоже? И может быть, в целом общество от этого только выиграло? Он представил, как не справился бы с работой и был уволен, а потом развёлся со своей женой. Всё это, скорее всего, действительно с ним бы произошло. Он снова глубоко задумался и наконец, принял окончательное решение. Теперь он знал, что ничего не будет предпринимать: от судьбы и ДНК не уйти. В памяти Олафа снова возник длинноволосый странный старик, которого он часто видел. Тот никогда не стригся и всегда уносил пластиковые стаканчики с собой, если пил чай. Над ним посмеивались и считали его сумасшедшим. Теперь Олаф понял, что никогда не видел этого старика на самом деле. Это было его будущее, этот старик был он сам.

КОНТАКТ

Чтобы понять, откуда в этом мире

Взялись все бедствия, оружье, войны, ссоры,

Приди тайком в полночный час к воротам бойни,

Прислушайся –

Всё в этом крике, леденящем душу...

Эдуард Витальевич Брунг был ничем не примечательным провинциальным профессором, впрочем, с некоторой претензией на особую своеобразность и исключительность в научном мире. Область его ученых интересов для непосвящённого была темна и непонятна: что-то связанное с древними греками и персами. Правда, древнегреческий язык Брунг знал довольно хорошо и любил похвастаться иногда в кругу знакомых какой-нибудь фразой из античных классиков, произнесенной на языке оригинала. Произношение его при этом было, наверное, и впрямь древнегреческим, поскольку Эдуард Витальевич картавил и очень смешно шепелявил, что впрочем, учитывая его интерес к древним языкам было, как-то естественно и вызывало смех только у несознательных первокурсниц. Впрочем, никто ведь не знает, как звучала речь древних греков. Не знал этого и Брунг, но в глубине души почему-то был убежден, что звучала она именно так, как он и говорил. Это было для него своеобразным утешением. Он ведь и начал учить древнегреческий язык только потому, что хотел уйти от своего шепелявого и картавого голоса. Когда он произносил древнегреческие слова, ему казалось, что голос его обретает свое естественное звучание и тогда его произношение становится нормальным. Иногда ему казалось, что древнегреческий и есть его родной язык, на котором он должен говорить.

У Брунга была жена, кандидат физико-математических наук, женщина нервная, мнительная и обидчивая и сын, застенчивый и стеснительный, как и он сам в детстве. Его карьера развивалась удачно и даже очень. К тридцати годам он уже был доктором наук и профессором, а спустя два года стал заведующим кафедрой. Знали Брунга и за рубежом, благо, что его родственники были иностранцами. И все, казалось бы, пророчило ему безоблачное будущее: окончательное признание его научных трудов, новые гранты, а в старости, – звание заслуженного профессора, большую профессорскую пенсию, почет и уважение коллег. Ну а после смерти - торжественные похороны в здании родного университета с траурными трафаретными речами и, конечно же, - профессорское место на кладбище. Но все испортил один странный случай… Это произошло летом, когда Брунг отдыхал на своей загородной даче с женой, тёщей и сыном. После солнечного и жаркого дня выдался тихий, но душный вечер. Все окна в небольшом дачном домике были открыты настежь, но это не помогало. Духота стояла невыносимая. Члены семейства Брунга кое-как уснули, но сам он заснуть не мог. Откинув легкую простыню, и одев майку и шорты, он вышел на улицу. Была уже глубокая ночь, но небо было совсем светлое и звезды были едва различимы. Но одну он заметил хорошо. Звезда была необычайно яркой и быстро перемещалась по небу. Брунгу даже показалось, что она приближается. Профессору почему-то вдруг стало не по себе, и он отвел взгляд от неба и опустил глаза. Было тихо, только недалеко слышался плеск реки. Внезапно его что-то оглушило и ослепило. На мгновенье ему показалось, что это долетела и врезалась прямо в него та самая звезда, которую он видел в ночном небе. То, что произошло потом, навсегда изменило его жизнь. Он увидел длинный узкий каменный коридор, ярко освещенный большими лампами. Откуда-то издалека, шлепая босыми ногами по гладким каменным плитам, устилавшими пол, показалась небольшая группа людей, женщин и мужчин разных возрастов, но больше молодых и здоровых. Все они были совершенно голые. Некоторые женщины держали за руки своих детей и боязливо жались к мужчинам. На их пути показались странные существа, облик которых Брунг не мог различить. Они внимательно осматривали людей и после досмотра каждому на шею вешали большую блестящую железную бирку, жестом указывая, куда двигаться дальше. И тут Брунг захотел вскрикнуть, но не смог. Среди ожидавших досмотра у «ветеринаров», профессор ясно увидел свою жену, тёщу и ребенка. Все это Брунг видел как наяву, но сам там не присутствовал. Во всяком случае, он ничего не мог сделать. Все его существо было как один мозг со зрением, наблюдающий за тем, что происходит. Жена его тряслась мелкой дрожью, видимо от холода и нервно сжимала руку ребенка. Брунгу было очень неприятно видеть жену в таком виде, голой, с грязной головой и трясущимися руками, да еще рядом с тещей, безобразно толстой, неуклюже переминавшейся, словно пингвин, с ноги на ногу. Только сейчас, при свете ярких больших ламп, Брунг заметил, как неприятно смотреть на голые человеческие тела, и какими беззащитными выглядят его жена и теща. Наконец очередь дошла и до них. Брунг не мог закрыть или отвести глаза и видел как его жена, с матерью и сыном проходят отвратительную процедуру осмотра. Но это было еще не самое ужасное. Существа, осмотрев пожилую женщину, показали что-то жестом другим своим товарищам, грубо оттолкнув ее в сторону. По-видимому, она не годилась для чего-то и её отбраковывали. Резким ударом по голове женщине раскроили череп и оттащили окровавленный труп в сторону. Этой же участи подверглись еще несколько пожилых женщин и мужчин. Остальных, прошедших осмотр, погнали дальше. Теперь Брунг видел как его жена и ребенок, онемевшие и трясущиеся от ужаса с крупными железными бирками на шее, обреченно брели по каменному коридору, ослепленные ярким светом. Внезапно коридор закончился, и люди оказались в большом просторном помещении, где с потолков свешивались длинные тонкие трубы. Здесь людей остановили. С потолка из труб резко хлынула теплая вода, омывая и согревая замершие в недрах каменных сводов обнажённые человеческие тела. Минут пять теплые тяжелые струи воды омывали несчастные жертвы, после чего большие железные двери в стене начали разъезжаться и показался ещё один коридор, но теперь уже узкий настолько, что здесь можно было идти только по одному. Чуть оживившаяся после тёплой воды толпа, побрела в этом направлении. Снова захлопали сырые подошвы по каменному полу, но теперь в узком жерле каменного туннеля несчастные шли по одному, соблюдая определенное расстояние. Тоннель оканчивался двумя раздвижными створками, похожими на кабинку лифта. Туда каждый проходил по одному и двери за ним закрывались. После этого, минуты через три, двери вновь открывались, и кабинка впускала следующего. И тут Брунг увидел, что же там происходит. К его ужасу он увидел, что в кабине огромный разряд тока поражал человека, которого быстро оттаскивали серые существа. Затем он увидел самое страшное. На его глазах в кабину, шлепая босыми ногами по металлическому полу, зашли его жена и сын. И тут же, пораженные мощным разрядом электрического тока, они беспомощно повались, неестественно дергая руками и ногами. Серые существа подхватили их еще дергающиеся тела и потащили к двигающемуся конвейеру поблизости. С ужасом наблюдая за происходящим, Брунг увидел, как резко отбросили в сторону его ребенка, в кучу, где виднелись тела еще нескольких детей, а его жену, перевернув вверх ногами, еще чуть подрагивающую всем телом, подвесили за задние ноги на подвесной путь. Там, все еще подрагивая неестественно свисающими грудями, ее тело медленно начало двигаться в сторону большого просторного помещения похожего на производственный цех, вместе с другими телами, подвешенными за задние ноги. Тела двигались медленно, изредка вздрагивая, а затем их снимали с подвеса и плашмя кидали на большие металлические столы. Но перед этим они получали еще один мощный разряд тока, чтобы организм стал окончательно неподвижным. То, что увидел Брунг дальше, было самым ужасным. Около десяти серых существ окружали каждое снятое с подвеса тело и начинали снимать с него кожу. Это был долгий и трудоемкий процесс, но каждый из серых, существ выполнял определенную операцию, поэтому все шло ловко и слаженно. Профессор увидел как тело его жены, с уже ободранной кожей, начали потрошить, извлекая внутренние органы. Он увидел, как отлетели в сторону красные ошметки её внутренностей, слившись в единое отвратительное месиво, составлявшее кучу из потрохов других людей. Затем то, что осталось от его жены, свалили на другой стол, где тело начали распиливать вдоль позвоночника, а потом на мелкие куски, упаковывая их в целлофан. Целлофановые пакеты быстро кидали на конвейер, и они исчезали в глубине другого длинного коридора, где их ловко подхватывали и расфасовывали по ящикам. На мгновенье чудовищное видение растаяло, но вскоре перед глазами профессора мелькнули полки супермаркетов, где лежали пакеты с расфасованным человеческим мясом. Вокруг бойко сновали покупатели, состоявшие из обыкновенных граждан…

Очнулся профессор от страшной вони и тошноты. Кругом него сновали испуганные люди в больших грязных фартуках и резиновых сапогах. Кто-то кричал, чтобы вызвали скорую помощь и полицию. Вокруг Брунга висели разделанные туши животных, на которых он старался не смотреть. Подхватив за руки, его вывели на свежий воздух и опустили на траву. Как он оказался на скотобойне, расположенной в тридцати километрах от его дачного поселка, он объяснить не мог. Рабочие только разводили руками, – такого они еще не видели, – он как с неба свалился. Уже позже, в психиатрической клинике, этому было придумано объяснение, что он в бессознательном состоянии пробрался туда самостоятельно. Но он-то знал, что это было не так. Потом была испуганная жена, родственники. Его навестили коллеги. Он и сам хотел бы считать это временным помешательством. Версия о переутомлении поначалу всех устроила, но мясо профессор есть перестал. Это раздражало его жену и тещу. Все те насмешки, которые он когда то слышал о вегетарианцев, посыпались и на него. Но он просто не мог больше есть ничего мясного. Это сильно затруднило его жизнь. Его переставали понимать ...

– Тебе нужно пройти лечение у психиатра, – сказала ему жена после очередного разговора о мясной диете. – Так больше продолжаться не может.

Он грустно вздохнул и посмотрел куда-то в сторону.

– Знаешь, – произнес он тихим голосом, – мы делаем из наших детей людоедов с самого рождения. Все эти детские корма, составленные из мяса …

– Перестань, – резко оборвала его жена. – Никто не делает из детей людоедов. Животные не люди, они все равно погибнут, их поедают хищники, они умирают от естественных причин.

Она закрыла глаза и попыталась успокоиться.

Ты просто не здоров, понимаешь? – уже тихо сказала она. – Это просто нужно лечить.

Он отрицательно замотал головой.

– Наслаждение от вкуса, вот единственная причина поедания животных. Я не сужу тех, кто делает это, но я не хочу быть к этому причастен. Да, они не люди, но они высокоорганизованные существа. Они так же чувствуют и любят своих детей, как и мы. И мы просто сильнее и умнее, поэтому и едим их. Но можем ли мы считать себя разумными после этого…

Он заметил на лице жены кривую улыбочку. Он знал, что она сейчас подумала в ответ на его слова о разуме. «Можно ли считать разумным его» … – вот, что она подумала.

– Что ты предлагаешь? – нервно усмехнулась жена, перебивая его. – Что? Не есть мясо, перестать защищаться от хищников, не убивать комаров и насекомых, перестать дышать и ходить, ведь мы можем ненароком кого-нибудь уничтожить, наступив на какую-нибудь букашку, или вдохнув какую-нибудь мушку, а ведь это тоже жизнь. Да, да, жизнь! А ты что предлагаешь? Умереть с голоду? Исчезнуть? Сгинуть с Земли?

– Я не знаю… – Брунг поморщился как от сильного неожиданного холода и пожал плечами. – Ты упрощаешь. Я говорил о высокоорганизованных животных, которые способны чувствовать и страдать. Пусть они живут в заповедниках или пасутся на лугах, удобряют почву для новых посевов… Пойми, я хочу сказать, что люди не вправе уничтожать высших животных, если это напрямую не угрожает их жизни. Регулировать их численность, если это нужно для общей пользы, возможно, но только в крайних случаях. В остальном же уничтожать животных для поедания это тоже, что заниматься каннибализмом. С этого начинается преступный человеческий антропоцентризм, полагающий, что все остальные животные низшие существа, и дающий право на их уничтожение. Это роднит антропоцентризм с фашизмом и национализмом. Возможно, все корни человеческой ненависти, жестокости, невежества и агрессии в этом потребительском отношении к себе подобным. Нужно радикально изменить сознание, изменить отношение к миру и всем живым существам. Иначе в мире ничего не изменится. По-прежнему, будут войны и социальные потрясения. По-прежнему, люди будут разделены по национальному, религиозному и государственному признаку. По-прежнему, будет продолжаться война всех против всех. И лицемерное понятие «гуманизм» нужно заменить каким-то иным понятием, исключающим главенство только человеческих существ над всякой иной тварью. Пусть это будет «витализм», как признание приоритета не только человеческой, но и всякой иной жизни, или «сапиентизм», как призыв относиться ко всякому живому существу исходя из понятия разума, а не желудка. А что касается мясной пищи, то ее ведь можно выращивать искусственно. Из клеток тех же коров, свиней и кур. И тогда отпадет необходимость в этих чудовищных скотобойнях, и бесчисленных конвейерах смерти, жестоко и цинично уничтожающих миллионы живых существ, требующих, вопиющих о сострадании…

Он посмотрел на жену, но она отчуждённо смотрела в сторону. Ему показалось, что он говорил в пустоту. Теперь он снова почувствовал как растет отчуждение к когда-то близкому ему человеку. Жене были не приятны эти разговоры. Но Брунг упорно возвращался к ним.

– Неужели ты не понимаешь, что я испытал, что увидел там… – говорил он ей с мольбой, надеясь на сочувствие, но натыкался на взгляд, полный раздражения и недовольства, граничащий с ненавистью и презрительной жалостью. Он чувствовал, что его жена начинает тяготиться им, что ей неприятно его присутствие.

Однажды в очередном разговоре Брунг попытался вновь найти сочувствие. Глаза его наполнились слезами, он смотрел на жену, как смотрят на строгого судью, ожидая снисхождения. Он хотел рассказать ей все… Но увидев ее глаза, он опустил голову и плечи и застыл. Она смотрела на него с ненавистью и злобой, так будто он чем-то оскорбил ее или сделал неприличный жест.

«Это было бы уже слишком», – подумал он о своем порыве рассказать жене о том, что он видел там, на скотобойне. «Нет, я не могу рассказать ей. Это означало бы полное сумасшествие».

Вскоре Брунг все же послушался жену и решил лечиться. Нашелся и знакомый психиатр, тоже профессор, который вводил его в гипноз, говорил много глупостей, но так ничего и не добился. Так казалось Брунгу. Он понемногу начал терять интерес к жизни. Невозможность ничего изменить, вот что его угнетало больше всего. Профессор понял, что человечество – это маленький ребенок, который привык, что ему рассказывают сказки с хорошим концом. Но как только сказка становится страшной, ребенок закатывает истерику и снова хочет хорошего конца. Он не может, а главное не хочет понять страшную сказку, – правду жизни. Вся человеческая цивилизация построена на таких сказках. Но когда-нибудь ребенок вырастает… А вот человечество похоже не повзрослеет никогда, потому что оно думает, что только оно имеет право на существование, потому что ему так хочется. Человечество не хочет понять, что в его силах прекратить страдания миллионов живых существ, потому что природа наделила его разумом…

Вот только не потерял ли он его сам? Брунга положили на обследование. Нет, он не лежал в одной палате с буйными психами, он лечился в элитной клинике. Здесь было хорошо, чисто. Все были вежливыми. Слишком уж вежливыми… Его навещали. Жена, сын, родственники, коллеги. Жена смотрела на него как на ребенка, который наконец-то взялся за уроки. Сын отвечал односложно и отворачивался. Брунг вспомнил, что он и сам, делал так в детстве, когда они навещали одного старого родственника, который ходил под себя. Родственники смотрели недоверчиво и с сочувствием. Это было противно Брунгу. Пришел и его хороший приятель, шутник и балагур, специалист по эллинизму, Леонид Олегович Белькевич. Они долго говорили ни о чем, Белькевич, тоже молодой профессор, много шутил, даже дурачился, вспоминая свою недавнюю поездку на международную конференцию в Осло. Но разговор все время как-то вдруг утихал и обрывался. Говорил только Белькевич, а Брунг односложно отвечал или молчал. Наконец эллинист стал серьезен.

– Слушай, дружище, что действительно, все так плохо? – Брунг увидел как глаза друга стали вдруг серьезными, внимательными и заботливыми.

«Если бы вот так смотрела она», – с тоской подумал Брунг, подумав о жене.

– Да вроде того…– Брунг безнадежно махнул рукой. Он помолчал, а потом вдруг встрепенулся.

«Надо рассказать ему», – подумал Брунг. – «Да, да, именно ему».

– Я ведь не рассказывал, – начал он робко, не теряя из вида понимающих глаз друга, словно это были не глаза, а два веселых ярких огонька в темной непролазной ночи.

– То, что я там увидел, я еще некому не рассказывал…

Ему показалось, что Белькевич едва кивнул, обещая выслушать. Он не терял его взгляда, он был теплым, понимающим.

– Может быть, расскажу только тебе это…

Он начал очень медленно вспоминать события душного летнего вечера, когда он вышел на улицу и посмотрел на небо.

– А потом я оказался там… – И он поведал другу дрожащим, прерывающимся голосом то, что видел, и как он очнулся.

Белькевич смотрел на него все также тепло и понимающе, но теперь он задумался.

– Что ты сам думаешь об этом? – спросил он тихо.

– Я не знаю, – равнодушно ответил Брунг. – Я много думал об этом, но объяснение этому не нахожу. Вернее, есть только одно: я действительно сошел с ума… – Брунг пожал плечами и с улыбкой посмотрел на своего друга. Но Белькевич был все также серьезен.

Брунг устало потер лоб. – Хотя одно объяснение у меня все же есть. Да, наверное такое бывает… Вот и врач сказал... Хотя я и не думал об этом никогда раньше, но так бывает. Я мог бессознательно сесть в электричку и доехать вечерним рейсом до скотобойни. Там я мог потерять сознание. Все, что я видел это бредовые галлюцинации. И все же…

– И все же? – настороженно переспросил друг.

– И все же я не верю в это объяснение. А других нет.

– Послушай, но может не стоит делать из этого трагедию, – спокойно проговорил Белькевич и беспечно посмотрел на Брунга. – В мире полно вегетарианцев, это вполне нормально…

Брунг решительно покачал головой, прерывая друга.

– Мир изменился для меня. Я теперь по другому смотрю на людей… Нет, я не никого не сужу, но… в общем, это трудно объяснить. Это надо пережить. Я понимаю, что это глупо, но для меня теперь одно главное. Не участвовать во всем этом. Не есть мясо, понимаешь? – он решительно взглянул на Белькевича. – Я никогда раньше не думал об этом. Не знал, как построена технология убийства на скотобойнях. То, что я увидел, было простой заменой животных людьми. К тому же там были мои близкие родственники. Я видел все это как наяву. Это было ужасно и отвратительно.

Белкевич едва заметно кивнул головой и снова задумался.

– Но даже и не это… – Брунг рассеянно посмотрел в сторону. – Я не знаю, как мне дальше с этим жить… Если бы я был один, а у меня ведь ребенок и жена… – он произнес последнее слово с обидой в голосе.

– Но главное, я не знаю, как мне дальше с этим жить…

Расстались они с Белькевичем тепло. Брунга радовало, что он не смотрит на него как на сумасшедшего. Это для Брунга было самым главным. Но когда Белькевич ушел, Брунг вновь остался наедине со своими мыслями. А его мысли были все о том же.

Речь шла о моральном праве. Если принимать, что у всего живого общее происхождение и человек не исключение, а Брунг разделял это мнение, то у этого самого человека нет морального права уничтожать животных и употреблять их в пищу. В противном случае, чем он сам отличается от животных? Но у многих был на это ответ. И он знал какой: животные не люди, поэтому их можно употреблять в пищу. И не только. На них можно ставить опыты, испытывать новые лекарства, прививать любые болезни, резать по живому. Можно отрезать головы и потом снова пришивать. А можно пришить сразу две головы и посмотреть, что же из этого выйдет и объявить это научными экспериментами во благо людей. Но людей ли… Но на самом деле это мнение большинства основывалось на простой истине, о том, что им хочется кушать, и едим мы, а не вы, потому что мы просто сильнее. Точно так говорили и нацисты, провозглашая себя высшей нацией и объявляя других нелюдями. Но Брунг понял, что принять подобное положение он не может. Он знал, что многим это казалось смешным. Он и сам раньше в душе смеялся над такими же людьми.

Чтобы понять, откуда в этом мире

Взялись все бедствия, оружье, войны, ссоры,

Приди тайком в полночный час к воротам бойни,

Прислушайся –

Всё в этом крике, леденящем душу...

Что это было за стихотворение, он не знал. Но оно само собой возникло в его памяти. Может быть, он где-то его слышал?

Да нет, это просто сумасшествие. Теперь он знал точно – он сумасшедший. Родственники и жена все реже посещали его. Он ждал Белькевича. Это был единственный человек, который, как показалось, Брунгу понял его. Только чем он мог ему помочь? Еще раз выслушать его бредовые рассказы? Нет, ему никто уже не поможет. Наконец пришла жена и без сына. Разговор не клеился, и он спросил про Белькевича. Жена как-то странно посмотрела на него и сказала, что он забрал его ставку. Брунг почему-то не поверил жене, но спорить и спрашивать больше ничего не стал. Он подумал, что она просто хочет его позлить, потому что Белькевич один, кто ему посочувствовал. Брунг еще отстраненно слушал жену, но в душе его он разговаривал не с ней, а с Белькевичем. Когда она ушла, он этого даже не заметил.

«И почему люди так жестоки», – подумал он. «Почему они, единственные из всех существ на Земле, так любят причинять страдания себе подобным? Аберрация разума? Должно ли это означать, что неразумные твари имеют больше прав на существование»?

Он не хотел больше никого видеть. Он давно уже перестал смотреть что-либо и слушать.

В один из дождливых вечеров он почувствовал, что должно произойти что-то необычное. На улице стоял какой-то странный гул, но Брунг подумал, что это просто шум дождя. Несколько раз ему показалось, что на улице кто-то кричит. Потом все стихло. Брунгу показалось, что стало очень темно. Он попробовал включить свет, но электричества не было. За окном, как показалось профессору, также стояла непроницаемая мгла. Внезапно странная мысль пронеслась в его голове.

– Может быть это они…

Он почувствовал, что если это так, то он все душой с ними. Странно, но он поймал себя на мысли, что он больше не хочет причислять себя к роду человеческому и испытывает к людям только отвращение. Брунг встал и медленно зашагал по палате, прислушиваясь к непонятному шуму на улице.

– Могу ли я считать себя предателем? – проговорил тихо, ощущая, как дрожат его руки.

– Но можно ли считать себя предателем, если ты среди убийц? Предавая убийц, можно ли оценивать данный поступок, исходя из традиционных моральных ценностей? Нет, и еще раз нет. Все здесь ложь – закон, право, мораль. Это законы сильного. Сильный правит в этом мире по своему усмотрению. А когда им становится страшно, они вспоминают о морали и законе, – он нервно рассмеялся и зашагал быстрее.

Шум за окном нарастал, но он не отодвигал шторы. Где-то вдалеке послышались раскаты грома и световые вспышки. На шторах заиграли зловещие тени. На мгновенье Брунгу показалось, что за шторами он видит щупальца гигантского осьминога.

– Нет, нет, – закрывая лицо руками, прошептал Брунг, – они не должны быть такими. В следующее мгновенье он услышал треск разбитого окна, невероятно яркий свет залил его комнату…

Когда он проснулся, яркий солнечный свет весело играл на стенах его комнаты.

«Может быть, это действительно просто сумасшествие», – подумал он глядя на светлые радостные солнечные блики на стене. «Подтверждение тому этот сон, который я видел. Может быть, и тогда был просто сон? Но как я попал туда, на скотобойню? Помутнение рассудка породило бессознательные действия?»

Он снова задумался.

Его мысли прервал телефонный звонок. Это был Белькевич.

– Привет, – услышал он привычно бодрый, но какой-то напряженно взволнованный голос товарища. – У меня есть для тебя кое-что интересное.

– Про ставку? – пробубнил Брунг и ему, почему -то стало стыдно.

– Про какую еще ставку? – удивился Белькевич.

– Нет, нет. Это я так, ­– Брунг кашлянул, – так что ты хотел сказать?

– Ты ведь совсем не интересуешься новостями в последнее время? – быстро спросил Белькевич.

– Да, ты прав, я отрезал себя от внешнего мира, – тихо ответил Брунг.

– А что?

– Оказывается в тот вечер, когда ты оказался на скотобойне, туда кое-что упало, – взволнованно проговорил Белькевич.

– Сначала думали что метеорит, но потом оказалось что это кое-что поинтереснее. Приехали специалисты, посмотрели и очень удивились, потому что это было что-то вроде капсулы. Капсула немного была оплавлена, при прохождении из космоса в атмосфере земли она горела, но внутри явно что-то было. Сначала хотели все это засекретить, но когда открыли и посмотрели, поняли, что это наше, земное. Правда, было немного непонятно, как оно тут оказалось. Но, тем не менее, страх прошел, и сегодня они официально объявили, что нашли в капсуле позолоченный диск с Вояджера, который американцы отправили еще в семидесятые годы, для представителей внеземных цивилизаций. Но когда немного подумали, вдруг поняли, что все это очень уж подозрительно. Но было уже поздно. Да, и очень хорошо, что они сразу не поняли, что это означает! А означает это, что первый контакт состоялся! Правда, весьма своеобразным способом, но все же это так. И ты имеешь к этому самое непосредственное отношение.

– И они вернули нам этот диск, швырнув его прямо в скотобойню, чтобы показать нам кто мы такие на самом деле, и на каком уровне пока находимся, – тихо произнёс ошеломлённый Брунг.

– Да, именно, дружище, именно! – нервно засмеялся Белькевич. – А ты вспомни, что записано на этом диске. Там есть очень многое: приветствия на всех языках, земные звуки, спортивные игры. Но там нет только одного: правды жизни, – нет сцен насилия, войн, голода, нищеты, всего того, что является неотъемлемой частью нашей цивилизации. «Это визитная карточка планеты Земля», – так они говорили, а на самом деле плоть от плоти нашей земного тщеславия и желания пустить пыль в глаза и создать гламурный рекламный проспект. Это не реальная Земля, это красивая картинка для потребителя. Вот только здесь мы и ошиблись, потому что космос это не супермаркет, где можно в красивую обертку завернуть шоколадку, напичканную смертельными добавками и подсластителями. И они просто вернули нам обратно наш дешёвый гламурный рекламный проспектик, непонятно для кого предназначенный.

– А что говорят официально об этом? – глухо спросил Брунг.

– Говорят всякую ерунду, – засмеялся Белькевич. – Говорят, что каким-то образом часть Вояджера оторвалась от аппарата и вернулась обратно на Землю. Говорят о каких-то приливных гравитационных полях, которые вернули обратно часть Вояджера, о странной случайности. Но всё это ничего кроме смеха естественно не вызывает. Это не могло быть случаем. И ещё то, что видел ты. Всё это, несомненно, звенья одной цепи.

– Но как мы можем доказать это… – отозвался Белькевич. – И почему здесь, и почему я?

– Боюсь, это трудно будет объяснить… – задумчиво произнёс Белькевич. Но кое-что мы уже поняли…

ВИРУС СОВЕСТИ

Господин Эдвард Конст проснулся в хорошем расположении духа. Сегодня ему предстояла небольшая процедура, которая должна была улучшить его память. Процедура предстояла нетрудная, – всего лишь закачать в мозг новое приложение, выхода которого он давно ждал. Конст еще ночью скачал его из Ворднета, но закачать его в мозг решил только утром. Приложение было платным, и стоило совсем не дешево, но Конст знал цену таким штучкам, – для его работы это была незаменимая вещь. Ему было далеко за двести. Многие органы его организма, износившиеся за долгие годы жизни, как и у большинства обитателей Верхнего города, давно были заменены на искусственные. Пластика лица и тела позволила прекратить их старение в тридцатилетнем возрасте. Поэтому внешне Конст выглядел, как мужчина в самом расцвете сил. Его жене тоже было за двести, но она имела внешность двадцатилетней девушки. Головной мозг представлял что-то среднее между биологическим и кибернетическим образованием, позволяющим без труда закачивать или удалять лишнюю информацию. Но все равно с годами память Конста, пожилого (а как же иначе, прожитые годы давали себя знать) университетского преподавателя, явна начала сдавать. А материал, который он вводил в оборот на своих лекциях, удваивался.

Выполнив все утренние процедуры и пожелав своей супруге миссис Конст доброго утра, Эдвард Конст приступил к закачиванию приложения «More Memory» в свой мозг. Он одел на голову что-то вроде шапочки с наушниками, активировал экран своего рабочего стола, нашел скаченное вчера вечером приложение и запустил команду «Закачать в мозг». Затем он спокойно расположился на диване, ощущая лишь слабое покалывание в области затылка. Внезапно он почувствовал странный дискомфорт, но это было лишь минутное ощущение. Когда процедура была закончена, профессор ощутил прилив сил и бодрости. Он прочел несколько страниц своих лекций и повторил все это в точности до последнего слова. Результат был поразительный! Это и нужно было Консту. День был воскресный, на улице буйствовал весенний солнечный апрель и он решил прогуляться. Правда супруга Конста посоветовала одеться потеплее, поскольку ей показалось, что ветерок был довольно прохладный. Поэтому она повязала ему на шею шарф и набросила на плечи легкий плащ. На улице и вправду цвела весна. Небо было безоблачно-голубым, на клумбах появились первые цветочные радуги, стекла супермаркетов и многоэтажек блистали рыжим золотом отраженного солнца. Все куда-то спешили, и было шумнее обычного. У Конста даже слегка закружилась голова. Пару раз у него появлялось желание присесть, но он решил продолжить прогулку. Затем произошло что-то странное. Радужное настроение сменилось какой-то тревогой. Конст даже подумал о том, не забыл ли он чего-нибудь сделать сегодня. Приложение работало только в определенных рамках запоминания текстов, но память Конста оставалась несовершенной. Да и возраст давал о себе знать. Конст снова задумался, стараясь припомнить, не забыл ли он чего-то, но чувство тревоги не покидало его. Пару раз он почему-то задержал свой взгляд на лицах худых, изможденных прохожих, попавшихся ему навстречу.

«С ними явно что-то не так», – почему-то подумал Конст, хотя раньше никогда не обращал внимания на таких людей. Странное чувство тревоги усиливалось. Он даже хотел позвонить миссис Конст, но решил не тревожить ее. Больше того, сам не понимая того, что делает, он отключил свой сейфик. Подчиняясь какой-то странной силе, он продолжал путь в направлении Нижнего города. Все чаще среди толпы он видел плохо одетых, устало бредущих в одном направлении с ним прохожих. Некоторые из них с любопытством, а некоторые с заметной неприязнью смотрели на него. День уже клонился к закату, и заходящее солнце медно-красными отблесками витрин и окон слепило глаза. Консту эта картина показалась зловещей. Наконец, впереди показались Большие ворота. Так называлась система проходного комплекса ведущего в Нижний город, представлявшая собой нечто похожее на вход в метро. Неожиданно он заметил, что окончательно смешался с толпой бедных граждан, уныло бредущих к входу в Нижний город. Каждый из них протягивал ладонь правой руки и прикасался к специальным экранам, установленным недалеко от входа. Один из полицейских из постоянного оцепления с удивлением покосился на Конста. Сказав что-то своим коллегам, он медленно направился к нему навстречу.

– Добрый вечер. Сержант Линдгрен, – представился полицейский. – С вами, все в порядке? – он внимательно посмотрел на Конста.

– Да, да… – нерешительно ответил Конст.

– Вы направляетесь в «Нижний Город»?

– Да, я хочу посмотреть на него. Я никогда там не был.

– Можно ваши документы? – Полицейский протянул сканирующее устройство, и Консту пришлось приложить ладонь.

– Профессор, Конст? – уважительно переспросил полицейский. – Вы уверены, что хотите пройти «Ворота»?

– Да, это… это в ознакомительных, научных целях, – Конст неуверенно посмотрел на сержанта.

– Вы имеете право туда пройти, но должен предупредить вас, это не безопасно. Скоро ворота будут закрыты, и если вы не успеете вернуться, вам придется провести ночь в Нижнем городе. У вас есть там знакомые?

– Видите ли… – Конст потер лоб. – Это ознакомительная прогулка. Я вернусь еще до закрытия ворот.

– Дело ваше. – Полицейский пожал плечами. – Но будьте осторожны. В случае какой-либо угрозы для вашей жизни, мы вряд ли сможем вам помочь. Он уже хотел отойти, но остановился.

– Нижний город живет по своим правилам. Помните об этом. Я предупредил вас!

Конст кивнул головой и решительно направился туда, куда направлялся людской поток, к воротам Нижнего города. Он шел теперь уже очень плотно среди этих плохо одетых, пахнущих потом людей и переживал странное чувство, какое раньше он никогда не испытывал. Кто-то с интересом, а кто-то с ухмылкой рассматривали его широкий зеленый шарф, неестественное лицо, потно обтягивающие его толстые ляшки клетчатые штаны и ярко оранжевый свитер. Он уже и сам не понимал, куда и зачем идет. Он встал на эскалатор, и вместе с десятками других людей стал медленно опускаться вниз. Постепенно солнечный свет сменился электрическим освещением и профессор увидел, что вокруг него на стенах появились странные граффити. Чего тут только не было: и причудливые грифоны, и странные чудовища с человеческими телами и звери с оскаленными мордами. Одна из надписей, самая яркая и большая гласила: «Добро пожаловать в ад»! Наконец он ступил на тротуар Нижнего города. Широкие улицы поразили его своей унылостью. По сути это было похоже на метро, только наряду с поездами, курсировавшими в разные стороны, тянулись ряды серых похожих друг на друга домов в пять этажей и небольшие супермаркеты. Он еще некоторое время шел вместе с остальной массой людей, но затем понял, что остался почти один. Почти все, кого принес сюда людской поток вместе с профессором, быстро разъехалась на поездах, а те, кто жили недалеко, разбрелись по своим домам. Странное чувство по-прежнему не оставляло Конста. Он уже совсем не понимал, почему он здесь и что здесь делает. Какой–то убогий старик медленно направился к нему, воровато оглядываясь по сторонам.

– Я хотел бы обратиться к вам, – тихо проговорил он, заглядывая робко в глаза Консту. – Видите ли, мне нужна помощь. Он снова оглянулся и еще ближе придвинулся к Консту, тряся грязной бородой у самого лица профессора. – Я говорю, мне нужна ваша помощь, – уже уверенней и громче сказал он.

– Да, да … – неуверенно сказал Конст, отодвигаясь от старика. – А сколько вам нужно?

– Сто, – резко и зло произнес старик, снова подвигаясь к профессору.

– Хорошо, хорошо, ваш номер? – Конст достал свой сейфик.

Старик с дрожью в голосе от волнения, словно боясь, что Конст сейчас исчезнет, пробубнил свой ПИН: Персональный идентификационный номер. Конст тут же перевел ему сто единиц. Старик, получив извещение, быстро побрел прочь, все так же воровато оглядываясь. Зайдя за дом, он вытащил свой потертый и потрескавшийся сейфик и еще раз удостоверился в получении суммы. Конст увидел, как старик посматривал на него из-за угла, разговаривая с какими-то подошедшими к нему людьми. Среди них он увидел худую женщину, с грязными светлыми волосами, которая быстро направилась к нему. Подойдя, она стала объяснять, что ее детям нужна срочная операция и попросила Конста перевести ей сто единиц. Конст, повинуясь какой-то странной силе, перевел деньги и женщине. После этого компания старика начала увеличиваться. К профессору подходили все новые и новые люди и просили перевести им деньги. Конст безропотно переводил им деньги, пока не услышал грубый мужской голос. Конст услышал отборные ругательства и увидел здоровенного детину, обросшего щетиной в потрепанной красной футболке и синей выцветшей бейсболке. Он разогнал толпу желающих получить помощь и с удивлением уставился на Конста.

– Эти ублюдки совсем тебя обчистят. А ты и рад стараться? Ты что, дурак? Откуда ты здесь взялся? – здоровяк продолжал рассматривать Конста. Он чуть пошатывался и от него шел запах пивного перегара.

– Нет, просто такого я еще никогда не видел. А мне не ты не переведешь пару сотен? Я тоже очень сильно нуждаюсь в деньгах, – парень загоготал и похлопал профессора по плечу. – Пойдем-ка, присядем, и ты мне все расскажешь.

Они присели на пластиковую скамью, возле заплеванной и закиданной мусором остановки.

– Ну, – проговорил парень и вопросительно посмотрел на Конста.

– Меня зовут Конст, – представился профессор. – Знаете, я никогда раньше не задумывался над тем, что существуют бедные люди, существует несправедливость, –Конст нервно потер лоб, – я слышал про стыд, но никогда его не испытывал. В юности я пробовал читать Льва Толстого, но мне показалась тогда, что этот человек просто сошел с ума. Он ведь иногда ходил по улицам и раздавал бедным деньги.

– Прямо как ты сейчас? – толстяк ухмыльнулся и откупорил пластиковую банку пива. Отхлебнув добрую половину банки и крякнув от удовольствия, он протянул ее Консту.

– Нет, нет, спасибо, я не пью, – Конст обиженно отстранился от толстяка.

– Ну и что хочешь сказать, что в тебе заговорила совесть? – ухмыльнулся здоровяк.

– Это очень странно. Я никогда раньше не испытывал подобного чувства, – профессор потер лоб рукой. – А сегодня я вдруг остро ощутил, что и я несу ответственность за то, что существует бедность и нужда.

– И поэтому начал раздавать деньги этим бездельникам? – здоровяк внимательно посмотрел на Конста. – А ты уверен, что ты здоров? По мне так все в мире закономерно, – он снова отхлебнул пива. – Мы, «шахтеры»1, не зря тут оказались. Все кто здесь, под землей, в том числе и я, не очень-то блещут умом и трудолюбием. Вот и все. А там, наверху, не хватает всем места под солнцем. Так было и так будет. Это закон природы.

– Нет, нет, вы не правы, – замотал головой профессор. – А как же эта унизительная процедура, когда все «шахтеры», как вас называют, должны до восьми вечера покинуть верхний город, и отсканироваться об этом. А те, кто этого не сделает, платит штраф. Я уж не говорю о тех «шахтерах», которые не работают в верхнем городе, и поэтому вообще не имеют право появляться наверху.

Здоровяк махнул рукой.

– А по мне так это правильно. Мы, «шахты», не умеем себя вести. Поэтому мы и очутились здесь. Нужно сказать спасибо демократии за то, что она не позволила каждому ввентить дополнительный чип, который бы нас полностью контролировал. Либер-правые ведь хотели этого. Вот этого бы я не вынес. Представляешь, ты пошел в толчок, а за тобой наблюдают. Мы же все-таки не скотина. – А так, жить можно! – толстяк улыбнулся и допил остатки пива, отшвырнув пластиковую банку в сторону.

– Кстати, мы так и не познакомились. Как там тебя… ? Корбс, Корнст?

– Конст, – поправил толстяка профессор. – Профессор Конст.

– О, профессор! – Здоровяк похлопал Конста по плечу. – Вот уж не думал, что проведу сегодняшний вечер в компании с профессором.

– А мы, «шахты», люди простые, меня зовут Мей. Он протянул руку и ощутил потную мягкую ладошку профессора.

– Слушай, профессор, – Мей удивленно посмотрел вокруг. – А ведь уже давно ночь. Здесь постоянно горят фонари, поэтому не заметно, когда становится темно. Я живу тут недалеко, а тебе придется переночевать на скамье. До пяти утра ворота не откроют. Позвал бы я тебя в гости, но ты ведь не пьешь… Ну ладно, будь здоров и смотри больше не сори деньгами. Это бесполезно, точно тебе говорю. Ты им ничем не поможешь… И вообще совесть это просто психическое отклонение. Вроде внезапного сумасшествия или нервного припадка. Хотя…

Он сдвинул бейсболку и остановился, как будто задумавшись о чем-то, а потом безнадежно махнул рукой и, пошатываясь, пошел прочь. Конст оказался совсем один. Он почувствовал усталость и прилег на скамье. Через некоторое время фонари перешли в ночной режим, и стало темнее. Конст почувствовал, что засыпает. Его разбудили голоса, а потом шум проходящего поезда. Он встал и оглянулся. На улице уже показались многочисленные обитатели Нижнего города. Все шли наверх к эскалатору. Конст смешался с толпой и последовал за ними. На выходе полицейские подозрительно оглядели его, но он как все, отсканировался и оказался на улице, залитой утренним солнцем. Только сейчас он почувствовал невероятную усталость и серьезное недомогание. Когда он подходил к своему дому то заметил, что улица оцеплена полицейскими. Где-то раздавался вой сирены. Когда он подошел к оцеплению, ему категорически преградили путь, и отказались что-либо пояснить. К своему ужасу он заметил, что оцеплен именно его дом. Тогда Конст отошел к толпе зевак и поинтересовался, что происходит, на что получил ответ, что проводится спецоперация по задержанию какого-то террориста. Конст в недоумении снова направился к полицейским, пояснив, что он живет в этом доме. Он приложил ладонь к сканеру и вдруг увидел, как изменилось лицо полицейского.

– Профессор Конст? – полицейский резко кивнул спецназовцам, стоявшим невдалеке, и те бросились на него. Он почувствовал, как его руки оказались стянутыми и как его быстро понесли в специальный полицейский автомобиль.

***

Конст лежал в белоснежной комнате, над ним хлопотали два санитара, его голова была утыкана множеством разных датчиков. Неподалеку на мягком диване расположилась миссис Конст, а рядом врач.

– Мистер Конст… Год рождения… Полных лет 234… Персональный идентификационный номер… – бесстрастный голос, откуда то из стен сообщал всю медицинскую информацию о профессоре.

– В… году была скорректирована память, … стерта информация … стерта информация …

– Да, да, – миссис Конст закивала головой, в том году он выиграл дело о наследстве. Его брат остался совсем бедным. Он часто ходил к нам и клянчил деньги. Моего мужа это очень огорчало. Но что было делать? И мой муж стер память о своем брате, мы переехали, чтобы он больше не досаждал нам. И надо же было такому случиться …

– Миссис Конст покачала головой. – Потом у моего мужа был неудачный брак, и он тоже решил удалить память о нем. Но самое страшное, что у него остался сын, который стал неудачником и докатился до Нижнего Города. Он до сих пор жив. Его зовут Мей. У него нет ни денег, ни надежды… Как хорошо, что Конст не знает о его существовании… Он ведь такой ранимый, как и его племянник… Миссис Конст закрыла лицо руками и всхлипнула. – Кстати, о племяннике… Как я рада, что все это уже позади. Он ведь еще ребенок, а они устроили целый боевик…

– Ну, ну, – врач заботливо взял миссис Конст за руку. – Все нормально. Вы ведь знаете, что правительство приравнивает такие хакерские проделки к терроризму. Слава, Богу, что он ребенок. Мы скорректируем его память и очистим файлы загрузки. Согласие полиции уже получено. Не волнуйтесь, и с вашим мужем и с его племянником будет все в порядке.

– А что собственно произошло? Я все-таки не совсем еще в курсе дела, – доктор вопросительно посмотрел на миссис Конст.

– Ах, – миссис Конст горестно развела руками. – Наш мальчик, я имею в виду племянника моего мужа, очень ранимый мальчик. И такой талантливый. Представляете, он взломал программу нового модного приложения для улучшения памяти. Не помню, как оно там называется… Так вот он запустил вирус, «вирус совести», как он его назвал. Все те, кто приобрел это приложение и закачал в тот день его в мозг, стали одержимы вдруг позывами непонятной тревоги и бросились буквально сорить деньгами, раздавая их тем, кто казался им несчастным. По иронии судьбы и мой муж в тот день купил это приложение и подцепил эту заразу.

– Боже, сколько единиц он потерял, – миссис Конст закрыла лицо руками. – Конечно, полиция обещала аннулировать эти переводы, но ведь это уже будет очень сложно сделать. Эти мошенники, конечно, успели уже потратить эти деньги, и восстановить баланс будет крайне сложно.

Доктор понимающе кивнул головой. Он посмотрел на большой экран дисплея, дающий информацию о мозге Конста.

– Боюсь, что большую плату памяти придется полностью заменить. – Он внимательно посмотрел на миссис Конст.

– Это очень дорого? – спросила она с тревогой.

– Нет, что вы, в пределах 20 – 30 тысяч единиц, – он улыбнулся и подошел к экрану.

– Видите, вот здесь и здесь. Он показал рукой на темные пятнышки.

– Но вот с вашим племянникам будет немного посложнее…

ЧАША СОКРАТА

Это был первый его поход на Холмы. Ночь перед походом он почти не спал. Иногда ему становилось страшно, ведь совсем рядом с Холмами жили Скины. Но сейчас, когда перед ним вдруг возникла бескрайняя даль с возвышающимися вдали могучи­ми лесистыми холмами, которых он никогда раньше не видел и которые поразили его своей необычностью, ему было совсем не страшно и даже немного весело. Перед ним открылся новый мир, ведь до этого он никогда не выходил за пределы посёлка «людей травы». Рядом были его сверстники, которые так же, как и он, первый раз пошли на Холмы, его отец и другие муж­чины селения. Для него, как и для других его сверстников, ко­торым исполнилось семь лет, это был «Первый день на Холмах». Он был особенно горд тем, что главным в походе на Холмы был его отец – Крепыш. Он был такой сильный, смелый, креп­кий, он шёл впереди всех. Но мальчику было немного неловко, что он не похож на отца и что его прозвище не означало что‑то сильное и крепкое, а было немного смешным – Жмурик. Так его называли потому, что он плохо видел и всё время жмурился, щурил глаза. Старики говорили, что раньше люди, которые плохо видели, носили очки, но теперь все давно забыли про них. Никто уже не смог бы их сделать. Разве что их можно было от­копать на Холмах. Но он не понимал, как они могут улучшить его зрение и как что‑то можно вообще надеть на глаза.

Они совсем близко подошли к Холмам. Теперь уже совсем рядом виднелись раскопы, словно норы, проделанные в земле, уводившие далеко под землю. Крепыш остановил группу и, подождав, пока все соберутся, стал говорить.

– Ещё раз всем напоминаю, особенно молодёжи, что там, дальше, – он указал рукой на поросшие лесом холмы, – начи­нается территория Скинов. Без моего разрешения от группы никому не отбиваться, слушаться старшего по отряду и всегда помнить, что Скины рядом. Поймают кого-нибудь на своей территории, – он понизил голос, – сдерут кожу, снимут скальп и выпотрошат. Они это любят. Сейчас у нас с ними мир, но за­ходить на их территорию не надо. А сейчас разбиваемся на отряды и идём вниз. В каждом отряде есть старший. Его слушать, он всё объяснит.

Они спустились вниз по земляным траншеям, укреплённым перекрытиями. Там дальше была разветвлённая сеть ходов. Люди подкапывались под холмы – каждый в своём отряде. Жмурик уже знал, что надо искать, как это выглядит и как нужно окапывать препятствия и продвигаться далее. Когда‑то на месте Холмов был Город. Что такое Город, он не совсем себе представлял. Но взрослые рассказывали, что это было место, в котором жило очень много людей. Много, много лет назад люди жили в городах, и у них было всё. Вода, свет, еда, когда захочешь и где захочешь. Но им хотелось большего. И потому началась война. Города были разрушены. Потом их занесло песком, и с тех пор они превратились в Холмы. Что такое война, Жмурик понимал. Рядом с ними жили Скины, люди, которые любили сдирать кожу с тех, кого поймают. Из черепов они делали чаши, из кожи, снятой с рук, – колчаны для стрел. А если они ловили женщин, то сажали их на цепь, как собак. Каждый мог сделать с ними что захочет. Всё это Жмурик знал, потому что взрослые рассказывали это детям с самых ранних лет, чтобы те никогда не заходили на территорию Скинов. Но бывало и иначе. Скины иногда похищали «людей травы». А иногда нападали на них. Старики ещё помнили ту войну, когда им пришлось защищать от Скинов женщин и детей. Под холмами были обломки города. Когда‑то кому‑то при­шло в голову начать копать холмы. И им открылся целый мир. Откопанные предметы и вещи стали приносить в посёлок. Некоторые были совсем не понятны. Но кое‑что можно было использовать в хозяйстве. Теперь, например, не надо было выдалбливать миски и ложки из дерева. Среди обломков го­рода они находились в огромном количестве. Нужно былоих только почистить речным песком, и они начинали даже блестеть. Можно было копать всё глубже и глубже и находить целые пространства и постройки. А там были залежи нужных вещей, которые можно было принести в посёлок и сделать общим достоянием. И тогда правилом стало ежедневно хо­дить на Холмы. Все мужчины посёлка разбивались на четыре части и поочерёдно ходили на раскопки. Кто не шёл на Хол­мы, оставался в посёлке или дежурил на границе со Скинами. Группа, в которой был Жмурик, чистила проходы в большом каменном мешке, который назывался когда‑то домом. Среди раскорёженных каменных блоков и железных прутьев нужно было осторожно, не торопясь расчищать мусор и собирать полезные предметы.

В таких домах жили раньше люди. Их было много-много. И домов, и людей.

Особо ценной находкой считались фонарики. Это были не­большие трубки, которые выпускали свет. Иногда к ним нахо­дились батареи. И тогда их можно было вставить в потухший фонарь, и он продолжал светить. У многих были такие фонари, и им работалось легче. Жмурик, как и все, кто пришёл на Холмы впервые, загадал желание – найти фонарик. Но и без фонарей, если немного подождать, глаза привыкали к темноте.

Первый день на Холмах для Жмурика оказался вовсе не плохим, фонарика он, конечно, не нашёл, но зато нашёл карандаш. Это была большая удача. Карандашом можно было рисовать. Рисовали обычно на срезах деревьев. Делали их как можно тоньше. Получалась круглая картина, большая или маленькая, в зависимости от размеров среза. Можно было рисовать и маленькими угольками, остававшимися от костров. А Жмурику очень нравилось рисовать. Ведь рисовала его мама, Мирена. Так её прозвали за спокойный и мирный характер. Ведь не всякая женщина смогла бы стерпеть нрав Крепыша. Когда они возвращались с Холмов и подходили к своему по­селению, он уже издали заметил пёструю мамину юбку. Мама махала руками и улыбалась.

– Ну вот, Жмур, это твой первый поход на Холмы. Вот ты и стал взрослым, – сказала она, обнимая сына.

Когда они зашли в дом, отец первым делом решил похвалить Жмурика.

– Смотри, Мирена, первая находка. – Отец торжественно положил на грубый деревянный стол карандаш, который на­шёл Жмурик.

– Поздравляю, поздравляю, – Мирена засмеялась и потрепала сына по голове. Потом она, слегка покашливая, начала соби­раться на общий праздник в честь «Дня холмов», примеривая новое домотканое платье перед осколком зеркала, найденного когда‑то отцом на Холмах.

– Сейчас, на общем собрании, гордо покажешь этот каран­даш! – велел отец.

– А фонарик кто-нибудь нашёл? – спросила Мирена, снимая пёструю юбку.

Отец подошёл к Мирене и нежно обнял её.

– Ты худеешь, Мирена, – тихо сказал он. – И кашель усиливается.

В его голосе Жмурик уловил тревогу, и ему тоже стало немного не по себе.

– Что ж… – Мирена выпрямилась и задумалась. – Дети уже большие, а «Чаши Сократа» всё равно не миновать.

– Ну, пойдёмте! – сказала она бодро, отстраняясь от отца. – Эй, Жмур, не забудь свой карандаш.

Ночью, когда зажглись первые звёзды и все уже ложились спать, Жмурик тихо спросил:

– Мама, а куда делись все эти люди, которые жили в городах?

– Разве вам не говорили? – удивилась она. – Была «Большая война», и они все погибли.

– А почему мы живы?

– Очень мало людей тогда выжило, но те, кто остался жив, ушли в леса. А потом города занесло песком, и только холмы остались. А потом и холмы заросли лесом.

– А откуда ты это знаешь? – Старый Дубрава мне рассказывал, когда я была такой, как ты. Жмурик вспомнил дряхлого старика, который уже почти не вы­ходил из своей старой лачуги. Его подкармливали и дивились тому, что его не берёт смерть и ему не приходится пить «Чашу Сократа». Звали его Дубрава, потому что он как будто сросся со своей лачугой, выдолбленной им давным-давно в остатках старого могучего дуба. – А откуда Дубрава всё это знает? – удивился Жмурик. – Он что, жил тогда? Мирена засмеялась. – Нет конечно. «Большая война» была давным-давно. А Дубрава знает это от тех, кого он знал. Ведь он живёт очень долго. А все остальные пьют «Чашу Сократа». Иногда совсем молодыми. Голос Мирены вдруг стал тихим и осёкся. Она замолчала. – А ещё он умеет читать, – сказала Мирена уже веселее, будто стараясь перебить прежний разговор о «Чаше Сократа». – Вернее, умел. Не знаю, как сейчас, ведь он очень старый. Он даже учил читать меня и показывал мне книги.

– Как это чи-читать? – удивился Жмурик. – И книги? Что это такое?

– О, это было так интересно! – Мирена взяла со стола карандаш, найденный Жмуриком, и, щурясь, потому что было уже совсем темно, аккуратно вывела прямо на столе МИРЕНА. – Что ты нарисовала? – удивился Жмурик, разглядывая не­понятные знаки.

– Это МИРЕНА, – засмеялась мама, – моё имя. Завтра утром ещё посмотрим. Когда будет светло. Это я запомнила навсегда. И могу написать это даже в темноте. Писать своё имя меня научил Дубрава. А книги – это тоненькие-тоненькие лепесточки, на которых полно вот таких знаков, – помолчав, продолжила она. – Там целые истории и жизни. Жаль, что Дубрава такой старый. Ты мог бы поучиться у него. А теперь давай спать. Через полгода Мирене стало совсем плохо. Жмурик вздрагивал по ночам от кашля, которым всё чаще заходилась мать. Она стала совсем худая. Больше она не готовила еду. А потом перестала и вставать. И вот однажды ночью Жмурик сквозь сон услышал, как, разговаривая с отцом, она произнесла: «Пора». Утром Жмурик подошёл к маме. У него дрожали пальцы, и ему было холодно, хотя на улице стояла жаркая погода. Всё его друзья носились по двору, купались в реке, собирали в лесу первую землянику, а он понимал, что его мамы скоро уже не будет. Отец вышел из комнаты. У крыльца собрались женщины, и он услышал «готовить Чашу».

– Мама, – сказал он, стараясь не заплакать, – зачем люди пьют «Чашу Сократа»? Мирена отвернулась к стене и ничего не сказала. Он уже хотел выйти, но мать повернулась к нему, тронула его рукой и еле слышно сказала:

– Чтобы не мучиться, сынок. А теперь иди и будь хорошим. На улице его ослепило солнце и оглушили вопли малышни. Он увидел, как женщины, стоявшие около крыльца, разго­варивавшие с его отцом, пошли в сторону болота. Он, сам не зная почему, медленно пошёл за ними. Они медленно уходили всё дальше от посёлка в сторону леса. Среди высоких сосен и осин солнечный свет потускнел. Начинались «Большие топи». Здесь было мрачно и тоскливо, но бояться было некого. Скины здесь никогда не ходили. Да и вообще, кроме «людей травы» здесь никто не смог бы пробраться по болотной трясине по едва заметным лишь им одним тропкам и дорожкам. Жмурик шёл за женщинами всё дальше и дальше. Среди женщин были девочки чуть постарше его. Одна из них подошла к нему.

– Мы идём за цикутой, – сказала она. – Это такие белые цве­точки, вон, видишь, женщины уже собирают их. А потом из них приготовят питьё для твоей мамы…

Он увидел, как старшие женщины собирают траву с ярко-белыми небольшими цветами. Девочка снова заговорила:

– А моя мама говорит, что мы все когда-нибудь выпьем «Чашу Сократа», чтобы не было больно и тоскливо. Она говорит, что, когда пьют цикуту, то уходят в мир снов. Мы все больны. Просто хворь проявляется у всех по-разному. Твоя мама кашляла, а мой отец не мог больше глотать еду. А ещё мама говорит, что хворь появилась от той «Большой войны», когда люди перебили друг друга. Поэтому и уроды рождаются так часто. Поэтому появились Скины.

– А кто такой Сократ? – спросил Жмурик у отца, когда всё закончилось.

– Не знаю, – отец пожал плечами. – Кажется, он был первым, кто выпил цикуту.

– А кто он был и где жил?

– Спроси у Дубравы, может, он знает, – сухо ответил отец. И они больше не разговаривали на эту тему.

После смерти матери отец взял себе другую женщину. Так было нужно, потому что общине нужны были новые люди. А отец был ещё молод. Жмурик ходил на Холмы, охотился вместе со взрослыми, работал в поле. Но что‑то было не так. Он стал замечать, что отец перестал его любить, потому что он не был таким, как он. Он не был сильным, не был лидером. Он был меньше и слабее, чем остальные мальчики. И отец перестал им гордиться.

Жмурик обрезал часть стола, где мама написала своё имя, и прожёг его острой калёной железкой по знакам, так, чтобы надпись не могла стереться. Потом он повесил этот обрезок на стену, над своей кроватью.

…После того как не стало мамы, Жмурик пошёл к старой лачуге Дубравы и рассказал о матери. Оказалось, что старик ещё мог говорить, хотя и с трудом, и даже помнил Мирену. А потом маль­чик сказал, что он хочет научиться читать и посмотреть на книги. Дубрава долго молчал, уставившись куда‑то в сторону. А потом, вдруг что‑то решив для себя, кряхтя вытащил из‑под лежанки кучу обтрёпанных странных листов, скреплённых вместе, раз­ной величины и толщины. Сверху и снизу каждой из них было что‑то вроде крышки, толстого листа, прикрывавшего собой тонкие листочки. Он показал на них Жмурику и сказал, что тот может забрать всё это себе. Жмурик наклонился над книгами и приоткрыл одну из них. На каждом листочке он увидел знаки и чёрточки, которые замелькали в его глазах, как маленькие жучки или мошки.

– Это буквы, – сказал Дубрава.

– Буквы? – удивился Жмурик. И он стал искать знаки, похожие на те, что написала его мама. Что‑то знакомое мелькало то тут, то там, но того сочетания, которое он хорошо помнил, он не находил.

– Если их знать, – тяжело дыша сказал Дубрава, – можно услы­шать голоса разных людей и узнать их прошлое.

– А как узнать буквы? Моя мама ведь знала их. Дубрава улыбнулся.

– Твоя мама знала только, как пишется её имя. Я научил её это­му. Но ты можешь, если захочешь, научиться читать эти книги. Я ещё жив и смогу научить тебя.

И Жмурик стал учиться. Он приходил к Дубраве, когда мог, заод­но приносил ему еду и ухаживал за ним. Книги он перенёс к себе, предупредив отца, чтобы тот не разжигал ими печку. Он приходил к Дубраве, и тот чертил буквы и слова прямо на земляном полу в своей хибаре, сделанной из старого дуба. Оказалось, что никто больше, кроме Жмурика, не захотел учиться читать. И Жмурик стал единственным учеником Дубравы. И Дубрава, и Жмурик торопились, понимая, что Дубрава уже очень стар. Но Жмурик оказался прекрасным учеником. Через год он уже мог читать и немного писать.

– Помнишь те книги, которые я передал тебе? – спросил Дубра­ва. – Среди них есть книги о Сократе. Я хочу, чтобы ты первым делом прочёл их. Будет очень трудно, но ты постарайся, а что не поймёшь, то я постараюсь объяснить.

– Дубрава, я давно хотел спросить тебя: кто такой Сократ? И почему мы пьём «Чашу Сократа», когда начинаем чувствовать себя очень плохо?

Дубрава развёл руками и покачал головой. Это означало, что он хочет очень многое сказать, но не может, потому что говорить ему становилось всё труднее и труднее. Но, помолчав немного, он всё‑таки заговорил.

– Я ждал этого вопроса, – тяжело дыша, произнёс Дубрава. – Это удивительно, мы стали почти дикарями, но мы пьём «Чашу Сократа». Он усмехнулся. – Очень забавно. Почему так получилось, я не знаю. Может, это его пророчество. Не знаю, откуда это пошло. Я имею в виду наше время. Вернее, безвременье, ведь сейчас время кончилось. И история кончилась. Нет больше человеческой истории. Хотя кто знает, была ли она вообще когда-нибудь, эта история… Я имею в виду не историю, а людей. Люди? Многие ли из тех, кто жил на земле, могли назвать себя людьми за всё то время, какое принято называть историческим временем. Но ты должен прочитать те книги, которые я скажу. И только потом всё поймёшь. Он помолчал, чтобы отдышаться. – Знаешь, после той войны даже те, кто выжил, жили недолго. Эта штука называется «радиация». Она вызывает разные болезни. Чтобы не мучиться, люди начали пить цикуту. А уж потом кто‑то вспомнил Сократа. Не знаю, шутки ради, или по незнанию, или кто‑то вдруг вспомнил что-то. Трудно уже сказать. Но кто такой Сократ на самом деле, чего он хотел и почему он выпил цикуту, ты узнаешь из книг, которые я передал тебе. А начни с «Апологии Сократа» Платона. А потом я буду говорить тебе, что прочесть дальше. Нет, лучше скажу сейчас. Запиши всё, что я сейчас скажу. И Жмурик аккуратно записал карандашом на бересте все те непонятные названия книг, которые он должен был прочесть. Вернее, книга была одна. Её автором был Платон. А в книге были диалоги.

– А кто такой Платон? – спросил Жмурик.

– Платон был учеником Сократа, он записывал всё, что говорил его учитель. Что‑то вроде тебя. Дубрава улыбнулся.

– Значит, Сократ учил, а Платон учился, – Жмурик понимающе закивал головой.

– Да, да, – подтвердил Дубрава. – А откуда у тебя эти книги? – спросил Жмурик Дубраву, – уж не с Холмов ли? – А откуда же ещё? – засмеялся Дубрава. – Это было очень дав­но, когда не было ещё ни тебя, ни Мирены. Я был молод и ходил на Холмы, так же, как ты и как все, копаться в грязи старого го­рода. Когда‑то там, на Холмах, был город. Большой город. Никто уже не знает, как он назывался. Да. Но не зря говорят, что даже в грязи можно найти жемчужину. Мы нашли остатки библиотеки, а там все эти книги. Тогда я ещё не знал, что это такое. Обычно ими растапливали печь, но я отложил их в сторону. А потом один старик, который умел читать, объяснил мне, что это такое, и научил читать. А теперь мой долг – научить этому тебя. А ты должен будешь обязательно научить кого-нибудь ещё. Присма­тривайся к тем, кто, на твой взгляд, сможет и захочет читать. А может, он или она придут к тебе сами. Как однажды Мирена, а потом ты пришли ко мне. Придя домой, Жмурик с нетерпением выгреб все книги, которые отдал ему Дубрава. Он и раньше вытаскивал их, читал непонят­ные названия, пытаясь читать сам текст. Он с волнением начал перебирать ветхие, жёлтые от времени листочки, рассыпающиеся в его руках. Осторожно, боясь даже дышать, он переворачивал старые страницы книги, с жадностью прочитывал их и тут же терял, потому что они рассыпались. Почти всё, что он читал, было непонятно. Но сквозь непонятные слова, имена, назва­ния проступало что‑то общее, что он мог хоть как‑то понять, вернее почувствовать. Он оторвался от чтения и закрыл глаза. Потом открыл их и посмотрел куда‑то вдаль, словно разгляды­вая неведомую картину. Он увидел залитую солнцем площадь, а посреди неё каких‑то шумящих людей, одетых странно и не­понятно. Посреди площади стоял пожилой, курносый человек. Это и был Сократ. Он говорил спокойно и убедительно, но время от времени люди на площади с шумом реагировали на его слова, кто‑то возмущённо махал руками, кто‑то кидал в него мелкие камешки, кто‑то плевался. Он как будто в чём‑то был виноват перед ними. А человек продолжал спокойно говорить и смотреть на людей без ненависти и страха. В его взгляде было скорее лю­бопытство или сожаление. – Меня осудили за то, что я сознательно всю жизнь не давал себе покоя и пренебрёг всем тем, о чём заботится большин­ство, – корыстью, домашним делами, военными чинами, реча­ми в народном собрании, участием в управлении, в заговорах, в восстаниях… – сказал Сократ. – А ещё за то, что я не шёл туда, где я не мог принести никакой пользы – ни вам, ни себе. А шёл туда, где мог оказать величайшее благодеяние. Сократ подождал, пока станет тише и продолжил: – У меня не хватило дерзости и желания говорить то, что люди хотели бы услышать, чтобы оплакивать себя и горевать. Потому что, – говорил он, – ни в суде, ни на войне не следует нико­му избегать смерти любыми способами без разбора. Избегать смерти не трудно, труднее избегнуть нравственной порчи. И вот я утверждаю вам, меня умертвившие, что после моей смерти вас постигнет кара тяжелее той смерти, которой вы меня покарали. Жмурик оторвался от чтения и закрыл глаза. Потом открыл их и увидел где‑то вдали всю ту же площадь, заполненную народом, и маленького смешного курносого человека. Его последние слова потонули в шуме негодующей толпы. Но он приветливо махнул рукой и спокойно сказал: – Но уже пора идти отсюда мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а кто из нас идёт на лучшее, это никому не ведомо, кроме Бога. Его заставили выпить цикуту, подумал Жмурик. Но за что? Он спросит это у Дубравы. А сейчас нужно читать дальше. Он по­смотрел на кусочек бересты, где было записано то, что велел прочитать Дубрава. «Горгий» – прочёл он. Он нашёл нужный текст и начал читать. Теперь читать стало легче. И прочитанное казалось понятнее. Пятеро мужчин, и среди них Сократ, вели беседу. Среди них был и Горгий, чьим именем был назван текст. Сократ о чем‑то спорил с Горгием. О чём, Жмурик до конца не мог понять, но почувствовал, что это какой‑то очень нужный, важный спор. Постепенно он понял, что Сократ и Горгий говорят о том, как должен жить человек. Что есть добро, а что зло. Что нужно делать, чтобы было хорошо, а что нет. Хотя Жмурик всё же не кон­ца понимал смысл спора, слова Сократа казались ему лучше, добрее, понятнее. Сократ говорил, что человек должен быть воздержанным, владеть собою и быть хозяином своих наслаж­дений и желаний. Но основной спор у Сократа развернулся не с Горгием, а с человеком по имени Калликл. И вот сказал Калликл: – Кто хочет прожить жизнь правильно, должен давать полней­шую волю своим желаниям, а не подавлять их, и как бы ни были они необузданны, должен найти в себе способность им служить, должен исполнять любое своё желание. Но, конечно, большинству это недоступно, и поэтому толпа, стыдясь своей немощи и скрывая её, поносит таких людей, и объявляет своеволие позором, и, как я уже говорил раньше, старается поработить лучших по природе; бессильная утолить собственную жажду наслаждений, она вос­хваляет воздержанность и справедливость – потому, что не знает мужества. Но если кому выпало родиться сыном царя или с самого начала получить от природы достаточно силы, чтобы достигнуть власти – тирании или другого какого-нибудь вида господства, что поистине может быть для такого человека постыднее и хуже, чем воздержанность? Он может невозбранно и беспрепятственно наслаждаться всеми благами, а между тем сам ставит над собой владыку – законы, решения и поношения толпы! И как не сделать­ся ему несчастным по милости этого «блага» – справедливости и воздержанности, если он, властвуя в своём городе, не мо­жет оделять друзей щедрее, чем врагов? Ты уверяешь, Сократ, что ищешь истину, так вот тебе роскошь, своеволие, свобода – в них и добродетель, и счастье, а всё прочее, все ваши красные слова и противные природе условности – никчёмный вздор. Жмурик задумался. Он почти увидел, как красивый, полный человек говорил, что в жизни прав тот, кто сильнее. Нет ни добра, ни зла. Всё позволено тому, кто сильнее и удачливее дру­гих. Делай всё, что угодно, лишь бы это было полезно для тебя. Жмурику это было понятно. Он видел, что в их общине лучше было сильным. Сильным доставались самые красивые девушки. Сильные становились вожаками, как его отец. А слабые выполняли подсобные работы. Он вспомнил Синеглазку. Эта девушка очень ему нравилась, но он знал, что его женщиной она не станет. Потому что он был слабым. Но нужно было быть сильным. Он понимал это. Он подумал о Скинах. Рано или поздно они снова нападут на них, и тогда нужно будет драться с ними. А он, сможет ли он защитить их небольшую общину? Он вернулся к чтению. Но те­перь он скорее уже не читал, а видел и слышал происходящее. – Да, и все прочие желания, которые испытывает человек, если он может их исполнить и радуется этому, то он живёт счастливо, – сказал Калликл уверенно.Сократ покачал головой.– Прекрасно, мой дорогой, продолжай и не смущайся. И я тоже не буду смущаться. Поэтому скажи‑ка мне, Калликл, а если кто страдает чесоткой и испытывает зуд, а чесаться может сколько угодно и на самом деле только и делает, что чешется, он живёт счастливо? Калликл развёл руками и засмеялся. – Хорошо. Я утверждаю, что и тот, кто чешется, ведёт приятную жизнь. – А раз приятную, значит, и счастливую? – спросил Сократ, тоже улыбаясь. –Совершенно верно, – усмехнулся Калликл. – Тогда ли только, если зудит в голове, или... или можно дальше не спрашивать? – Сократ хитро подмигнул присутствующим. – Подумай, Калликл, что бы ты отвечал, если бы тебя стали спрашивать и про остальное, про всё подряд? И в конце концов про жизнь распутников, не чудовищна ли она, не постыдна, не жалка? Или ты отважишься утверждать, что и распутники счастливы, раз у них вдосталь того, что им нужно? Жмурик почувствовал, что он хорошо понимает это место. Он вспомнил Скинов, которые воровали иногда женщин из об­щины и сажали их у себя на цепь в маленькой конуре. Каждый мог делать с ними всё, что угодно, в течение недели. А потом с них сдирали кожу и носили как амулет. Он видел и убитых Скинов. Это были отвратительные бритоголовые существа, тела которых были расписаны затейливыми, непонятными картинками и узо­рами. Он вернулся к чтению. «Калликл явно растерялся. Он пытался возразить, но уже ясно было, что Сократ побеждает в споре. – Вдумайся внимательно, мой дорогой Калликл, – сказал Сократ не спеша и, посмотрев на всех, продолжил: – Может быть, не вся­кая радость то же, что благо? А если так, то радоваться – не то же, что быть счастливым, а огорчаться – не то же, что несчастным, и, значит, удовольствие и благо – вещи разные». Жмурик закивал головой. Теперь он понимал уже почти всё. Он читал дальше. И вот наконец он дошёл до того места, где Со­крат говорил свои главные слова. – Так вот, Калликл, – сказал Сократ торжественно, – достоинство каждой вещи – это слаженность и упорядоченность. Какой‑то порядок, присущий каждой вещи и для каждой вещи особый, делает каждую вещь хорошей. Значит, и душа, в которой есть порядок, лучше беспорядочной. Воздержанный человек не ста­нет ни гнаться за тем, что не должно, ни уклоняться от того, что должно, наоборот, и что‑то преследуя, и от чего‑то уклоняясь, он исполнит свой долг – коснётся ли дело людей или вещей, удовольствий или огорчений, – а если долг велит терпеть, будет стойко терпеть. Такою мне представляется цель, которую надо видеть перед собою в течение жизни, и ради неё не щадить сил – ни своих, ни своего города, чтобы справедливость и воз­держанность стали спутницами каждого, кто ищет счастья; да, так надо поступать, а не давать волю необузданным желаниям, не торопиться их утолять, потому что это нескончаемое зло, это значит вести жизнь разбойника. Подобный человек не может быть мил ни другим людям, ни богу, потому что он не способен к общению, а если нет общения, нет и дружбы. Мудрецы учат, Калликл, что небо и землю, богов и людей объединяют общение, дружба, порядочность, воздержанность и высшая справедливость; по этой причине они и зовут нашу Вселенную «космосом», а не «беспорядком», друг мой, и не «бесчинством». Жмурик отложил книгу. Он чувствовал, что узнал сегодня что‑то такое, ради чего стоило жить. Завтра он спросит Дубраву, почему Сократа заставили умереть. А сейчас он будет спать. Он слышал, как воют волки, как плачут в соседнем закутке его маленькие братик и сестра от новой жены отца. Они, отец, его новая жен­щина, весь посёлок, никогда не узнают то, что сегодня узнал он. Что их ждёт? Зачем они родились? В лучшем случае лет тридцать жизни, а потом начинается хворь, у всех разная, но одинаково мучительная. Результат «Большой войны». И люди пьют цикуту, когда начинают чувствовать приближение мучений. Дубрава тяжело дышал: – Я знал, что ты спросишь это. Почему его казнили? Я хотел, чтобы ты сам понял это из книги. Я скажу своё мнение. Его заста­вили выпить цикуту, потому что он был не таким, как все. Люди не любят таких. Он не давал покоя и заставлял задумываться. О том, как нужно жить, о том, что что‑то не так. О том, что они думали хорошо, а это было плохо. Это было в древних Афинах. Там почти все умели читать, ходили в театр, задумывались, как устроен мир. Никто из тех, кто остался на Земле после войны, не может больше читать. Никто не знает, что такое театр. Люди опять охотятся и сеют зерно, как первобытные дикари. Но им уже никогда не стать кем‑то большим. У людей тысячу лет назад было всё. Они не знали, что такое холод и голод. Малейший их каприз исполнялся. Но им нужно было больше. Всё больше и больше. А потом началась война, потому что они хотели ещё большего. Тысячи полезных вещей окружали их, а им хотелось ещё. А теперь мы ходим и собираем их объедки. Мы рады огрызку карандаша, а фонарик – предмет гордости. Вот и всё, что осталось от человеческой цивилизации. Ах, нет, конечно же, ещё эти прозрачные бутылки, которые дети пускают по воде как кораблики, потому что они не тонут. Ты спросишь, почему я не умер, как умирают все. А я не знаю. Может быть, потому что я умею читать, а теперь я последний, кто это умеет. Да вот, ещё ты, я научил тебя. Когда‑то давно на Холмах я нашёл книги, но их было гораздо больше, чем тех, что я тебе отдал. Я был тогда молод, как ты. Никто ими не заинтересовался. Ведь, если их и находят, ими растапливают печь в доме. А я стал рассматривать их и сам научился читать. Это было трудно, но я сумел. Кое‑кто тогда ещё помнил пару букв. Один – одну, другой – другую… Так я потихоньку и насобирал знаний. А по­том я только читал. Мне не надо было много. Я был уже стар. Выдолбил в старом дубе дупло и стал в нём жить. Мне приносили еду, с голоду я не умер. Люди знают, что я умею читать, но никто не захотел научиться этому. Только Мирена несколько раз была у меня. Я научил её, по крайней мере как написать своё имя. Знаешь, у меня было много книг. Я перетащил их с Холмов. То, что я откопал, называлось библиотекой. Люди хранили книги в библиотеках. Нет, это было ещё гораздо раньше, чем началась «Большая война». Тогда уже они почти не читали. Да и книг таких уже не было. Потом стали читать по-другому. Я находил такие штуки, но они не работают. Сохранились только книги. Но и они истлевают. Дубрава замолчал, чтобы отдышаться. – То, что я отдал тебе, – очень немногое, что осталось от всех книг, которые я смог перетащить с Холмов. Они просто рассыпа­лись, как песок. Но кое‑что я запомнил. Запомнишь и ты. Только вот для кого? Ну, может быть, для кого-то. Дубрава снова замолчал. И продолжил: – Читать – это блаженство. Самое большое удовольствие. Даже о еде забываешь. Ты слышишь голос того, кого давно нет. Обща­ешься с ними. Это лучше, чем разговор. Это общение с самим собой в мире и с миром в самом себе. Это соприкосновение твоего мира и мира других. Это общение миров. Только в чтении твой мир может пересечься с миром кого‑то другого. Дубрава закрыл глаза. Казалось, что он заснул. Он и вправду стал частью старого дуба, вернее, того, что от него осталось. Но сверху молодая поросль уютно обвила старое корневище, и Дубрава жил теперь не в старом дубе, а как будто в свежем лес­ном шалаше. Ветер шевелил молодую поросль, и листья тихонько шумели. А там, внутри, был Дубрава. Жмурик любил посидеть возле этого живого зелёного шалаша после общения с учителем. Он то закрывал глаза, то открывал. Он смотрел то на зелень ста­рого дуба, то на бездонное синее небо. Он любил здесь думать. Иногда он вспоминал Синеглазку. Тогда его мысли заполняла непонятная тоска о ней. Тоска эта была непонятной, потому что он сам не знал, о чём он тоскует. Даже если бы она стала его женщиной, он вряд ли бы обрадовался. Жить как все, как его отец, как другие мужчины, он бы не смог. Что‑то другое, иное представлялось ему о ней, но что, он понять не мог. Он вспомнил один разговор с ней, когда они однажды сидели у костра. – Синеглазка, зачем мы живём? – спросил он девушку. Она так посмотрела на него, будто не поняла. Но потом, поду­мав, сказала, что женщины нужны для того, чтобы родить детей, а мужчины должны защищать общину. «Нет, не для этого», – подумал он. Но для чего, он не мог ска­зать и сам. После того, как Синеглазку отдали замуж, он перестал о ней думать. Стоял солнечный жаркий день. На Холмах все обливались потом. Правда, там, внизу, было немного прохладней. Жмурик, как и все, очищал проходы и нашёл несколько безделушек. Ни­кто не смог объяснить, для чего нужны были эти вещи людям, которые жили до «Большой войны». Ещё он нашёл два черепа, старых, почерневших. Их находили в большом количестве, но что делать с ними, не знали. Они совсем нигде не могли пригодиться. Поэтому их бросали там, где находили, и шли дальше. Жмурик посмотрел на черепа и подумал, что когда‑то они были людьми. Черепа были очень тонкие и узкие – такие, как и лица у людей до «Большой войны». Иногда откапывали их изображения, всегда большие, и тогда неведомые люди странно улыбались с этих огромных картин. Они почти всегда улыбались. Теперь, когда он уже умел читать, он понимал, что это называлось рекламой. Что это такое Жмурик, не совсем понимал. Но всегда, когда он смотрел на черепа, ему казалось, что они улыбаются совсем как люди с огромных картин. Однажды он и ещё несколько его сверстников откопали стран­ный ход, который уходил очень глубоко под землю. Сквозь тесные лазы с исковерканной железной арматурой они пробрались в просторный туннель, уводящий в неведомую даль. Какое‑то время они шли между большими ржавыми железными полосами в абсолютной тишине, нарушаемой лишь звуками капель, па­давших сверху, словно небольшой дождик. Наконец показалось просторное помещение, с красивыми резными колоннами, уходившими к самому потолку. Стены были украшены светлой когда-то, а теперь серой от времени мраморной плиткой, тут и там лежали большие куски стекла, бывшие когда‑то великолеп­ными настенными плафонами. Несколько фонариков тускло освещали стены и потолки, но и этого света было достаточно для того, чтобы понять, что это место некогда было красивым просторным залом. Особенно Жмурику запомнились колонны. Он вспомнил, что видел их в книгах, которые он читал о древнем прошлом. «В том городе, где жил Сократ, были такие колонны», – подумал он. Здесь они подобрали несколько странных вещей и изумлённые решили пока не идти дальше, а повернуть обратно. Вернувшись, они рассказали об увиденном. Но старшие сказали, что ходить туда больше не надо. Когда‑то кому‑то тоже удалось увидеть подобное, но туннель обрушился и люди пропали, и вход был потерян. Решено было завалить вход арматурой и другим хламом, чтобы никто не мог больше погибнуть в этих странных сырых туннелях. Сейчас Жмурик вспомнил об этом. Он прошёл к тому месту, откуда можно было пробраться в туннель. Он увидел, что вход пока не завален. Им овладело странное желание вновь пробраться туда и найти большой зал с колоннами. Он начал двигаться по знакомым ходам, опускаясь вниз и меч­тая как можно скорее добраться до туннеля, где можно было свободно распрямиться и идти, слушая тишину и звон падающих капель. На самом деле он ловил себя на мысли, что он снова хочет увидеть колонны, которые поразили его своим величием и красотой. В голову ему пришла странная мысль: он очень захотел там, среди колонн, почитать книжечку «Диалогов» Платона. Он носил теперь эту маленькую книжечку с собой повсюду. Она была в относительно хорошем состоянии – листы её ещё хорошо держались и не рассыпались, как в других книгах. У Жмурика было много разных экземпляров «Диалогов» Плато­на. Это был самый крепкий и маленький экземпляр. И Жмурик решил не расставаться с ним никогда. В часы отбоя на Холмах, когда все утоляли жажду или принимали пищу, он снова и снова перечитывал «Диалоги». Сейчас он с наслаждением читал «Пир». Читал понемногу, смакуя, чтобы продлить удовольствие. И вот сейчас им овладело страстное желание дочитать «Пир» именно там, среди колонн. Он наконец спустился до уровня туннеля и стал идти вдоль старых проржавевших полос железа, которые когда‑то были рельсами. Теперь он знал, что это было метро. Об этом сказали старшие. Когда‑то до «Большой войны» люди с тонкими черепами ездили под землёй в этих узких туннелях, наслаждаясь красотой больших залов, когда железная повозка приносила их в нужное место. Как двигалась эта повозка, теперь никто уже не мог понять. Раскорёженные останки этих повозок можно было найти вдоль всего пути по тоннелям. Кое-где встреча­лись скелеты людей и животных. То и дело под ногами попадались самые обыденные из всех находок – прозрачные пластиковые бутылки. Это всё, что осталось от людей до «Большой войны» в целости и сохранности. Их было так много, что из них можно было выстроить целый город. Но люди в посёлке почти не ис­пользовали их. Они ни на что не годились. Только дети пускали их по реке и кидали в них камни. Они потом ещё долго болтались у берега, пока речной ил не заносил их.

Несколько раз он делал привал и выключал фонарик, насла­ждаясь перезвоном капель. Откуда-то сверху медленно текли ручейки воды. Под ногами они тоже были. Было прохладно и сыро, но после полуденной жары наверху здесь было приятно. Жмурик немного отдохнул и двинулся в путь. Он помнил дорогу и вот‑вот ожидал увидеть большой зал с колоннами. Наконец вдали он увидел знакомые очертания зала. Он прибавил шагу и оказался у цели. Прошёл между колоннами, постоял у каждой из них. А потом устроился, сев на приготовленный им стульчик, который вытащил из покорёженного поезда метро, кое‑как при­ладив его к основанию одной из колонн. Он посидел с закрытыми глазами, а потом вытащил томик Платона. Жмурик закрыл книгу и выключил фонарик. Потом закрыл глаза. Ему очень захотелось уснуть. Во сне он увидел Синеглазку. Она смеялась и уходила от него. Проснулся он от того, что замёрз. Во всём теле была слабость и ломота.

«Надо выбираться», – подумал он.

Когда Жмурик вышел наверх, он не помнил себя от усталости. Дрожали руки и ноги. На Холмах никого не было. Стояла глубокая ночь, но было светло от полной луны, которая серебряным светом освещала поросшие соснами Холмы. Он добрёл до густого ельника и, свернувшись калачиком, уснул. Когда проснулся, он увидел, что на Холмах никого нет, хотя солнце стояло уже довольно высоко. «Странно, здесь уже должны быть люди из посёлка», – подумал он. Сон освежил его, немного пошатываясь, он медленно пошёл в посёлок. По пути тревога всё больше охватывала его, потому что навстречу ему никто не попадался. Он прибавил шагу. Вда­леке появились знакомые очертания частокола, которым была огорожена часть посёлка.

И вдруг он увидел разбросанные тут и там тела «людей травы» и отвратительные татуированные тела бритых Скинов. Преодо­левая страх, он, схватил топор, лежащий около одного из трупов, и побежал за частокол. Взору предстала картина результатов кро­вавого побоища: «люди травы» бились со Скинами. Сейчас здесь стояла зловещая тишина, не было ни одного живого существа. Жмурик, сжимая топор, переходил от одного дома к другому и ужасался увиденному. И в домах, и на земле ещё свежи были следы борьбы, вповалку лежали тела Скинов и людей посёлка.

Боясь увидеть убитых родных, он обошёл свой дом стороной. С ужасом подумал о Синеглазке.

«Лучше ей умереть, чем плен», – подумал он, обходя огромный чан, в котором обычно «люди травы» готовили еду в праздники. Вокруг него было особенно много трупов женщин и Скинов. И вдруг Жмурик увидел Дубраву, сгорбленно сидящего около своей зелёной лачуги. Он молча опустился рядом со стариком.

– Они пришли ночью, – сказал Дубрава, тяжело дыша. – Когда они перебили всех мужчин, то заставили женщин приготовить много цикуты. Сначала заставили выпить их, а потом напились сами. Они почему-то думали, что, когда мы пьём цикуту, попадаем в волшебный мир… Они хотели попасть туда вместе с нашими женщинами. – Старик замолчал и не проронил больше ни слова.

Дубрава умер через два дня. Жмурик не стал хоронить его в зем­ле, а оставил его в своей старой лачуге.

В котле оставалось ещё много цикуты, и Жмурик зачерпнул оттуда деревянной чашей смертельный напиток.

– Чаша Сократа… – произнёс он задумчиво, разглядывая мут­ную жидкость. Ветер разносил дым от костров, которые запалил сам Жмурик, чтобы упокоить тела Скинов и жителей посёлка. Бледное солнце едва пробивалось сквозь едкий дым. Он закрыл глаза и медленно стал подносить чашу к губам. Он умрёт так же, как умер Сократ. Все погибли именно так. И он не исключение. Только Дубрава умер своей смертью... И вдруг он вспомнил про книгу. Он резко выплеснул содер­жимое чаши на землю. Потом бережно вынул томик Платона, посмотрел на него, погладил и положил обратно за пазуху. Надо было уходить из посёлка. Но он уже знал, что пойдёт искать других людей и, если найдёт, будет рассказывать им о Сократе.

СОДЕРЖАНИЕ

Жертвоприношение ………………………………………………………………2-31

Воскрешение…………………………………………………………………………31-36

Из неопубликованных дневников профессора Томаго………….36-49

Параллельная Вселенная………………………………………………………49-53

Вечер на двоих……………………………………………………………………….53-55

Дополненная реальность………………………………………………………..56-61

Женский взгляд на телепортацию…………………………………………..61-66

Новый Пигмалион………………………………………………………………….66-68

Число Пи………………………………………………………………………………...68-84

Капсула памяти………………………………………………………………………84-120

Умные вещи…………………………………………………………………………..120-122

Кошка с глазами цвета морской волны…………………………………..123-125

Непослушная Марта………………………………………………………………..126-131

Идеальная пара………………………………………………………………………131-135

Выстрел…………………………………………………………………………………..135-148

Последний житель Земли………………………………………………………..149-154

День Согласия………………………………………………………………………….155-156

Рай на два дня………………………………………………………………………….156-168

Остров забвения………………………………………………………………………169-172

Все дело в методе………………………………………………………………………173-178

Клоны Александра…………………………………………………………………….178-182

Неплохая идея………………………………………………………………………….183-187

Закрыть всевидящее око……………………………………………………………188-194

Человек, который побывал в раю………………………………………………194-197

От судьбы и ДНК не уйти…………………………………………………………..197-200

Контакт……………………………………………………………………………………..200-212

Вирус совести…………………………………………………………………………….212-220

Чаша Сократа…………………………………………………………………………….220-236